В Тинтагеле он мог бы, конечно, расти, но там, как ты справедливо заметил,
Кадор... А знает король, что ты обратился ко мне?
- Нет. И пока что я не намерен ему рассказывать.
- Вот как? - Эктор поразмыслил немного, хмуря брови. - И он что же,
по-твоему, не спросит даже?
- Не знаю. Может быть, и не спросит. Про Бретань он особенно не
расспрашивал. По-моему, сейчас он хочет только одного: чтобы от этой
заботы его избавили. Да притом еще, - я горько усмехнулся, - сейчас у
короля со мной перемирие, но едва ли оно продлится, если мы будем рядом. А
с глаз долой - из головы вон. Если мне предстоит заниматься воспитанием
ребенка, лучше мне для этой цели быть от короля подальше.
- Да, об этом мы тоже наслышаны. Помогать королям в осуществлении их
желаний - дело небезопасное. Будет ли мальчик христианином?
- Воля королевы такова, и я постараюсь устроить в Бретани крещение.
Мальчика нарекут Артуром.
- Ты будешь восприемником?
Я засмеялся.
- Поскольку сам я не крещен, вряд ли я гожусь для этой роли.
Эктор обнажил в улыбке зубы.
- Я и забыл, что ты язычник. Ну да я рад за мальчика. Не то бы тут
еще возникли сложности.
- С твоей женой? Она набожная христианка?
- Да, бедняжка. Ей другого утешения не осталось с тех пор, как умер
наш младший. И больше, ей сказали, не будет. Для нее просто милость божья,
что мы возьмем еще одного мальчика в дом, мой сын Кей хоть и всего-то трех
годов от роду, но строптив, разбойник, мамки и няньки его вконец
избаловали. Второй ребенок в семье - как раз то, что надо. Как, ты сказал,
его будут звать? Артур? Предоставь мне обговорить все с Друзиллой. Хотя,
без сомнения, она будет рада ребенку не меньше меня. И могу заверить тебя,
что она хоть и женщина, но умеет держать язык за зубами. Он будет у нас в
безопасности.
- Знаю. Это мне не понадобилось вычитывать по звездам.
Но он прервал мои изъявления благодарности:
- Ну и отлично. Все решено, стало быть. Подробности обсудим позже. А
с Друзиллой я поговорю нынче же вечером. Ты у нас погостишь, надеюсь?
- Благодарю, но это невозможно. Я задержусь здесь не дольше, чем
необходимо для отдыха, моего и коня. В декабре я должен быть снова в
Тинтагеле, а перед тем мне надо еще побывать дома и встретить Ральфа на
возвратном пути из Бретани. О многом еще предстоит позаботиться.
- Жаль. Но ты потом появишься у нас. Будем ждать с нетерпением. -
Эктор опять ухмыльнулся и потрепал одну из собак. - То-то забавно будет
принять тебя в дом на место наставника, или как там будет называться твоя
должность при мальчике. К тому же, признаюсь, мне хочется, чтобы и на
моего Кея нашлась наконец управа. Надеюсь, что с тобой он будет вести себя
прилично, хотя бы уж из страха, как бы ты за непослушание не превратил его
в жабу.
- Мне больше удаются летучие мыши, - смеясь, ответил я. - Ты очень
добр, и я твой вечный должник. Однако поселюсь я отдельно от вас.
- Э, нет, дружище, сын Амброзия не будет рыскать по округе в поисках
пристанища, покуда у меня есть очаг и четыре стены, чтобы предложить ему
гостеприимство. Отчего же не с нами?
- Потому что меня могут узнать, а где Мерлин, там люди станут
ближайшие несколько лет искать и Артура. Нет, я должен жить скрытно.
Большой дом со множеством домочадцев для меня опасен, и четыре стены, при
всей моей признательности, не самое надежное прибежище.
- А-а, ну да. Стало быть, пещера. Что ж, в наших краях их, я слышал,
несколько, только придется сначала выселить волков. Ладно, тебе лучше
знать. Но скажи мне, а как же королева? Что она-то обо всем этом думает?
Мыслимо ли, чтобы женщина позволила забрать своего первенца прямо с ложа,
на котором произвела его на свет, и не попыталась бы потом найти его или
дать о себе знать?
- Королева сама тайно призвала меня и просила, чтобы я взял младенца.
Ей нелегко было принять такое решение, я знаю, но такова воля короля, а не
просто прихоть его, рожденная досадой; королева тоже ясно видит опасность,
грозящую ребенку. И она прежде всего королева, а потом уж женщина. - Я
добавил, осторожно подбирая слова: - Мне кажется, она не рождена для
материнства, как и Утер не рожден быть отцом. Они - мужчина и женщина,
созданные друг для друга, и, восстав с брачного ложа, остаются лишь
королем и королевой. Возможно, что когда-нибудь Игрейна спохватится и
спросит, ну да это дело будущего. А покамест она согласна на разлуку.
В тот вечер мы беседовали за полночь, обсуждая в подробностях все,
что предстояло сделать. Условились, что Артур проживет в Бретани лет до
трех-четырех, а затем, в безопасное время года, Ральф переправит его из
Бретани и доставит в дом Эктора.
- А ты? - спросил Эктор. - Где ты в это время будешь?
- Только не в Бретани, по тем же причинам, по которым не смогу жить
здесь. Я исчезну, Эктор. У магов есть такой дар - исчезать. А когда
появлюсь снова, то где-нибудь в таком месте, где смогу отвести глаза людей
и от Бретани, и от Галавы.
Он стал было меня допрашивать, но я только засмеялся и больше ничего
ему не открыл.
- По правде сказать, я и сам еще толком не решил. А теперь прощай, я
и так слишком долго удерживал тебя вдали от супружеского ложа. Твоя жена,
наверное, удивляется, что за таинственный гость не отпускает тебя к ней? Я
принесу мои извинения, когда ты утром меня ей представишь.
- А я постараюсь искупить вину сейчас, - сказал он вставая. - Ну да
признаться, такая повинность мне по душе. Ты много теряешь, Мерлин, могу
тебя уверить, - впрочем, откуда тебе знать?
- Знаю, - сказал я.
- Знаешь? Тогда, стало быть, у тебя есть нечто, ради чего ты на это
идешь, ради чего отказываешься от женщин?
- Да, есть.
- Ну что ж, в таком случае, пожалуй вот сюда, на свое необогретое
ложе. - И он распахнул передо мною дверь.
11
Мальчик родился в канун рождества, за час до полуночи.
Незадолго перед тем я и еще двое придворных, назначенных свидетелями,
были приглашены в королевины покои, где Гандар с несколькими помощницами
хлопотал над роженицей. Одна из них, молодая женщина по имени Бранвена,
недавно разрешилась от бремени мертвым младенцем - ей предстояло стать
кормилицей королевского сына. Когда все свершилось, младенца обмыли и
спеленали и королева забылась сном, я простился и выехал из замка по
Димилокской дороге. Но лишь только скрылись из вида надвратные огни, как я
тут же повернул коня на крутую тропу, что вела по оврагу обратно вниз, к
морю.
Тинтагельский замок стоит на крутой, далеко выступающей в море
прибрежной скале - почти что острове, со всех сторон окруженном бушующим
прибоем. С берегом его соединяет лишь узкий перешеек, а справа и слева
уходят круто к воде отвесные обрывы. У их подножий среди валунов есть
несколько засыпанных галькой бухточек. Из одной такой бухточки, проходимой
лишь в часы отлива, по крутым уступам можно пробраться вверх к низкой
дверце в подножии крепостной стены. Это и есть потайной задний вход в
замок. Дверца открывается на каменную винтовую лестницу, которая подводит
к черному ходу из королевских покоев.
На этой винтовой лестнице в одном месте есть широкая площадка, куда
выходит комната для стражи. Здесь я должен был ждать, пока младенец не
окрепнет настолько, что его можно будет вынести на холодный зимний воздух.
Стража там не стояла; несколько месяцев назад король распорядился наглухо
закрыть задний вход в замок, и дверь, что вела в замковые покои, тоже
замуровали. К моему приходу тайную дверцу снова распечатали, и никто ее не
сторожил, кроме Ульфина и его друга Валерия, телохранителя короля, которым
надлежало меня впустить. Валерий повел меня вверх по лестнице, а Ульфин
спустился в бухточку, где я оставил коня. Ральфа со мной не было. Он
должен был съездить удостовериться, что бретонский корабль уже находится в
условленном месте у берега, а после этого каждую ночь поджидать в бухте с
лошадьми, когда я вынесу младенца из замка.
В помещении стражи я переждал два дня и две ночи. Там была подстилка
для сна, Ульфин собственноручно развел огонь, чтобы разогнать давний холод
запустенья, и он же время от времени приносил мне пищу и свежее топливо, а
заодно и вести о том, что происходит наверху, в замке. Он готов был
остаться и прислуживать мне - он все еще питал ко мне благодарность за
некое оказанное ему благодеяние и сокрушался немилостью короля. Но я
отослал его сторожить у королевина порога и провел дни ожидания в
одиночестве.
На лестнице против моей двери была другая, пробитая в наружной
крепостной стене, она вела на узкую открытую площадку, обнесенную
невысокими каменными зубцами. В эту сторону не выходило ни одно окно, а
внизу, между подножием стены и береговым обрывом, был неширокий
травянистый склон. В летнюю пору здесь было шумно от гнездящихся птиц, но
сейчас, в разгар зимы, все было мертво и покрыто инеем. Только студеные
морские валы, не умолкая, с шуршанием откатывались по гальке, замирали и с
грохотом обрушивались на отвесную скалу.
На восходе и на закате я выходил на эту площадку и высматривал
признаки перемены погоды. Три дня все оставалось без изменений: холод,
серая, обледенелая трава внизу, едва различимая сквозь густой туман,
одевший все вокруг, от невидимого моря под невидимым обрывом до бледного
молочного свечения в небе, где сквозь тучи тщетно пробивалось зимнее
солнце. Море под покровом тумана лежало спокойное - насколько бывает оно
спокойно у этих бурных берегов. В полночь, перед тем как заснуть, я опять
выходил в студеную тьму и искал в небе звезды. Но все было затянуто слепой
пеленой тумана.
И только на третью ночь поднялся ветер. Слабый ветер с запада,
который проник между крепостными зубцами, пробрался в щель под дверью и
встрепенул голубые язычки пламени на березовых поленьях. Я встал,
прислушался. И, уже положив ладонь на дверной засов, различил в ночном
безмолвии какое-то движение наверху лестницы. Вот тихо отворилась и вновь
затворилась дверь королевиных покоев. Я встал на своем пороге и поглядел
вверх.
Кто-то, осторожно ступая, спускался по ступеням: женщина, закутанная
в плащ и с ношей в руках. Я шагнул на площадку. Сзади меня от очага в
сторожевой комнате падал свет, и с ним - тень.
Ко мне спускалась Марсия. На ее щеках в тусклом свете блестели слезы.
Она склонила голову над тем, что лежало на ее руках, - над младенцем,
тепло укутанным от ночного холода. Увидев меня, она протянула мне свою
ношу.
- Береги его, - проговорила она. - Береги его, и да хранит вас обоих
бог.
Я взял дитя из ее рук. Из-под шерстяных одеял сверкнула золотая
парча.
- А знак? - напомнил я.
Марсия передала мне перстень. Я много раз видел его на пальце Утера,
оправленный в золото герб в виде дракона, вырезанный на розовой яшме. Я
надел перстень себе на палец. Марсия сразу негодующе вскинулась, но тут же
присмирела, вспомнив, кто я такой.
Я улыбнулся.
- Только на время. Я сохраню его для него.
- Господин мой принц... - Она склонила голову. Потом прислушалась,
оглянулась через плечо: сзади, закутанная в плащ с капюшоном, спускалась
молодая кормилица Бранвена, а за ней Ульфин нес мешок с ее пожитками.
Марсия опять быстро посмотрела на меня и с мольбой прошептала, положив
ладонь мне на рукав: - Ты скажешь мне, куда ты его увозишь?
Я покачал головой.
- Нет, прости, но этого никто не должен знать.
Она помолчала, пожевала губами.
- Хорошо, - гордо проговорила она. - Но обещай, что он будет в
