берегов и вскорми в безопасном месте. Обучи его всему, чему учили тебя, и
воспитай, как надлежит воспитать королевского сына, а когда он вырастет,
привези обратно, и пусть он займет свое место при дворе, как и ты, рядом с
будущим королем.
Она осеклась и смолкла, ломая руки. Должно быть, я выпучил на нее
глаза как помешанный. Между нами воцарилась тишина, наполненная соленым
дыханием моря и криками чаек. Я сам не заметил, как поднялся с кресла, но,
опомнившись, увидел, что стою у окна, спиной к королеве, и гляжу на небо.
Подо мной кружились и стенали на ветру чайки, а глубоко внизу, у подножия
башни, бился о камни и пенился прибой. Для меня сейчас ничего не
существовало. Я с такой силой надавил ладонями на край каменного
подоконника, что, отняв, увидел на них две белые, бескровные полосы. И
только тогда, растирая руки, обернулся лицом к королеве. Она тоже сумела
овладеть собой, черты ее как бы окаменели, лишь одна рука нервно
перебирала складки платья...
Я спросил без околичностей:
- Ты сможешь уговорить короля, чтобы он отдал мне младенца?
- Нет. Едва ли. Не знаю. - Она сглотнула. - Я, разумеется, могла бы
попытаться, но...
- Тогда зачем было посылать за мной, если убедить короля не в твоей
власти?
Без кровинки в лице, сжав губы, она смотрела мне прямо в глаза.
- Я думала, если ты согласишься, ты мог бы... попробовать...
- Я теперь бессилен воздействовать на Утера. Тебе ли не знать этого.
- И с горечью добавил: - Или ты рассчитываешь, как прошлый раз, на
вмешательство магии, будто я какая-нибудь старуха колдунья или деревенский
друид? Право же, госпожа... - Я не договорил. Я увидел боль в ее глазах и
скорбно поджатых губах и вспомнил о бремени, которое она носит. Гнев мой
погас. Я поднял руку и миролюбиво произнес: - Хорошо, Игрейна. Если это в
человеческих силах, я добьюсь от него согласия, пусть даже мне понадобится
самому говорить с ним и напомнить о данном мне обещании.
- Обещании? Он тебе что-то обещал? Когда же?
- Когда в первый раз послал за мною и поведал мне о своей любви к
тебе, он тогда поклялся, что подчинится мне во всем, если только желание
его будет удовлетворено. - Я улыбнулся. - Он просто хотел этим подкупить
меня, но мы заставим его исполнить королевское слово.
Она принялась было благодарить меня, но я ее остановил.
- Нет, нет, повремени с благодарностью. Я еще, может статься, ничего
от короля не добьюсь; ты ведь знаешь, что любви он ко мне не питает. Ты
правильно поступила, что пригласила меня тайно, и поступишь еще
правильнее, если утаишь от него наш разговор.
- От меня он ничего не узнает.
Я кивнул.
- А теперь ради собственного спокойствия и благополучия ребенка
забудь страхи. Предоставь все мне. Даже если нам не удастся убедить
короля, клянусь, что, куда бы ни отдали мальчика, я всегда буду наблюдать
за ним. Он вырастет в безопасности и получит воспитание, какое надлежит
королевскому сыну. Это тебя удовлетворит?
- Да, если не будет иного выхода.
Только теперь она облегченно перевела дух и поднялась с кресла,
двигаясь с изяществом, несмотря на грузную фигуру, прошла в конец длинной
комнаты и встала там у окна. Я не последовал за ней. Постояв спиной ко мне
несколько мгновений, она обернулась. На лице у нее была улыбка. Она жестом
пригласила меня подойти. Я повиновался.
- Ответь теперь на один мой вопрос, Мерлин.
- Если сумею.
- В Лондоне, когда мы беседовали с тобой и ты обещал, что привезешь
ко мне в Тинтагель короля, ты вел речи о короне и о мече, на алтаре
стоящем, подобно кресту. Я все время об этом думаю. Чья это была корона,
явленная в твоем видении? Моя? Или это означало, что мой сын, этот
ребенок, доставшийся такой дорогой ценой, будет королем?
Мне следовало ответить ей так: "Не знаю, Игрейна. Если мое видение
истинно, если я настоящий прорицатель, то быть ему королем. Но
провидческий дар покинул меня, я больше не слышу голосов в ночи и в игре
огня, я опустошен. Я могу теперь только, как ты, делать свое дело, и
положиться на время. Все равно пути назад нет. Бог не допустит, чтобы
столько смертей было принято впустую".
Но она смотрела на меня страдальческими глазами матери, и я сказал:
- Он будет королем.
Она склонила голову и так постояла несколько мгновений, разглядывая
солнечные квадраты на полу и словно бы не размышляя, а прислушиваясь к
тому, что свершается в ее теле. Потом опять посмотрела мне в лицо.
- А меч на алтаре?
Я покачал головой.
- Я не знаю, госпожа. Это еще не сбылось. Если мне дано будет знать,
я узнаю, когда настанет время.
Она протянула руку.
- Еще одно... - По ее голосу я угадал, что этот вопрос для нее самый
важный. И на всякий случай приготовился солгать. Она проговорила: - Если
этого сына мне суждено лишиться... Будут ли у меня другие, Мерлин?
- Это уже три вопроса, а не один, Игрейна.
- Ты не хочешь ответить?
Я сказал это, просто чтобы выиграть время, но в глазах ее выразилось
столько тревоги и опасения, что я с облегчением признался:
- Рад бы ответить, госпожа, но я не знаю.
- Как это? - резко спросила она.
Я пожал плечами.
- Опять-таки не могу тебе ответить. Дальше, чем этот мальчик,
которого ты носишь, мне ничего не открылось. Но можно заключить, раз ему
суждено стать королем, что других сыновей у тебя не будет. Дочери - может
быть, тебе в утешение.
- Я буду молиться об этом, - просто сказала она, повела меня обратно
в башню и жестом пригласила сесть. - Не выпьешь ли теперь со мной кубок
вина перед уходом? Боюсь, я оказала тебе дурной прием, а ведь ты проделал
ради меня такой трудный путь. Но я места себе не могла найти, пока не
поговорила с тобой. Посиди теперь со мной немного и расскажи, что у вас
слышно.
И я остался у нее еще на некоторое время и, изложив ей свои скудные
новости, поинтересовался, куда направился Утер со своим войском. Она
рассказала мне, что он держит путь не в столицу свою Винчестер, как думал
я, а на север, в Вирокониум, куда он созвал на совет вождей и малых
властителей севера и северо-востока. Вирокониум - старинный римский город
на границе Уэльса, защищенный горами Гвинедда от немирного Ирландского
берега. В те времена он еще оставался торговым центром и дороги, к нему
ведущие, поддерживались в хорошем состоянии. Оставив позади Думнонию и
перейдя Глевумский мост. Утер мог довольно быстро передвигаться к северу.
Если погода удержится и в пути будет все спокойно, он еще, глядишь, и
вернется к королевиным родинам. На Саксонском берегу, по словам королевы,
было сейчас тихо; после победы Утера под Виндокладией незваные гости
отступили и принуждены были пользоваться гостеприимством своих
соплеменников - союзных саксов. А с севера вести приходили сбивчивые, но
король опасался к весне совместных наступательных действий со стороны
пиктов Стрэтклайда и заморских пришельцев-англов; совет в Вирокониуме и
был назначен с целью выработать какой-нибудь общий план обороны.
- А герцог Кадор? - спросил я. - Он что же, остается здесь в
Корнуолле или двинется в Виндокладию сторожить Саксонский берег?
Ее ответ удивил меня:
- Он идет на север вместе с королем и примет участие в совете.
- Вот как? В таком случае мне надо остерегаться. - Она вскинула на
меня глаза, и я кивнул: - Да, я без промедления еду к королю. Время
дорого, и хорошо, что он движется именно на север. Ему придется переводить
войско по Глевумскому мосту, а мы с Ральфом воспользуемся лодочной
переправой и попадем на тот берег раньше его. Ну а уж если я встречу его
за Северном, откуда ему знать, что я покидал пределы Уэльса?
Вскоре вслед за тем я простился с Игрейной. Я ушел, а она осталась
стоять у окна, и ветер моря раздувал темные волосы на ее высоко поднятой
голове. И я уверился, что, когда настанет час, младенца отдаст мне не
убитая горем слабодушная женщина, но Королева, которая смирилась с
необходимостью предоставить сына его судьбе.
Иное дело - Марсия. Она ждала меня в передних покоях, распираемая
вопросами, охами и обидами на короля, которые она с трудом прикрывала
соблюдением этикета. Я, как мог, успокоил ее, поклявшись ей каждым
божеством в каждом святилище и в каждой пещере на британской земле, что
сделаю все возможное, чтобы младенец достался мне и был жив и невредим, и,
лишь когда она стала требовать от меня заговоров для благополучного
разрешения и советов насчет кормилиц, устремился к дверям.
Она, совсем забывшись от волнения, бросилась следом и ухватила меня
за рукав.
- А про врача я говорила тебе? Король назначил к моей госпоже своего
личного лекаря - на него-де можно положиться, он сохранит от всех в тайне,
куда будет отдан на воспитание бедный крошка! Как будто здоровье и
благополучие госпожи не стоят на первом месте! Любому лекарю можно дать
золота, и он тебе за это родной матерью поклянется в чем угодно, это все
хорошо знают.
- Бесспорно, - ответил я. - Но я хорошо знаю Гандара: нет врача
искуснее, чем он. Королева будет в надежных руках.
- Он же войсковой лекарь! Что он понимает в родах?
Я засмеялся.
- Он много лет состоял при войске моего отца в Бретани. Где ратники,
там и их жены. Мой отец держал в Бретани пятнадцатитысячный гарнизон.
Поверь, у Гандара богатый опыт.
Этим ей пришлось удовлетвориться. Она опять завела речь о кормилицах,
и я удалился.
В тот же вечер она прискакала в харчевню, по-мужски сидя на лошади, с
головой закутанная в плащ с капюшоном. Маэва привела ее в дом, выгнала на
улицу всех, кто еще не спал, включая Кау, а потом пригласила Ральфа для
беседы с бабкой. Я улегся спать, не дождавшись конца их беседы.
На следующее утро мы с Ральфом выехали в обратную дорогу, прихватив с
собою для бодрости две бутыли тернового вина. К моему удивлению, Ральф
ехал такой же радостный, как и на пути сюда: наверно, после краткой
побывки в краях, где прошло его детство, служба у меня уже не была ему в
тягость. Бабушка пересказала ему все новости, по пути он поделился ими со
мною; это было главным образом все то же, что мне говорила королева, с
небольшой добавкой придворных сплетен, занятных, но малоинтересных, за
исключением, пожалуй, неизбежных пересудов о намерении Утера отказаться от
ребенка.
Ральф теперь, совсем как его бабка, очень беспокоился о том, как
сделать, чтобы опека над ребенком досталась мне. Мне смешно было это
видеть.
- А если король откажет, что тогда?
- Поедем в Бретань, сговоримся с королем Будеком.
- Ты думаешь, он позволит тебе остаться при младенце?
- Будек ведь мне тоже родич, не забывай.
- Да, но не побоится ли он прогневить Утера? Отважится ли действовать
втайне от него?
- Этого я не могу сказать с уверенностью, - ответил я. - Будь это не
Будек, а Хоэль, сын его, тут все было бы ясно. Они с Утером всегда
грызлись, как два кобеля за одну суку.
Я не стал добавлять, что сравнение это хоть и неприличное, но самое
верное. Ральф кивнул, жуя (мы остановились перекусить на солнечном
пригорке), и потянулся за бутылью.
- Не хочешь отхлебнуть? - предложил он мне тернового вина.
- Бог зеленого винограда да упасет меня от этого, мальчик! Оно должно
еще год созревать, прежде чем станет пригодным для питья. Подожди до
будущей жатвы, а тогда уж раскупоривай.
Но он не послушался меня и выдернул пробку. Запах был весьма
странный, а вкус, он сам признал, и того страннее. Когда же я безжалостно
