так что, если...
- Если ты намерен убеждать меня, что морем добираться мне будет
удобнее, то не трудись понапрасну, - прервал его я. - Разве ты не слышал,
что волшебники не могут плавать по морю? Не любят, во всяком случае. Да
меня бы укачало даже на переправе через Северн. Нет, я поеду по суше.
- Но большая дорога по суше идет мимо лагеря под Каэрлеоном. Тебя
узнают. А мост у Глевума охраняют люди короля.
- Хорошо. Я переправлюсь через реку ниже, кратчайшим путем. - Я знал,
что он прав. Ехать по большой дороге через Каэрлеон, а потом по
Глевумскому мосту значило не только подвергать себя опасности быть
узнанным воинами Утера, но притом еще добавляло несколько лишних дней
пути. - Я буду держаться в стороне от военной дороги. Есть отличная тропа,
которая идет над берегом через Нидум; я поеду по ней, если в моем
распоряжении будет лодка для переправы в устье Эли.
- Хорошо, сударь.
И мы условились, что я перееду на лодке от Эли до устья Укзеллы в
земле думнонцев и оттуда тропами буду пробираться на юго-запад, не выезжая
на дороги, где есть опасность встретиться с ратниками короля или герцога
Кадора.
- А знаешь ли ты путь? - спросил он меня. - Конечно, ближе к
Тинтагелю Ральф сможет быть твоим проводником.
- Ральфа со мной не будет. Но я найду дорогу. Я уже бывал в тех
краях. Да и спросить язык не отвалится.
- Я могу устроить конные подставы...
- Лучше не надо. Мы ведь условились, что я буду продвигаться скрытно,
чтобы никто меня не узнал. Я приму вид странствующего глазного лекаря,
этот способ уже был мною испробован. А лекарь - не такая фигура, чтобы его
ждали свежие подставы по всему пути. Ты не бойся, я останусь невредим и
буду на месте, когда королева пожелает меня видеть.
Этим он удовлетворился и побыл со мною еще некоторое время, отвечая
на мои вопросы и пересказывая последние новости. Краткий карательный поход
короля против наглых грабителей побережья окончился успешно, захватчики
были отогнаны обратно в пределы союзных западных саксов. На юге наступила
передышка. Но с севера приходили вести о трудных схватках с англами,
переплывшими море и высадившимися в устье реки Алаунуса, что в стране
вотадинов. Мы в Южном Уэльсе зовем этот край Манау Гуотодин. Оттуда
столетие назад прибыл к нам великий король Кунедда, приглашенный
императором Максимом, дабы изгнать из Северного Уэльса ирландцев и
поселиться на их землях союзником имперских орлов. Кунедда и его соратники
и стали первыми нашими федератами. Ирландцев они изгнали и навсегда осели
в Северном Уэльсе, который на своем наречии назвали Гвинедд. Там и сейчас
правил потомок Кунедды король Маэлгон, твердый властитель и искусный воин,
каким и должен быть вождь, ведущий народ свой по пути великого Магнуса
Максимуса.
Другой потомок Кунедды оставался править над вотадинами - молодой
король Лот, воитель столь же искусный и бесстрашный, как и Маэлгон, его
замок стоял недалеко от моря к югу от Каэр Эйдина, в самом сердце его
королевства Лотиана. Вот он и отбивал теперь набеги англов. Возглавлять
защиту северных и восточных берегов поручил ему еще Амброзии, который
надеялся, что в союзе с ним властители севера: Гвалог Элметский, Уриен
Горский, вассалы Стрэтклайда, король Коэль Регедский - станут надежной
стеной. Однако Лот, по слухам, оказался драчлив и заносчив, Стрэтклайд
наплодил уже девять сыновей и, пока они дрались между собой, точно молодые
самцы-тюлени, каждый - за свой клочок земли, преспокойно продолжал плодить
новых. Уриен Горский взял в жены Логову сестру и стоял бы крепко, да
слишком уж зависел от Лота. Самым сильным из них всех, как и во времена
моего отца, оставался Коэль Регедский: он легкой рукой правил своими
вассалами, но выводил их дружно на битву, как только возникала угроза
верховному королевству.
И вот теперь, рассказал мне гонец королевы, король Регедский, а с ним
Эктор Галавский и Бан Бенойкский объединились с Лотом и Уриеном и решили
вместе избавить север от бедствий. Пока что им сопутствовала удача.
Известия эти обнадеживали. Жатва повсюду в тот год была обильной, и можно
было не опасаться, что голод опять пригонит грабителей-саксов к нашим
берегам, пока зима не перекрыла морские пути. На какое-то время нас ожидал
мир - Утер как раз успеет успокоить брожение в Корнуолле после своей ссоры
с герцогом Горлойсом и новой женитьбы, подтвердить союзнические договоры,
заключенные Амброзием, и укрепить линии обороны.
Наконец посланец королевы простился со мной. Я не стал писать писем,
только просил сказать бабке Ральфа, что внук ее благополучен и кланяется,
да передать поклон королеве и благодарить за деньги, присланные мне с
гонцом на дорогу. И молодой человек весело ускакал вниз по оврагу,
торопясь в харчевню, где его ждали вкусный ужин и веселое общество. Мне же
теперь предстоял разговор с Ральфом.
Разговор этот оказался еще труднее, чем я ожидал. Услышав о прибытии
гонца, Ральф просиял, рванулся было повидаться с ним и очень расстроился,
когда узнал, что гонец уже отбыл. От бабкиных приветов и наказов едва ли
не отмахнулся с досадой, зато засыпал меня вопросами про боевые действия к
югу от Виндокладии и с жадностью выслушал все, что я мог рассказать ему об
этом и об остальном, что происходило на свете, - сразу видно было, как
тяготит его в глубине души вынужденное бездействие среди холмов
Маридунума. А когда я дошел в своем рассказе до королевина призыва, он
весь загорелся - таким оживленным я его еще ни разу здесь не видел.
- Когда мы выезжаем?
- Я ведь не сказал, что мы выезжаем. Я поеду один.
- Один? - Можно было подумать, что я его ударил. Под нежную кожу
прилила кровь, подбородок отвис, глаза вытаращились. Наконец он выговорил
приглушенным голосом: - Не может быть. Ты не уедешь без меня.
- Это не самодурство, поверь мне. Я бы хотел взять тебя с собой, но
ты сам должен понять, что это невозможно.
- Но почему? Ты же знаешь: здесь никто ничего не тронет, и потом,
раньше-то ты оставлял все без присмотра. А в пути я тебе понадоблюсь. Как
можно, чтобы ты путешествовал один?
- Мой милый Ральф, мне уже случалось путешествовать в одиночку.
- Пусть так. Но ты не станешь отрицать, что я был тебе все это время
хорошим слугой, отчего же тебе не взять меня? Выходит, сам ты вернешься в
Тинтагель, в гущу важных событий, а меня оставишь здесь? Предупреждаю
тебя... - Он набрал в грудь воздуху и сверкнул глазами, от всей его
нарочитой учтивости не осталось и следа. - Предупреждаю, господин, если ты
уедешь без меня, то клянусь, не найдешь меня здесь, когда возвратишься.
Я встретил его взгляд и выждал, покуда он не потупился снова, а тогда
мягко сказал:
- Ну подумай сам, мальчик. Неужели ты не понимаешь, отчего мне
невозможно взять тебя с собой? С тех пор, как ты оставил Корнуолл, там
мало что изменилось. Ты отлично знаешь, что будет, если тебя узнает
кто-нибудь из людей Кадора. А ведь в окрестностях Тинтагеля твое лицо
знакомо каждому. Слух о твоем возвращении пройдет повсюду.
- Знаю. Ну и что? Значит, ты все-таки думаешь, что я боюсь Кадора?
Или короля?
- Нет, не думаю. Но просто глупо лезть на рожон, когда нету к тому
нужды. Гонец, во всяком случае, говорил, что там опасно.
- А как же ты тогда? Ведь и тебе там опасно?
- Возможно. Я отправляюсь в путь, изменив обличье. Ты думал, я зачем
отпускал все это время бороду?
- Не знаю. Я об этом не задумывался. Ты, что же, знал, что королева
тебя позовет?
- Что она пришлет за мною, этого я, признаюсь, не ожидал. Но я знал,
что к рождеству, когда родится ее дитя, я должен быть там.
Он поглядел на меня недоуменно.
- Зачем?
Мгновение я молча смотрел на него. Рисуясь темным силуэтом на фоне
заката в отверстии пещеры, он как вернулся от пастуха за холмом, так и
стоял, держа в руке корзинку, в которой носил мази. Теперь в ней лежал
сверток в чистой льняной тряпице. Жена пастуха, жившая в соседней долине,
каждую неделю присылала мужу хлеб, и Абба отправлял часть его мне. Я
видел, как побелели пальцы Ральфа, сжимавшие ручку корзины. Он весь
напрягся от ярости, как боевой пес перед схваткой. В этом явно было что-то
большее, чем простая тоска по дому или обида из-за недоступного
приключения.
- Поставь-ка, сделай милость, корзинку, - сказал я ему, - и подойди
сюда. Вот так-то лучше. Садись. Настало время нам с тобой потолковать.
Когда я принял тебя к себе в услужение, то сделал это не затем, чтобы было
кому чистить мне посуду и приносить краюшки в дни, когда жена Аббы печет
хлеб. Хотя сам я вполне доволен здешней жизнью, но легко могу понять, что
тебе она не по вкусу и долго ты не вытерпишь. Мы с тобой выжидаем, Ральф,
только и всего. Скрылись здесь оба от опасностей, залечили свои раны, и
теперь нам ничего иного не остается, как ждать.
- Чего? Королевиных родин? Но зачем?
- Затем, что сын королевы, едва только увидев свет, будет перепоручен
моей заботе.
Он помолчал, что-то прикидывая, потом растерянно спросил:
- И моя бабка об этом знает?
- Я думаю, догадывается, что будущее младенца связано со мной. Когда
я в Тинтагеле говорил последний раз с королем, он сказал, что не признает
младенца, если королева родит после той ночи. Верно, потому-то королева и
послала за мной.
- Но... не признать собственного первородного сына? Он что же,
отошлет его от своего двора? А королева, она неужто согласится? И потом,
младенец... зачем они станут отдавать его тебе? Разве ты сможешь его
выпестовать? Да и откуда ты знаешь, что родится мальчик?
- Знаю, Ральф, потому что в ту ночь в Тинтагеле мне было видение.
После того как ты впустил нас через задние ворота и король уже был с
Игрейной, Ульфин стоял на страже у их двери, а ты играл в кости с
привратником. Помнишь?
- Еще бы мне не помнить! Я не мог дождаться, когда она кончится, та
ночь.
Я не стал объяснять ему, что она так до сих пор и не кончилась.
- И мне тоже было тягостно ожидание в помещении для стражи. И вот
тогда-то я понял - получил объяснение, - зачем бог потребовал от меня
поступить так, как я поступил. И мне был дан верный знак, что пророчества
мои сбудутся. Я услышал шаги на лестнице и вышел на площадку. Сверху по
ступеням ко мне спускалась Марсия, твоя бабка, неся на руках запеленутое
дитя. Стоял март, но я ощутил стужу, как в разгар зимы, и, различив сквозь
тело Марсии каменные ступени, понял, что это видение. Она передала дитя
мне на руки и сказала: "Позаботься о нем". По лицу ее струились слезы.
Потом она исчезла, исчез и младенец, а с ним ушла и зимняя стужа. То была
правдивая картина, Ральф. К рождеству я буду там, и Марсия передаст мне на
руки королевина сына.
Ральф долго молчал, как видно устрашенный моим видением. Потом он
спросил деловито:
- А я? Какая роль предназначена мне? Об этом и пеклась моя бабка,
когда отсылала меня к тебе в услужение?
- Да. Она не видела для тебя будущего при короле. И потому
позаботилась, чтобы ты был при его сыне.
- При младенце? - переспросил он недоверчиво и хмуро. Он вовсе не
почувствовал себя польщенным. - То есть, если король его не признает,
воспитывать его придется тебе? Я понимаю, почему это так заботит мою
бабку, понимаю даже и твою заботу. Но при чем тут я, зачем она меня
втянула, не могу уразуметь. Вот так будущее для меня - нянчить
королевского пащенка, которого отец не желает узаконить!
- Не королевского пащенка, - возразил я. - Короля.
