передний покой, где за прялками, тканьем и пересудами проводили время
придворные дамы. На меня устремились со всех сторон блестящие взоры, языки
замерли, чтобы заработать с новой силой, как только я скрылся за порогом.
Ни одна меня не узнала, а у некоторых на лицах даже выразилось
разочарование при виде такого невзрачного, бедно одетого мужчины, чей
приход не сулил им новых забав. Для них я был лишь посыльный, которого в
отсутствие короля вели к королеве, только и всего.
Паж постучал в дверь внутреннего покоя и удалился. Дверь отворила
Марсия, бабка Ральфа. Это была женщина в преклонных летах, с седыми
волосами, но с такими же, как у внука, голубыми глазами на пожелтевшем,
морщинистом лице и по-девичьи прямым станом. Она ожидала меня, и все-таки
взгляд ее выразил растерянность, которую затем сменило изумление. Даже
Игрейна посмотрела на меня сначала недоуменно, но потом с улыбкой
протянула руку:
- Принц Мерлин. Добро пожаловать.
Марсия сделала мне и королеве один общий реверанс и удалилась. Я
подошел, встал на колено и поцеловал королевину руку.
- Госпожа.
Она милостивым жестом велела мне подняться.
- Ты был столь добр, что сразу же явился на мой необычный зов.
Надеюсь, путешествие было легким?
- Вполне. Мы остановились у Маэвы и Кау, нам там удобно, и до сих пор
ни одна живая душа не узнала ни меня, ни даже Ральфа. Твоя тайна
соблюдена.
- Благодарю тебя за то, что ты так искусно ее блюдешь. Клянусь, я и
сама узнала тебя не раньше, чем ты заговорил.
Я улыбаясь поднес руку к подбородку.
- Как видишь, я готовился к этой поездке уже давно.
- На этот раз обошлось без магии?
- На этот раз магии не больше и не меньше, чем прежде, - ответил я.
Она подняла свои прекрасные синие глаза и открыто, как раньше,
посмотрела мне прямо в лицо, и я узнал в этом взгляде прежнюю Игрейну,
гордую и, как мужчина, бесхитростную. Вся эта томная лень была лишь
поверхностной, лишь молочной тишиной, что нисходит на женщин во время
беременности, а под нею оставался прежний огонь. Она развела руками.
- Глядя теперь мне в глаза, неужто ты станешь утверждать, что в тот
вечер в Лондоне, когда ты обещал мне любовь короля, во всем этом не било
никакой магии?
- Чтобы привести короля в твои объятия, магии не потребовалось. Вот
потом - может быть.
- Может быть? - Голос ее зазвенел, и я вовремя спохватился. Игрейна,
конечно, королева и отважна, как мужчина, но она же и женщина на седьмом
месяце. Мои сомнения должны оставаться при мне, я не вправе перекладывать
их на нее. Я еще подыскивал подходящие слова, когда она сама проговорила,
горячо, настойчиво, словно убеждала самое себя при моем молчанье: - Когда
ты впервые явился и посулил мне любовь короля, в этом была магия, я знаю.
Я ее чувствовала, видела в твоем лице. Ты говорил, что сила твоя - от бога
и что, подчиняясь тебе, я тоже, как и ты, стану сосудом божиим. Ты
говорил, что благодаря той магии, которая приведет ко мне Утера, всему
королевству будет дарован мир. Толковал о тронах и алтарях... И вот
теперь, когда я - королева и ношу под сердцем дитя короля, неужто ты
посмеешь утверждать, что все это был обман?
- Не обман, госпожа. То было время видений, страстных грез и желаний.
Теперь мы распростились с ними, настал трезвый день. Но магия не ушла, она
здесь, в твоем теле, только теперь она - не видение, а реальность. Он
родится под рождество, если не ошибаюсь?
- Он? Ты говоришь так, будто знаешь наверняка.
- Я знаю наверняка.
Я увидел, что она сжала губы словно от внезапной боли и опустила
глаза на свои руки, сложенные на животе. Голос ее, когда она заговорила,
звучал ровно, обращенный то ли к рукам, то ли к тому, что они закрывали:
- Марсия рассказала мне про письмо, которое отправила тебе летом. Но
ты ведь и без нее знал, верно? Знал, что думает об этом деле супруг мой,
король?
Я молчал, но она требовательно ждала ответа.
- Он сам мне сказал, - утвердительно отозвался я. - И если мнение его
неизменно, то, значит, мальчик не будет признан наследником престола.
- Его мнение неизменно. - Она опять подняла на меня глаза. - Не пойми
меня превратно. Он не сомневается во мне, не усомнился ни разу. Он знает,
что с первой нашей встречи я принадлежу ему одному, что с тех пор я под
тем или иным предлогом не всходила на герцогское ложе. Нет, нет, во мне он
не сомневается, он знает, что это - его дитя. И что бы он ни утверждал, -
на губах ее мелькнула улыбка, и голос зазвучал ласково-снисходительно, так
мать говорит о своем дитяти и жена - о любимом муже, - как бы громогласно
ни отрекался, на самом деле он знает твою силу и страшится ее. Ты предрек
ему, что после той ночи родится ребенок, и он поверил бы твоему слову,
даже если бы ему мало было моего. Но это ничего не меняет в его сердце. Он
винит себя - и тебя, и даже младенца - в гибели герцога Горлойса.
- Знаю.
- Повремени он еще одну ночь, так он говорит, и Горлойс бы все равно
погиб, тогда бы я стала королевой и младенец был бы зачат в браке, и никто
бы не мог усомниться в его происхождении и назвать его бастардом.
- А ты, Игрейна?
Долго она ничего не отвечала. Отвернула от меня свое прекрасное лицо
и смотрела в окно, за которым с криками, взвиваясь и падая, кружились на
ветру морские птицы. Я понял, сам не знаю как, что она как солдат, который
выиграл одну битву и отдыхает перед началом второй. Нервы мои напряглись.
Если следующая ее битва - со мною, дело будет нешуточное.
Она сказала, тихо и внятно:
- Может быть, это все верно, что говорит король. Не знаю. Но что
сделано, то сделано, и моя забота теперь - этот ребенок. Вот почему я
послала за тобой. - Она смолкла. Я ждал. Она повернула ко мне голову. -
Принц Мерлин, я боюсь беды для моего ребенка.
- От руки короля?
Это был слишком прямой вопрос, даже для Игрейны. Холодно взглянула
она на меня, и холодно прозвучал ее голос:
- Это дерзость. И глупость. Ты забываешься.
- Я? - столь же холодно отозвался я. - Это ты забываешься, госпожа.
Будь моя мать законной супругой Амброзия, когда он зачал меня, не Утеру бы
сейчас сидеть на престоле и не стал бы я трудиться приводить его к твоему
ложу ради младенца, которого ты носишь. Не тебе говорить мне о дерзости и
глупости. Никто лучше меня не знает, какая судьба ждет в Британии принца,
рожденного вне брака и не признанного отцом.
Ее прежде столь бледное лицо залилось ярким румянцем. Взгляд
потупился, гнев в нем угас. Она ответила мне не чинясь, как простая
девушка:
- Ты прав, я забылась. И прошу у тебя прощения. Я совсем отвыкла от
свободного разговора. Я никого не вижу, кроме Марсии и моего супруга, а с
Утером мне нельзя говорить о ребенке.
Все это время я стоял перед нею. Теперь же я принес в башню кресло и
сел подле нее под амбразурой. Отношения между нами вдруг переменились,
словно ветер задул с другой стороны. Я понял, что следующая ее битва будет
не со мной, а с собою, с ее собственной женской слабостью. Она смотрела на
меня теперь так, как человек в болезни смотрит на лекаря. И я ласково
сказал ей:
- Ну вот, ты позвала, и я здесь. И готов тебя выслушать. Что ты
хотела мне сообщить?
Она глубоко вздохнула. Голос ее в ответ мне прозвучал ровно, но еле
слышно, как шепот:
- Если родится мальчик, король не позволит мне оставить его у себя.
Девочку я вправе воспитать здесь, но мальчик, зачатый так, как этот, не
может быть признан принцем и законным наследником, а жить при дворе как
побочный сын короля он тоже не может. - Под моим взглядом королева
овладела собой. - Я уже сказала тебе. Утер во мне не сомневается. Но в ту
ночь все так совпало: и гибель герцога, и разговоры о магии, - король
клянется мне, что люди будут считать не его, а герцога отцом этого
младенца. У нас, он говорит, будут еще другие сыновья, чье рожденье не
вызовет кривотолков, и из них он выберет наследника престола.
- Игрейна, - сказал я, - я знаю, как горько женщине - так ли, эдак ли
- потерять своего ребенка. На свете наверно, нет горя тяжелее. И все-таки
я думаю, что король прав. В наше смутное, буйное время нельзя, чтобы
мальчик оставался при дворе как побочный сын короля. Если появятся другие
наследники, признанные и объявленные королем, они могут увидеть в нем
угрозу для себя и, уж конечно, сами будут угрозой для него. Кому и знать
это, как не мне: именно так было со мной в детские годы. А ведь мне выпало
на долю благо, которое может и не достаться этому принцу: покровительство
короля-отца.
Она молча кивнула, опять потупя взгляд.
- А если дитя должно быть отдано на сторону, это следует сделать
сразу же, пока мать еще не подержала его на руках. Поверь мне, - добавил я
поспешно, хотя она меня не перебивала, - это истинная правда. Я говорю
сейчас как врач.
Она облизнула губы.
- И Марсия то же говорит.
Я выждал, но она больше ничего не прибавила. Горло мне перехватила
хрипота. Я и не заметил, как сдавил побелевшими пальцами подлокотники
кресла. Но голос мой, когда я, откашлявшись, приступил к самому главному,
прозвучал спокойно и ровно:
- Король не распорядился, куда отдать сына на воспитание?
- Нет. Об этом с ним почти невозможно говорить. Когда последний раз у
нас зашла об этом речь, он сказал, что еще подумает. И упомянул Бретань.
- Бретань?! - Как я ни сдерживался, это слово выкриком сорвалось с
моих уст. Надо было овладеть собой. Я разжал пальцы на подлокотниках,
положил ладони на колени. Значит, опасения мои не напрасны. Как ни
странно, на душе у меня стало спокойнее. Если я должен сразиться не только
с Игрейной, но и с самим королем, да еще и с моими уклончивыми богами в
придачу - что ж, значит, будем сражаться. Главное - иметь почву под
ногами... - Что же, Утер хочет отослать его к королю Будеку?
- Похоже на то. - Она, как видно, не заметила моего смятения. - В
прошлом месяце он отправил туда гонца. Незадолго до того, как я послала за
тобой. Будек - это ведь выбор, который напрашивается сам собой.
Действительно, король Малой Британии Будек приходился Утеку кузеном.
Это он за тридцать лет до того принял моего отца и Утера под свою защиту,
когда их старший брат Констанций пал от руки захватчика Вортигерна, и в
его столице они собрали и обучили войско, с которым потом отвоевали себе у
Вортигерна верховное королевство.
Но я с сомнением покачал головой.
- Слишком уж напрашивается. Если кто-нибудь замыслит зло против
мальчика, сразу догадается, где его искать. Не сможет же Будек охранять
его день и ночь. К тому же...
- Будек не сможет печься о моем сыне так, как надо! - выкрикнула она,
горячо оборвав меня на полуслове. Но это было сказано не в обиду мне. Это
был вопль души. Она едва ли расслышала хоть что-нибудь из того, что я
сказал. Я видел, она борется с собой и подыскивает слова: - Он уже стар, и
к тому же Бретань далеко, и там сейчас неспокойно, еще неспокойней даже,
чем в наших истерзанных саксами краях. Принц Мерлин, я... мы с Марсией...
мы полагаем, что ты... - Она вдруг сжала лежащие на коленях руки. Голос ее
дрогнул. - Кроме тебя, мне не на кого положиться. И Утер... что он ни
говори, но и он на самом деле знает, что тебе может доверить хоть все свое
королевство. Ты сын Амброзия и ближайший родич моему ребенку. Твоя сила
известна повсюду и всем внушает страх - под твоим покровительством ребенок
будет в безопасности. Ты... ты должен взять его, Мерлин! - Теперь она
упрашивала меня. - Забери его куда-нибудь подальше от этих немирных
