Говоря это, Адьян кивнул на мозаичное панно во всю стену у нас за
спиной. Я уже успел обратить на него внимание и еще подивился
византийскому обычаю украшать стены жилищ такими мрачными сценами - не то
что в Италии или Греции. Я уже видел при входе изображение распятия - в
полный рост, с плакальщиками и со всевозможными христианскими символами.
Здесь у Адьяна тоже была картина казни, но более благородной: на поле
брани. Небо темное - кусочки серого сланца сложены в свинцовые тучи, в них
кое-где вкраплены проблески лазурита, а над тучами - головы созерцающих
богов. На горизонте в алом закате - башни, храмы, крыши домов.
По-видимому, это Рим. На переднем плане над городской стеной - поле
недавнего сражения: слева разгромленное войско, мертвые и умирающие люди,
кони, разбросанное, разбитое оружие; справа победители, толпящиеся за
венценосным вождем, и на него падает луч света от благословляющего Христа,
вознесенного над остальными богами. У ног победителя на коленях вождь
побежденных, склонивший голову в ожидании казни. Он протягивает победителю
руки не в мольбе о пощаде, а ритуальным жестом передавая ему свой меч.
Снизу под ним подписано "Макс.", а под победителем: "Феод. Имп.".
- Ну, клянусь Одним! - сказал я и увидел, что Адьян улыбнулся. Но он
не мог знать, что вызвало у меня этот возглас и заставило вскочить с
места. Он тоже учтиво поднялся и подошел вслед за мной к стене, явно
польщенный моим интересом.
- Да, как видишь: Максим терпит поражение от императора. Хорошая
мозаика, не правда ли? - Он погладил ладонью переливчатые камешки. -
Мастер, создавший ее, едва ли что-нибудь смыслил в иронии военных побед.
Несмотря на все, в итоге можно сказать, вышло так на так. Вон тот жалкий
субъект слева за Максимом - это предок Хоэля, что вывел остатки
британского войска обратно на родину. А этот благочестивый господин, так
щедро орошающий своей кровью стопы императора, - мой прапрадед, чьей
святости и деловой сметке я обязан и богатством, и спасением души.
Но я его не слышал. Я смотрел на меч в ладонях Максима. Этот меч я
уже видел. Он возник в сиянии на стене в покоях Игрейны. Он, сверкнув,
ушел в каменные ножны в Бретани. И вот теперь, в третий раз, в руках
Максима под римскими стенами.
Адьян вопросительно смотрел на меня.
- В чем дело?
- Этот меч. Значит, вот он чей.
- А ты разве его видел раньше?
- Нет. Только во сне. Он дважды привиделся мне. И вот теперь, в
третий раз, я вижу его на картине... - Я говорил почти что сам с собою,
размышляя вслух. Солнечный зайчик, отброшенный на стену водой из фонтана,
затрепетал на рукояти меча, который держал Максен, и драгоценные камни
вспыхнули зеленым, желтым, ярко-синим. Я тихо произнес: - Так вот почему я
опоздал на корабль в Халкедоне.
- Что ты говоришь?
- Прости. Я и сам толком не знаю. Мне вспоминалось одно видение...
Скажи мне, Адьян, на этой картине... ведь это стены Рима, верно? Но ведь
Максим был убит не в Риме, по-моему?
- Убит? - Адьян принял строгий вид, пряча улыбку. - В нашей семье
говорят: "Казнен". Нет, разумеется, не в Риме. Я думаю, художник здесь
дает символ. А случилось это в Аквилее. Ты, наверно, не знаешь, это
небольшой городок близ устья реки Туррус в северной Адриатике.
- Корабли заходят туда?
Он округлил глаза.
- Ты намерен туда попасть?
- Я хотел бы посмотреть место, где пал Максен. Хотел бы узнать, что
сталось с мечом.
- В Аквилее ты его не найдешь. Кинан взял его с собой.
- Кто?
Он кивнул на мозаику.
- Вот этот, слева. Предок Хоэля, который привел британцев в Бретань.
Хоэль мог бы тебе сказать. - Видя мое лицо, он расхохотался: - Неужто ты
проделал такое длинное путешествие, только чтобы узнать об этом?
- Выходит, что так, - ответил я. - Но я сам лишь сейчас это понял. И
что же, меч находится теперь в Бретани? У Хоэля?
- Нет. Он давно затерялся. Те, кто отправился дальше, в Великую
Британию, взяли имущество Максима с собой. Они, наверно, захватили и меч,
чтобы передать его сыну.
- И что же?
- Дальше я ничего не знаю. Дело это давнее, от него осталось только
семейное предание - наполовину выдумки, надо полагать. А разве это так
важно?
- Важно? - повторил я. - Не знаю. Но я привык присматриваться к тому,
что попадается мне на глаза.
Он недоуменно глядел на меня, и я приготовился к дальнейшим
расспросам, но он, помолчав, только сказал:
- Что ж, наверно, ты прав. Не хочешь ли выйти в сад? Там прохладнее.
Мне показалось, что у тебя заболела голова.
- Нет, это пустяки. Просто на террасе кто-то играет на лире. У нее
струны расстроены.
- Моя дочь. Спустимся и скажем, чтобы она перестала.
Пока мы спускались, Адьян рассказал, что через два дня из Золотого
Рога выходит судно, он знает владельца, и мне там будет обеспечено место.
Судно это быстроходное, идет до Остии, где я без труда найду другое судно,
на запад.
- А как будет с твоими слугами?
- Гай - превосходный работник. Ты не прогадаешь, если примешь его к
себе в услужение. Стилико я освободил. Можешь и его взять, если только он
согласится остаться, с лошадьми он кудесник. Было бы жестоко везти его со
мной в Британию, у него кровь жидкая, как у аравийской газели.
Но когда я утром прибыл в порт, Стилико ждал меня на пристани,
упрямый, точно мулы, с которыми он так хорошо управлялся. Пожитки свои он
зашил в мешок и жарился на византийском солнце, закутанный в овчинный
плащ. Я пробовал спорить с ним, даже поносил британский климат и ссылался
на свой простой образ жизни, который в солнечных странах еще может
приходиться ему по вкусу, но окажется непереносим в краю сырости и ледяных
ветров. Однако, убедившись, что он все равно сделает по-своему, даже если
ему придется самому оплатить свой проезд из денег, полученных от меня на
прощание, я наконец сдался.
По правде сказать, я был тронут и рад иметь его своим спутником в
долгом плаванье к родным берегам. Стилико был не так вымуштрован на
службе, как Гай, зато отличался расторопностью и сметкой и уже успел
набить руку, помогая мне с травами и снадобьями. С ним мне будет легче:
после долгих странствий одинокая жизнь в пещере Брин Мирддина немного
страшила меня, а Ральф, я знал, уже никогда ко мне не вернется.
3
Лето перевалило за макушку, когда я добрался до Британии. На пристани
меня ждали свежие новости в лице одного из королевских придворных, который
выказал по поводу моего прибытия горячую радость и полное отсутствие
удивления, так что я даже сказал ему:
- Тебе бы заняться ясновидением вместо меня.
Он засмеялся. Это был Лукан, мы с ним дружили, когда мой отец был
королем и мы оба юнцами жили при дворе.
- Ясновидением? Как бы не так! Я уже пятый корабль встречаю. Ждал
тебя, это верно, но не думал, что ты так скоро обернешься. Мы слышали, ты
путешествуешь по Востоку, за тобой и гонцов отправили. Нашли они тебя?
- Нет. Но я сам повернул домой.
Он кивнул, словно я подтвердил его мысли. Он был когда-то слишком
близко к Амброзию, моему отцу, чтобы задаваться вопросами о том, какая
сила меня вела.
- Ты, стало быть, знал о болезни короля?
- Нет, я только знал, что времена сейчас опасные и мне пора
возвращаться. Утер болен? Дурная весть. Что же это за болезнь?
- Заражение в ране. Ты знаешь, что он сам наблюдал за перестройкой
защитных укреплений на Саксонском берегу и сам обучал там солдат? И вот
один раз поднялась тревога, что ладьи идут вверх по Темзе, их видели у
Вагниаций, слишком уж близко от Лондона. Небольшая вылазка, так, ничего
серьезного, но он, как обычно, был в первых рядах и получил рану, а она не
заживает. Уж третий месяц пошел, как его терзает боль, он извелся и спал с
тела.
- Третий месяц? Чего же смотрит его врач?
- Гандар постоянно при нем и пользует его.
- И ничем не в силах помочь?
- Да видишь ли, - сказал Лукан, - его послушать - и остальных
лекарей, к которым обращались, тоже, - так все идет как надо, король
поправляется. Но я заметил, что они шепчутся по углам и вид у Гандара
озабоченный. - Он искоса взглянул мне в лицо. - При дворе царит
беспокойство, я бы сказал даже - опасение, и как бы оно не
распространилось и дальше, за пределы двора. Тебе незачем объяснять, что
это будет сейчас значить, если в стране подорвать доверие к могуществу
короля. А слухи уже поползли. Ты ведь знаешь: чуть у короля живот заболел,
сразу все в страхе - отрава; а теперь идут толки про чары и наговоры. И не
без причины: у короля по временам лицо становится такое, будто он увидел
призрак. Да, да, пора тебе вернуться домой.
Мы уже ехали по дороге, ведущей от моря. Оседланные лошади и конный
эскорт ждали наготове у самой пристани. Вооруженные всадники сопровождали
нас скорее ради придворного этикета, чем для безопасности, ибо дорога
между портом и Лондоном людная и хорошо охраняется. А может быть,
подумалось мне, это и не эскорт, а конвой, доставляющий меня ко двору?
Я сухо заметил Лукану:
- Король, я вижу, действует наверняка.
Он быстро взглянул на меня, но вслух лишь сказал с уклончивостью
царедворца:
- Король, быть может, опасался, что ты не захочешь его лечить. Ведь
врач, не сумевший исцелить короля, рискует, скажем так, своей репутацией.
- Своей головой, ты хочешь сказать. Надеюсь, бедняга Гандар жив?
- Пока да. - Он помолчал, потом скромно заметил: - Я, конечно, не
знаток, но, по-моему, не тело короля, а его душа нуждается в лечении.
- А-а, так тут требуется моя магия? - Он молчал. Я добавил: - Или,
может быть, нужен его сын?
Он опустил веки.
- Ходят слухи и о нем.
- Не сомневаюсь. - Я говорил таким же ровным тоном, как и он. - Одна
новость дошла до меня еще в пути: королева была опять в тягости. Ей срок
вышел, насколько я понимаю, с месяц назад. Кого она родила?
- Мальчика. Мертвого. Говорят, от этого король и повредился в уме, а
рана его вновь воспалилась. Теперь же пошли слухи, что и старший его сын
мертв. Собственно, говорят, что он умер в младенчестве, что никакого сына
не существует. - Он смолк. Взгляд его был направлен между ушей коня, но в
голосе прозвучал намек на вопрос.
- Неверно, Лукан, - ответил я. - Он жив, здоров и благоденствует. И
быстро растет. Не бойтесь, он явится, когда будет нужда.
- Ага! - Он с облегчением перевел дух. - Значит, правда, что он у
тебя. Эта новость исцелит если и не короля, то королевство. Ты привезешь
мальчика в Лондон?
- Сначала я должен видеть короля. А там посмотрим.
Царедворец чувствует, когда разговор исчерпан. Лукан больше не
задавал вопросов и стал обсуждать более общие новости. Он пересказал мне с
подробностями то, что я знал в целом из писем Эктора. Оказалось, что Эктор
не преувеличил опасность. Я нарочно не расспрашивал о возможных угрозах с
севера, но Лукан сам завел об этом речь. Он рассказал о том, что к северу
от Регеда вдоль старого вала Адриана увеличены гарнизоны крепостей, и о
том, какое участие принимает Лот в обороне северо-восточных берегов.
- У него там дело не спорится. Не потому, что участились набеги,
скорее наоборот, последнее время там довольно спокойно, так что, вероятно,
именно из-за этого. Малые царьки не доверяют Лоту; говорят про него, что
он жесток, скуп при дележе добычи и заботится только о себе; и, видя, что
настоящей драки пока нет и поживиться нечем, они уходят от него и уводят
