Мы тут с друзьями-товарищами со страшной силой "куем чего-то железно-
го". Зарабатываю хорошо. Купил себе новое пальто за 85 р. Пока.
Валентин.
ЗюЫю Таня, вроде весна пришла, Таня.
ЗюЗюЫю Вышла замуж?"
Минут через пять пошли дикие звонки из Дома кино. Почему она еще до-
ма? Не оделась еще? Сумасшедшая! "Хорошо, золотая рыбка, - прокричал
Кольчугин, - сейчас я за тобой прикачу, и если ты, если ты..." Она пове-
сила трубку и больше уже не подходила к телефону.
Как-то раз она провожала Вальку. Он уезжал с Казанского вокзала. Сме-
ясь, они пробежали зал, перепрыгивая через узлы, задевая гирлянды тран-
зитных баранок. Он успел вскочить в последний вагон. Вообще вся жизнь с
ним была наполнена постоянной спешкой. Вечно куда-то они опаздывали -
вместе или в одиночку. Суетились.
Зато как ее поражало его спокойствие там, в Эстонии, на съемках. Вы-
рядится вечером в свой костюм и бродит по городу, как лунатик. Безучаст-
ный взгляд: ни презрения, ни горя, ни любви - ничего в нем не было вид-
но. Ей тоже приходилось притворяться. Они вели тогда бессмысленную борь-
бу друг с другом. До того вечера. Да, до того. А после бред какой-то на-
чался собачий. Олег, Миша, Эдуард - "рыцари"... Только покойник Кяну-
кук...
Ну, хорошо. Вовремя пришло письмо. Только с таким настроением и идти
на премьеру своего фильма.
Таня оделась, автоматически повертелась перед зеркалом, оглядывая се-
бя со стороны, с большого расстояния, - можно было предположить, что за-
дорная девушка собирается на свой первый бал, - и подошла к дверям, вни-
мательно осмотрела комнату, в которой провела столько лет и эту зиму то-
же.
Зиму эту Таня провела одиноко, невесело. Виной тому, конечно, были
события прошлого лета - окончательный разрыв с мужем, дикая гибель Кяну-
кука. Редко навещали ее отчетливые картины этого лета, но очень часто
возникало болезненное воспоминание о какой-то ее страшной глупости, гру-
бости, неловкости, и оттого она стала мрачной. Разные мальчики позвани-
вали, а то и болтались возле подъезда, ей же казалось, что она старше
этих мальчиков лет на сорок, они ей были смешны. О прошлой своей жизни
она думала жестоко. Мещаночка, корила она себя, пустая мещаночка, деточ-
ка, цыпочка, дрянь!
Помнишь допросы в милиции, составление протоколов? "Вы здесь ни при
чем, - говорили ей лейтенанты. - Вы- то здесь при чем?" - "Нет, при чем,
при чем, - твердила она. - Это я виновата, я". - "Нервный срыв", - гово-
рили тогда. "Это нервный срыв, товарищи", - говорила прилетевшая на по-
жар мама. "Никто не виноват, никто не виноват", - твердил осунувшийся
Олег, большими шагами круживший по комнате. "Картина ясна", - сказал ма-
йорследователь, приехавший из республиканского центра.
Конечно, картина ясная: был человек, нет человека. Все сумасбродные
идеи человека, ночные его видения, склонности, привязанности, доброта
облачком горящего бензина взлетели в темное небо и испарились, раствори-
лись в нем. Вот только кому передать вещи, которые принес матрос? Иму-
щество погибшего? Тощий рюкзак и ободранный чемодан с наклейками загра-
ничных отелей, в которых он никогда не жил, и с фотографией певицы Эллы
Фицджеральд, наклеенной внутри. Кучка грязного белья, брюки, новенькие
дешевые ботинки, припасенные, как видно, на осень, синтетическая куртка,
роман Генриха Бюлля "Бильярд в половине десятого", несколько номеров мо-
лодежного журнала, письма. "Это еще что, - сказала мама, - зачем тебе
эти письма?" - "Дайте мне эти письма хоть на одну ночь", - упорствовала
Таня. "Ты была с ним близка?" - "Нет! Да! Да, была. Он мне дорог".
Нервный срыв, что поделаешь. А зарядили уже в тех местах обширные
дожди, из которых вырваться можно было только на самолете. Тенька-
ли-тенькали без конца капли по карнизу всю ночь.
...Позвонил и забарабанил в дверь Кольчугин. Он ворвался в квартиру
весь блестящий с ног до головы, кинематографически элегантный. С причи-
таниями и аханьем осмотрел Таню.
На темной лестнице, по которой они бежали вниз к машине, он вдруг ос-
тановился и сказал:
- Танька, я хочу быть твоим другом. Слышишь? Просто другом, если не-
возможна любовь.
- Выпил уже? - спросила Таня, пробегая мимо.
- Итак, мы друзья, да? Друзья? - лепетал Кольчугин, догоняя ее.
И в машине он все болтал что-то о дружбе, не обращая на Таню внима-
ния, глядя в окно, подтягивая галстук, сморкаясь. Как видно, он очень
сильно волновался, вот и все.
Таня вынула из кармана смятое письмо Марвича, осветила адрес сигаре-
той. "Какой-то странный город - Березань. Дождик, дождик, перестань, я
поеду в Арестань богу молиться, царю поклониться... Дождик, дождик, пе-
рестань, я поеду в Березань... Березань - березы, что ли? Разве в Сибири
растут березы?"
На улице Воровского скопление автомобилей. Толпа возле Дома кино.
"Девушка, билетик!" - "Таня, привет!" - "Здравствуйте, здравствуйте". -
"Это Калиновская". - "Поздравляю". - "Не рано ли?"
Толпа становилась все гуще, и в вестибюле, и в холле, и в курительной
комнате, и в буфете, и в ресторане плотные ряды знакомых лиц встречали
Таню. В этом было что-то пугающее, хотелось все это огромное общество
знакомых, друзей, чуть ли не родственников, окинуть сразу длинным взгля-
дом, словно захлестнув петлю, и всем сразу сказать, сразу для всех: хо-
рошо, да, хорошо, у меня все хорошо!
Кто это тебе протянул крюшон? А сбоку уже тянутся руки с конфетами.
Как живешь? Хорошо. Как успехи? Хорошо. Ну, как жизнь молодая? Очень хо-
рошо. А ты как? А ты? А вы?
Все жили хорошо, даже очень хорошо. Никто не жил "так себе" во избе-
жание дальнейших вопросов. Здесь еще толкаться не меньше получаса до на-
чала. Вот так всегда.
Григорий Григорьевич Павлик отделился от группы корифеев и взял Таню
под руку.
- Танюша, Танюша, се манифик! Лет десять назад я бы... Ха-ха-ха!..
Таня, - сказал он тихо и доверительно, - давай будем дружить, а? Ну, ру-
гались, ну, ссорились - производство ведь, понимаешь? М-м-м, творчество,
хм, без этого не бывает. Давай подружимся! Я хочу тебя еще снимать, у
меня такие планы, м-м-м, понимаешь? М-м-м, буду работать на шарик,
м-м-м, французикам нос утереть, м-м-м, эпопея, м-м-м... Договорились?
Дружба?
Оставив ее, он ринулся в толпу.
Подошел старый Танин товарищ, знаменитый артист Миша Татаринов. Миша,
писаный красавец, был кумиром юных кинозрительниц от Бреста до Магадана.
Они поцеловались.
- Как дела, Мишенька? - спросила Таня.
- Плохо, - сказал кумир. - Замучился совсем. Андрюшка болен, двусто-
роннее воспаление среднего уха. Жанка с домработницей разругалась, та
ушла. Варьку теперь я вожу в детсад, и потом покупки, знаешь, и аптека,
а у меня еще озвучание и театр, а теща в кризе лежит.
- Вот ведь навалилось как! - ужаснулась Таня.
Ей стало жалко Мишу. Девушки от Бреста до Магадана, должно быть, нес-
колько иначе представляют себе жизнь своего любимца.
- Не говори! - махнул он рукой. - Пойдем хоть выпьем по рюмке.
С большим трудом они пробрались к стойке буфета. Вокруг толпились ум-
ные молодые люди. Разговор шел несколько странный.
- Годар, - говорил один.
- Трюффо, - отвечал другой.
- А Бенюэль? - ехидно подковыривал третий.
- Антониони, - резко парировал четвертый.
Среди них стоял высокий парень в темных очках, за которым утвердилась
слава большого таланта. Пока он еще ничего по молодости лет не сделал,
но все знали, что в скором времени сделает что-то значительное.
- Я уже видел фильм, - сказал он, нагнувшись к Тане. - Вы там хороши.
Хотелось бы подружиться. Не возражаете?
- Товарищи, давайте выпьем за Таню Калиновскую, - предложил Миша.
- За Таню! За Таню! - зашумели все.
"Какие милые все люди", - подумала Таня.
Ей стали вдруг симпатичны все эти люди и сам теплый воздух, настоян-
ный на табачном дыме, на умных разговорах и на сплетнях - как же без
них! - и на всеобщем ожидании чего-то возвышенного, безусловного и прек-
расного. И что самое главное, во всех взглядах она читала призывы к
дружбе.
Вдали над лысиной редактора и над седым париком крупной критикессы
она увидела надменное лицо Олега. Он кивнул ей и немедленно прошел еще
дальше, затерялся в толпе.
Последнее их свидание состоялось неожиданно, несколько месяцев назад.
Ее пригласили на встречу со студентами в какой-то институт, и это ока-
зался как раз институт Олега. Так она и не узнала, было ли это подстрое-
но им или произошло случайно.
Она выступала там, в этом институте, вроде рассказывала что-то о себе
и, так сказать, "делилась творческими планами". Выступать она не умела,
сильно путалась, говорила какие-то шаблонные, свойственные "людям ис-
кусства" слова: "где-то по большому счету" и "волнительно" вместо "вол-
нующе" - и произносила прилагательные мхатовским говорком, то есть так,
как ни в жизни, ни на экране никогда не говорила, а потом и совсем поте-
ряла нить мысли, покраснела, кляня себя, но юношеские лица в зале были
так веселы и добры, что в конечном счете все сошло хорошо, всем она, как
всегда, понравилась.
Потом ее окружили здоровые, спортивные парни и девушки с высокими
прическами, отбили от любителей автографов и повели по всему институту,
гордясь, показывали ничем не примечательные аудитории и залы. Помещение
было не выдающееся, только сам институт был выдающимся.
В конце длинного пустого коридора она увидела Олега. Он разглядывал
какой-то стенд. Он повернулся к приближающейся толпе и улыбнулся.
- А вот наш деятель! - засмеялись студенты.
- В самом деле он крупный деятель? - спросила Таня.
- У! - засмеялись студенты. - Большой человек Бэ Чэ!
- Мне что-то не верится, - сказала она.
Студенты зашумели, показывая на Олега.
- Лучший и выдающийся!
- Светлая голова!
- Железные нервы!
- Высшие баллы!
- А какие манеры!
- А элегантность!
- Вождь!
- Титан!
- Организатор и вдохновитель!
- Силач!
- Мощага!
- Вы можете им гордиться!
С этими криками, вроде бы и шутливыми, но почему- то неприятными для
Тани, они окружили Олега. Тот молча улыбался. Кажется, он не обращал
внимания на эти шутки. Таня кивнула ему.
- И никаких взысканий? - спросила она, улыбнувшись.
Какой-то очень высокий парень снял очки и, глядя не на Таню, а на
Олега, проговорил:
- Как вам сказать? На первом курсе наш Олег шалил, но это в далеком
прошлом...
Шутки почему-то смолкли, воцарилось секундное молчание, все смотрели
на Олега и высокого. Должно быть, что-то было между ними, далекое, но
незабытое. Светлыми глазами Олег взглянул на высокого. Тот недобро ус-
мехнулся, выбрался из толпы и зашагал прочь. Олег подошел к Тане.
- Ужасно ты выступала, Танюша, - улыбаясь, сказал он.
Они все шли и шли куда-то по институту, и Олег шагал рядом, взяв ее
под руку, гордый и прямой. Они вышли из института вдвоем.
- Кажется тебя не очень любят здесь, - сказала Таня.
Олег оглянулся на здание института.
- Осточертел мне этот детский сад, - проговорил он. - Сопляки нес-
частные.
Они пошли через парк. Было морозно, снег скрипел под ногами, меж со-
сен мелькали яркие планеты.
- Я хочу пригласить тебя поужинать у нас. Я предупредил, домашние
ждут, - сказал он.
Таня ответила, что зря он это сделал, она не пойдет.
- Оставьте меня, Олег, пожалуйста, - попросила она.
Лопнуло тогда его напряженное спокойствие, и, чуть не крича, он стал
уверять, что измучился без нее уже окончательно, что дальше так не может
продолжаться, что она перевернула всю его жизнь.
- Да пойми же ты, наконец, что я в тебя влюблен! - вскричал он.
Она ответила, что ничем не может ему помочь. Они шли по мохнатым лун-
ным теням, по пятнам сверкающего лунного снега.
- Сириус? - спросила она, показав на созвездие.
Он закричал, что Сириус, что это гнусно, жестоко, что для всех у нее
