Василий АКСЕНОВ
ПОРА, МОЙ ДРУГ, ПОРА
Роман
Часть 1
ПРОГУЛКИ
1. Вся стена была залита лунным светом, только темнели ниши. Раз,
два, три... восемь ниш в крепостной стене вдоль всей улицы Лабораториум.
В каждую из этих ниш можно было влезть, согнувшись в три погибели, а
когда-то ведь они предназначались для стражников, когда- то в каждой из
них стоял стражник в латах и еще хватало высоты для алебарды. Время на-
несло несколько слоев грязи, земли, булыжников, и вот теперь я, мужчина
среднего роста, сидел скорчившись в одной из этих ниш.
Года два назад я еще мог играть в стражника, мог еще крикнуть гулко
на всю улицу: "Внимание! Опасность!" Сейчас уже не могу. Сейчас я могу
только сесть здесь на камни, вытянуть ноги в полосу лунного света и,
глядя на кости своих ботинок, бездумно и беспечально выкурить одну за
другой три сигареты.
Потом я встал, снял пиджак, вывернул его подкладкой наружу и положил
в нишу. Потом я сделал четыре шага, поднял руки и обнаружил над головой
знакомый выступ, который не сдвинулся за эти два года ни на один санти-
метр. Потом я встал на цыпочки, быстро, с прыжка, подтянулся и перебро-
сил ноги вверх. Потом я полез по лестнице.
По стене к башне шла стертая, выветрившаяся, еле заметная лестница.
По-обезьяньи, на четырех конечностях, я пересек освещенную часть стены и
вдруг испытал знакомый страх, когда, спасаясь от луны, прижался плечом к
башне. Я стоял, прижавшись к башне, смотрел на поблескивающий внизу бу-
лыжник и накачивал себя, накачивал, как будто можно было что-то вернуть.
Никогда не возвращайтесь на старые места, где вам было хорошо. Хорошо?!
Мне было тогда плохо, отчаянно, гнусно, тревожно, зыбко, я умирал по
нескольку раз в день, я весь ходил в липком поту - ах, как мне было тог-
да хорошо! Однако все попытки отсечь память провалились, вот я вернулся
на это место, и сейчас, кажется, со мной происходило то же самое, что и
тогда.
Итак, преодолевая массу каких-то унизительных ощущений, я нырнул в
черный провал. Я лез вверх по узкому каменному горлу, то и дело руками и
лицом прикасаясь к влажным стенам, как будто жабы целовали меня в кро-
мешной тьме, загадочные жабы, явившиеся из глубины двух последних лет; я
лез все быстрее и вылез на площадку башни.
Голуби взлетели с шумом, все разом. Толкая друг друга, они устреми-
лись в прорехи крыши, в лунное небо, и через несколько секунд настала
тишина. Пыли здесь накопилось достаточно за это время, пыли и голубиного
помета. Тогда мы уживались с голубями. Иные из них, причастные к тайнам
любви, перестали нас бояться и ходили по балкам над нами, стуча лапками.
В этом углу лежал мой старый плащ. Кто забрал его? Мы были свободны
здесь, на этой улице. Почему-то милиция обходила ее стороной. А ведь ни-
чего особенно зловещего нет в этой улице - элементарная средневековая
улица.
Я просунул голову в амбразуру и посмотрел вниз, на строй глухих домов
с маленькими оконцами, похожими на амбразуры для мушкетов (дома эти были
очень стары, в них помещались какие-то забытые всеми на свете склады),
на узкую полосу лунного булыжника, на изгибающуюся крепостную стену, на
башни, выглядывающие одна из-за другой. Почему-то даже туристы не реша-
ются таскаться ночью по этой улице, хотя она для этих задрипанных турис-
тов сущий клад.
Только пьяные компании нарушали иногда нашу тишину. Подъезжала к на-
чалу улицы машина и останавливалась: в улицу она въехать не могла -
слишком узка эта улица. Из машины вываливалась группа орущих рок-н-роллы
людей и бесновалась несколько минут, прыгая по булыжникам. Потом укаты-
вали. Разок, правда, какой-то "лоб" в рубашке, усеянной голубыми и крас-
ными яхтами, отважился полезть по нашей лестнице, сунул голову в башню и
выскочил вереща: "Ой, братцы, там шкилеты!"
А мы с ней, "шкилеты", снова легли на мой старый плащ. Да, она не бы-
ла тогда лишена романтического воображения! А я-то уж был хорош: недоуч-
ка, начитавшийся Грина; мне грезилась бесконечная наша общая жизнь, ты
да я от Севера до Юга, от Востока до Запада, двое бродяг, любящие серд-
ца, двухместная байдарка, двухместная палатка... Нелегко проститься с
юношескими грезами, но жизнь обламывает тебя, она тебя "учит", нельзя же
все время быть сопливым теленком.
Ребята, никогда не посещайте вновь старых башен, где когда-то вам бы-
ло хорошо. Ах, как хорошо мне было! Башку я тогда чуть не разбил об эти
камни. Ну, ладно!
Все дело в том, что в последние месяцы мной овладело удивительное
спокойствие, спокойствие, которое выбивает меня из колеи и не дает рабо-
тать, общаться с людьми, даже читать, а только дает возможность прекрас-
но есть, прекрасно переваривать пищу, прекрасно толкать тележку. После
всех огорчений, слез и клятв, после всевозможных волнений, и разлук, и
встреч наступило это многомесячное спокойствие. Я двигаюсь по своим пу-
тям подобно ленивцу; на жизнь мне хватает, особых запросов нет; лениво
жду событий, лениво принимаю решения. Короче говоря, мне необходим курс
инъекций. И вот я начинаю его, сознательно, лениво, с ленивым любопытс-
твом к самому себе. Сначала я записываюсь в эту экспедицию, потом прихо-
жу на улицу Лабораториум, потом влезаю в эту башню, где мы когда- то ти-
хо умирали от счастья...
Я спустился, нашел свой пиджак, надел его и поклонился всем теням,
всем призракам и всем голодным кошкам этой улицы. На сегодня хватит.
Вышел на улицу Широкую - шар на шпиле евангелистской церкви. Вышел на
улицу Длинную - милицейская машина "раковая шейка" с дрожащим султаном
антенны. Иду по улице Длинной - освещенные двери буфета, велосипеды у
дверей.
Возле буфета кто-то схватил меня за плечо. Я узнал Барабанчикова, ма-
ляра из нашей экспедиции.
- Здорово, - сказал он. - Ну, ты, я гляжу, хитрован.
- Выпил, Барабанчиков? - спросил я его.
- Ну, ты и хитрован! - восторженно и угрожающе пропел он, не отпуская
меня.
- Что ты, Барабанчиков, в самом деле, - сказал я, освобождаясь от его
руки.
- Ты меня, парень, не бойся, - прошептал он.
- А я и не боюсь.
- А это ты зря! - повысил он голос и сверкнул своей фиксой.
Замоскворецкие его фокусы и кураж сразу надоели мне, но я говорил
мирно, не хотел портить отношений, потому что и так в экспедиции меня
все еще считали чужаком.
- А я сейчас на танчиках был, - сказал Барабанчиков. - Бацал с одной
эстоночкой. Ну, а потом, значитца, по садику с ней прошлись. Колечко мне
подарила. Глянь!
На ладони его лежало жалкое колечко с красным камешком.
- Сила! - сказал я.
- Хитрован ты! - воскликнул он, седлая велосипед. - Костюмчик-то им-
порт? По блату достал небось, да? Вырядился, ишь ты! Знаю я тебя.
Он поехал, сутулый и какой-то дикий, всклокоченный, как медведь на
велосипеде. Описал круг и остановился возле меня, упираясь правой ногой
в асфальт.
- Садись на багажник, ну! - с какой-то совершенно непонятной угрозой
крикнул он. - Садись, Валька, на базу свезу.
- Иди ты к чертям! - рассердился я.
- Ну, ладно! - захохотал он. - Пес с тобой! Чю читаешь-то?
- "Знамя". - Я показал журнал.
- Молодец! Поможет жить, - одобрил он и поехал по улице, распевая
что-то, вихляясь и дергаясь.
Я вошел в буфет. Эстонские и русские рабочие, заполнявшие его, даже
не взглянули на меня. Навалившись на высокие столы, они пили пиво и
громко говорили что-то друг другу, эстонские и русские слова, и матери-
лись, естественно по-русски. Я взял пива и отошел к ближайшему столику.
Кто-то убрал локоть, и я поставил свою кружку на грязный мрамор, прямо о
который люди гасили сигареты. На меня смотрел серый глаз, качающийся над
кружкой рыжего пива. Парень в морской фуражке внимательно разглядывал
меня. Перед ним на газетке лежала горка копчушек. Он пил пиво, прищурив
один глаз, а вторым так и буравил меня. Такой это был тертый-перетертый
паренек, каких можно увидеть в любом месте страны. Заметив, что я не от-
ворачиваюсь, он подвинул ко мне свои копчушки.
- Угощайтесь.
- Благодарю, - я схватил копчушку, оторвал ей голову и мгновенно сже-
вал.
Парень поставил кружку и спросил в упор:
- Сам-то откуда?
- Москва.
- А я из Пярну, механик по дизелям, - он протянул через стол руку. -
Сережка Югов. Ты, друг, пойми меня правильно. Я так считаю, что рыба
ищет, где глубже, а человек - где лучше.
- Правильно, Сережа.
- Образование у тебя высшее?
- Да нет. Я сейчас в киноэкспедицию нанялся, такелажником. А до этого
шоферил в Московской области.
- Много имеешь?
- Мало.
- Слушай, "Гастроном" еще работает. Давай скинемся на полбанки?
- На чекушку пойдет, не больше.
Мы сложились по семьдесят пять копеек, и я побежал в "Гастроном". Бе-
гом я пересек Рыночную площадь, перескочил через металлический барьер и
сразу плечом нажал на дверь "Гастронома", которую уже закрывали, выпро-
важивая последних покупателей.
- Закрыто! - борясь со мной, крикнула из-за стекла тетка в белом ха-
лате. - Закрыт магазин, пьяницы проклятые!
- О, мисс, гив ми плиз уан баттл водка! - крикнул я.
Она осмотрела меня и пропустила, приняв за иностранца.
- Вас волен зи? - неожиданно спросила она.
- Литтл баттл водка, - беспомощно жестикулировал я и гремел мелочью.
- Это есть чекушка.
- Гопник вы самый настоящий, - разгадала меня тетушка, но бутылку
все-таки отпустила.
Бегом, с чекушкой в кармане, восторженным и гулким галопом, как в
лучшие годы юности, я пересек площадь и ввалился в буфет. Я понимал, что
это тоже входит в курс моих дурацких инъекций.
Сережа Югов стоял суровый, ни с кем не разговаривал, ни с кем не об-
щался, хранил верность мне, даже пива не трогал. Еще с порога я подал
ему ободряющий знак.
- Давай с пивом сольем, - предложил он. - Крепче ударит.
Действительно, ударило крепко. Сережа поднял свой чемоданчик, и мы
вышли из буфета. Мы пошли на вокзал - я решил проводить Сережку Югова.
Он шел рядом и что-то мне рассказывал о своей беспечальной жизни, в
которой он всегда был вот таким крепышом с прямым позвоночником и расп-
равленными плечами. Тихо шелестели и изредка хлопали его клеши.
- Я, Валя, на минном тральщике служил, а потом на энском эсминце. Да-
же в загранку ходил, в Стокгольм с дружественным визитом.
Он посмотрел на меня искоса, поставил чемоданчик на асфальт и вытащил
из кармана военный билет. Открыл его и показал мне: Югов Сергей Ивано-
вич, старшина ШШ статьи, - сжатое, как кулак, лицо с выпирающими желва-
ками. Потом он показал мне карточки жены и дочки и, наконец, паспорт и
служебное удостоверение. Я тоже предъявил свои документы, и это еще
сильнее сблизило нас.
До отхода его поезда оставалось сорок пять минут, и мы направились в
вокзальный ресторан. Решили махнуть рукой на все и потратить еще по два
рубля пятьдесят копеек. В ресторане было битком, мы с трудом отыскали
места за столом рядом с двумя старшими лейтенантами, врачами.
Это был обычный вокзальный ресторан, шумный, с огромной картиной Нал-
бандяна, с обалдевшими, замученными официантками, с шевелящейся разно-
шерстной толпой, но с оркестром. Оркестр был дурацкий, тоже очень шум-
ный, и странно было слышать в нем трубу с удивительно чистым звуком.
Труба, сравнительно молодой отечный человек, видимо, задавала тон в этой
компании - они играли мелодии из "Серенады Солнечной долины".
Сережа все смешивал водку с пивом. Вдруг наклонился ко мне:
- Давай скинемся на "Полонез" Огинского?
- Что?
- Давай по полтиннику скинемся на "Полонез" Огинского?
Я сообразил, в чем дело, и выложил полтинник.
- А ты думаешь, они сыграют за полтинник?
- Черт, - задумался Сережа. - Очень хочется послушать.
Вдруг он повернулся к старшим лейтенантам:
- Скинемся на "Полонез" Огинского?
Офицеры уставились на него.
- Скинемся по полтинничку, товарищи старшие лейтенанты?
