Таня и Марвич.
- Сияешь?
- Тихо сияю.
- Сияешь, как блин, - сказала Таня, косясь.
- Я рад. Я траншею для них копал.
- Ну и что?
- Как что? Горячая вода. Стирка, баня, мытье посуды.
- Только из-за этого сияешь?
- Из-за тебя. Я тебя люблю на целый век, милая, милая, милая...
- Мы ведь с тобой в разводе.
- Суда еще не было. Суд не состоялся за неявкой истца.
- Кто это истец?
- Я истец.
- А я кто?
- Ты истица.
- Истец и истица. Хорошая парочка.
Марвич и Горяев.
- Я мало еще пережил, мало видел людей.
- Флобер всю жизнь провел на одном месте.
- Ну, уж вы и сказали - Флобер!
- Как вы относитесь к моим работам?
- Положительно. Вы...
- Старик, я профессионал, вы понимаете? Я не хвастаюсь, просто у меня
такой разряд.
- Вас не пугает аморальность нашего ремесла?
- То есть?
- Помните у Брюсова: "Сокровища, заложенные в чувстве, я берегу для
творческих минут"? Бр-р-р.
- Что делать, такова наша судьба. Если хотите, это героизм.
- А если перевернуть этот тезис наоборот?
- Ах, вот как! Оригинально, но не профессионально. Для чего вы пише-
те?
- Может быть, для того, чтобы разобраться в своей жизни.
- А другим это интересно? Читателям?
- Я ничем не отличаюсь от них. Я - один из них.
- Старик, оставим этот спор. Он бесплоден.
- И туманен.
- Салют!
- Салют!
Марвич и Мухин.
- Мухин, ты все время думаешь о войне, да?
- Часто. А ты?
- А для меня война - это голодное пузо и весенняя кашица в драных
американских ботинках. У нас был литер "А", но все равно не хватало:
родственники съехались со всего мира. Я ведь маленьким тогда был, Мухин.
- А мне все кажется, что и ты воевал и Сережа тоже. Новерное, потому,
что лет своих не вижу. Знаешь, как будто вы мои кореша еще с лодки.
- Мы оба?
- Ага. Все-таки чудиком я был, чудиком и остался.
Югов и Марвич.
- Валька, насчет Таймыра Тамарка категорически.
- Что ты, Сережа, все насчет Таймыра хлопочешь? Нам еще здесь больше
года вкалывать.
- Понимаешь, с одной стороны, семья и требуется оседлая жизнь, а с
другой - каждый день снимать номерок и вешать на одном месте, это мне не
светит.
- Да, я понимаю, и дочка у тебя.
- Ага, а земля-то большая.
- И Тамара.
- Море в меня влезло, в ярославского мужика, - вот в чем дело, беда.
- А что если...
- Есть идея? Выкладывай.
Марвич и Кянукук.
- Молодец, что успел. Давай вещички! Все дела? Богато живешь.
- Поехали, Валя, да?
- Куда мы едем, Валя?
- Предупреждаю, у меня бензин на ноле.
- Ничего, у меня еще есть на два-три выхлопа.
- Ночь, Валя.
- Что?
- Ночь. Темно. Хорошо ехать.
- Ты прав, хорошо ехать к друзьям.
Таня и Марвич.
- Валька, зачем ты тогда уехал в этот леспромхоз, оставил меня?
- Мне надо было побыть одному, - медленно проговорил Марвич.
- Ты и дальше будешь так исчезать иногда, таинственно испаряться?
- Наверно.
- Веселенькая передо мной перспектива, - вздохнула она.
12. Предчувствие близкой разлуки, кап-кап-кап - каплет с рукомойника
в тишине, мне надо уезжать, ну что ж, настрой получше, вот так хорошо.
Когда мы встретимся? Осенью отпуск, а у меня как раз съемки, я приеду
туда, смешно, да, смешно, все тебе смешно, сплошные банальности, любов-
ный шепот, здесь цветут цветы? А почему же нет? Забавный вагон, он едет?
Все время едет, ночь на колесах, шум ночной смены, ты и я - это огромно,
а если сощуриться? Тогда нас и не видно совсем, мир велик, а иногда мал.
Ты любишь Пушкина? Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит...
Москва, февраль - октябрь 1963 г.
