девушке. Шхуна, думал я о выдуманной шхуне. Тральщик, думал я об остав-
ленных там, на Севере, друзьях.
Отец и Константин говорили о судьбах мира. Они расхаживали в дымных
волнах, гремя, раскатывали шары своих голосов по опустевшей, притихшей в
ожидании своей участи нашей планете.
Константин вошел в комнату, быстро стащил с себя обмундирование и
лег.
- Эй, аквалангист! - крикнул он мне и сразу засвистел носом, заснул.
Я посмотрел на его молодой монетный командирский профиль и подумал о
том, как скользит сейчас его подводная лодка, холодное тело в холодной
среде под звездами, под пунктирами созвездий, под небом, под ветром, по-
до льдом.
Я видел отца через стеклянную дверь: он колобродил на террасе, соби-
рал со стола - покатые его плечи с подтяжками, большие уши с пучками се-
рых волос... Как мало я его видел в той его прежней жизни, он и родил-
то меня чуть ли не в сорок лет.
Утром появилась женщина. Она вошла..."
На этом записи обрывались. Горяев бросил листы на стол.
- Утром появилась женщина, - сказал он, - все ясно. Не понимаю, зачем
торчать в Сибири, если пишешь рассказы о Коломне. Ты читала?
- Отстань, - буркнула Таня.
Горяев встал в крайнем раздражении.
- Я знаю, что вы относитесь ко мне неуважительно, и ты и Марвич, но
пусть он сначала достигнет профессионального уровня...
- Отстань ты от меня! - закричала Таня и села на кровати. - Какое мне
дело до его профессионального уровня! Лишь бы он был со мной, и все! Мне
все равно, что он делает, пишет или копает землю, только где он?
- Ладно, я пошел его искать, - сказал Горяев.
- Подожди! Не уходи! Сядь лучше здесь. Говори, чеши языком. Ну, зна-
чит, что ты думаешь о его уровне?
9. К вечеру воскресного дня Марвич был уже довольно далеко от Береза-
ни. "Голосуя" на развилках разбитых дорог, он добрался до населенного
пункта Большой Шатун, по сравнению с которым Березань выглядела столи-
цей, шумным и благоустроенным городом.
В Шатуне он зашел в столовую и полез через толпу шоферов к окошку. В
окошко выставили ему тарелку с куском жирной свинины и с картофельным
пюре.
Он слабо представлял, что с ним происходит. Почему сегодня утром он
вышел из вагончика, оставив там Таню в тепле, в бликах солнца, в одино-
честве, в счастливом полусне? Почему вдруг встретился ему бригадир? По-
чему вдруг подошел необычайно синий автобус? И почему он сел в него?
Всю ночь Таня шептала ему что-то, и он ей шептал. Светились фосфори-
ческие цифры и стрелки будильника. Приемник, передававший без конца джа-
зовые концерты, к утру уже просто тихо гудел. Маячила в глазах оставлен-
ная Сережей тельняшка. Марвич пытался думать, пытался расставить все
знаки препинания и произвести подсчет, но Танина рука тянулась к нему,
он поворачивал ее лицо, глаза ее то открывались, то закрывались, было
жарко. Запах табака и ее духов.
Вчера по дороге домой она стала казниться, чуть ли не кричала, все
говорила о прошлом лете, но он крепко держал ее под руку и говорил: "Пе-
рестань, не наговаривай на себя, замолчи, я люблю тебя, я люблю тебя..."
Он мешал ей думать о неприятном и страшном, а сам все думал, думал,
все всплывало перед его глазами без плеска, без звуков: очертания башен
и темная щель улицы, спокойный маленький город и несколько пришлых людей
на его бюргерских улицах, затеявших с этими людьми неприятную игру; пос-
леднее - на вокзале, на слабо освещенном пероне: долговязый призрак его
собственной юности, а сам он на подножке вагона, мужественный и желез-
ный, отбывающий в странствия... Он все думал и думал о человеке, который
умер, о парне, которого теперь нет, но тут в ночи и духоте Таня начала
ему мешать думать, она вмешивалась в его мысли властно по-женски и без-
думно: тихими движениями рук, тихими губами, зрачками, светившимися в
темноте, - сама уже забыв обо всем, мешала и ему думать.
Наконец к утру она уснула, и он стал смотреть на нее, спящую, на все
ее тихое существо, лишенное сейчас суеты и тревог, на тот ее образ, ко-
торый всегда был с ним, в каждую минуту его одиночества и везде, и ему
вдруг стало страшно, что она сейчас вздрогнет и проснется с мыслями о
своей вине и о невиновности, с угрызениями совести и, главное, со слова-
ми, которые сейчас ему не нужны никак, сейчас она нужна ему вот такая,
постоянная и молчащая; тогда ушел...
Он доел свинину, подчистил всю тарелку на краешке общего стола, ско-
лоченного из длинных досок. Доски не были подогнаны друг к другу и плохо
обструганы, но края стола уже отполированы рукавами шоферов. Водители
сидели вплотную друг к дружке, глаза мутные от усталости.
Народу было много, часть людей стояла с тарелками, дожидаясь места за
столом, кое-кто ел стоя, держа тарелки на весу. Как всегда, в столовой
было шумно, водители разговаривали друг с другом, но шум в этот раз был
необычный, не слышно было смеха, шуток, голоса звучали резко и напряжен-
но.
Марвич краем уха слышал, что все шоферы только и говорят о малопонят-
ном, диком случае, о каком-то убийстве. Убийство? Какое убийство?.. Кого
убили?.. Ему было сейчас не до этого.
Он вылез из-за стола и вышел на крыльцо. Надел кепку, закурил. Над
лесом плавилась медная полоса неба в просвете фиолетовых туч. Поселок
уже отходил ко сну. На горбатых его улицах не было ни души. Кое-где сла-
бо светились крошечные оконца. Лишь возле столовой скопились проезжие
машины, бортовые и фургоны. Молчащие и пустые, они стояли сплошной тем-
ной массой, и только в ветровых стеклах чуть отсвечивал запоздалый и
медленный, будто вечный, закат.
Хлопнула сзади дверь, на крыльцо вышел большой темный человек. Так
же, как и Марвич, он нахлобучил кепку и закурил. Несколько секунд посто-
ял на крыльце, щелкнул языком, затопал вниз и медленно пошел к своей ма-
шине.
- Подвезешь до леспромхоза? - крикнул ему вслед Марвич.
- Садись, - ответил водитель, не оборачиваясь.
По тому, как он тронул с места свой "ЯЗ", как приподнялся на сидении,
устраиваясь поудобнее, как сделал поворот, Марвич сразу понял, какой это
классный водитель. Они ехали молча и быстро. Прогрохотали через Шатун,
простучали бешеной дробью по колдобинам грунтовой дороги через поле и
вдруг въехали в огромный настороженный лес на гладкую и прямую автостра-
ду.
- Откуда тут бетонка? - удивился Марвич.
- Год уже, - недружелюбно ответил водитель.
И оба они замолчали на много километров вперед. Ничто их не тянуло за
язык, у шофера были спички, а у Марвича - зажигалка, и сигареты у каждо-
го были свои, оба нуждались в молчании и скорости, больше ни в чем.
Марвич бездумным взглядом смотрел на дымный свет фар, на холодный ту-
ман и острые пики елей, он словно одеревенел и перестал себя ощущать, но
вдруг вздрогнул, почувствовав, что водитель косится. Он тоже покосился -
водитель смотрел прямо перед собой. Лицо у него было сухое и недоброе.
Тяжелые руки лежали на баранке, на большом пальце правой не было ногтя.
"Ну и личность, - подумал Марвич и встряхнулся, сбрасывая оцепенение.
- Если он затормозит и полезет за ключом, я нажму на ручку двери и выс-
кочу. Если он побежит за мной в лес, я не стану убегать. Посмотрим еще,
кто кого. Я его брошу через себя. Могу и руку тебе сломать, голубчик".
Шофер опять покосился, и у Марвича перехватило горло от страха и от
предчувствия боя.
"Теперь смотри, - говорил себе шофер, - смотри внимательно. Как опять
полезет в карман, смотри в оба. Этот тип может и пушку из кармана вы-
нуть. Если вынет что-нибудь такое, сразу тормози. И по руке ему бей, не
по роже, а по руке.
Тип неизвестный и подозрительный. Зачем я его взял? Они ведь про
зарплату всегда знают. Полез в карман. Нет, зажигалку вынул. Все равно
смотри".
Машина проносилась по темному шоссе, по бледным слоям тумана, что
стелился по дороге, поднимаясь из болот.
- В леспромхозе когда будем? - спросил Марвич. Он уже вполоборота си-
дел к шоферу и следил за ним.
- К полночи, - ответил шофер и закусил губу.
Марвич тихо засвистел, стал выводить свою студенческую мелодию
"Сан-Луи блюз".
"А какая ему с меня корысть? - подумал он, внимательно разглядывая
шофера. - Разве что кожаная куртка. Впрочем, если он урка..."
"Свистишь? - думал шофер. - Усыпить бдительность хочешь? Хрен тебе!"
Он свернул машину к обочине и остановился. Тоже сел вполоборота к
своему пассажиру, полез в карман, вынул пачку папирос.
- Будешь? - спросил он и протянул пассажиру пачку.
Марвич вытащил папироску и щелкнул зажигалкой. Оба закурили.
- Иностранная? - спросил шофер про зажигалку.
Марвич протянул зажигалку.
- Австрийская. Жена подарила. Не гаснет на ветру.
Шофер рассмотрел зажигалку, дунул в нее, вернул.
- Вещь, - сказал он.
С минуту они курили молча, поглядывая друг на друга. Блестели их гла-
за.
- Слышал? - сказал шофер. - На сто восьмом километре человека убили.
- На сто восьмом? Как же это так?
- Вот тебе и "так". Убили, и нету его.
- Кто этот человек? - спросил Марвич, очень сильно волнуясь.
- Водитель из четырнадцатой автоколонны.
- А кто убил? Ограбление что ли?
- Какое там! Заснул парень за рулем и встречную слегка задел, фару ей
разбил. А те прибежали - трое, - стали права качать, а потом монтировка-
ми его по голове. Забили до смерти.
- За фару?
- Ага, за фару.
- Зверье! - воскликнул Марвич.
Водитель промолчал, выбросил окурок в окно и снова взялся за руль.
Они помчались дальше, больше уже не косясь друг на друга.
- А ты мог бы человека за фару монтировкой по голове? - спросил Мар-
вич.
- За фару? - переспросил водитель. - Ты что, псих? Может, только по
уху ладошкой хлопнул бы.
Он помолчал и кашлянул.
- А может, и по уху бы не дал. Пустил бы матерком, и все.
- Зверье! - снова воскликнул потрясенный Марвич. - Откуда только та-
кое зверье берется?
- Откуда? - сказал водитель. - От верблюда.
Мимо промчалась первая за все время встречная машина, военный
"ГАЗ-69". Тайга поредела, мелькнули какие-то постройки, радиомачты, по-
том опять началась тайга.
- Сам из Березани? - спросил водитель.
- Да.
- Кошеварова знаешь?
- Эдьку?
- Николаевича знаешь?
- Семена?
- Валерий, - водитель ткнул Марвичу ладонь.
- Валентин, - Марвич пожал ее.
- Почти тезки, - хмыкнул водитель. - А я ведь думал, друг, ты ко мне
нехорошее имеешь.
- Я тоже так про тебя, - сознался Марвич.
Они вдруг весело и разом расхохотались.
- Я про тебя слышал, - сказал водитель.
- Ну ладно, - сказал Марвич.
- Ты знаешь, знакомый он мне был, этот из четырнадцатой колонны.
- Ужасно, когда знакомые парни умирают, - проговорил Марвич. - У меня
прошлым летом друг погиб. Как будто кусок от меня самого отрубили.
- Ага, - кивнул водитель. - Понял, знакомый был, на вечеринки вместе
мы с ним ходили.
- Поймали тех троих? - спросил Марвич.
- Нет. Никто не знает, кто такие. Эх, мне бы их поймать...
- Что бы ты с ними сделал? - спросил Марвич.
- Ну, не знаю, - напряженно вздохнул водитель.
Мотор работал ровно, спокойно, сильный человек Валера морщил лоб, ду-
мал свою думу.
"На дорогах любых - и вблизи и вдали - славься дружба шоферов рос-
сийской земли", - вспомнил Марвич.
В леспромхоз они приехали к часу ночи. Марвич пошел искать квартиру
врача. Этот грузный молодой и одинокий человек был ему знаком. Он был из
породы русских лесных врачей. Он говорил такие слова: "дружище", "да,
брат", "нет, брат", "вот, брат, какая заковырина получается", - хоть и
окончил институт в Ленинграде. Раз в месяц он приезжал из леспромхоза в
Березань, в книжный магазин, где они и познакомились с Марвичем. Сошлись
на том, что Пушкин - великий русский поэт.
Найти квартиру врача во втором часу ночи в этом заброшенном в тайге
