леспромхозе было нелегко. Самый был сейчас сон. Глухота и немота вокруг.
Марвич блуждал во мраке, перебирал руками штакетник, за которым надрыва-
лись невидимые яростные псы. Он отмахивался от лая и вновь уходил к оди-
нокому фонарю возле склада, под которым спал сторож в дохе. Трижды он
пытался разбудить сторожа, но это оказалось невозможным. Сторож был не
из тех, что просыпаются.
Отчаявшись, Марвич решил уже заночевать в любом сарае на опилках, как
вдруг увидел светящееся окошко и в нем под зеленой лампой лобастую голо-
ву врача.
- Ну, брат, ты меня огорошил, - сказал врач, раскрывая свои объятия.
Они сели играть в шахматы. Играли и ели кое-что из консервных банок.
- Ну, брат, разложил ты меня, - сказал утром врач и ушел на работу.
А Марвич отправился на почту и дал телеграмму Тане в Березань: "Не
волнуйся, буду через два дня". Он опомнился наконец.
Днем он пошел на реку, шум которой в леспромхозе был слышен всегда.
Река текла в укромном месте между лесистыми сопками, была она быстрой,
бурлила, завихрялась, кое-где над валунами взлетали брызги.
Здесь не было ничего, кроме реки и леса. Кроме елей, лиственниц,
осин. Кроме серых валунов, стоящих в воде с бычьим упорством. Здесь было
все, как сотни лет назад, неизменно. Здесь трудно было представить мир
людей, охваченных страстями, спорами, борьбой. Здесь придавалось значе-
ние иным явлениям: движению воды и стойкости валунов, осадкам и гниению
корней, метеоритам, летящим сюда из бесконечных пучин космоса.
Этот мир не был навязчивым, он был густым и спокойным, в общем добро-
желательным, он не стремился вовлечь тебя в свою жизнь и подчинить своим
законам, у него хватало дел и без тебя. Здесь можно было просто разлечь-
ся на валуне и глядеть в небо, успокаивать нервы или фантазировать,
стремиться ввысь, можно было думать о себе все, что угодно, можно было
преувеличить свое значение, а также можно было курить, свистеть, пле-
вать, читать книгу, ловить рыбу, биться головой о камни или тихо стра-
дать.
Поднимите воротник куртки, нахлобучьте поглубже на глаза кепку - кру-
жение речных водоворотов, весеннее верчение воды заставит вас несколько
минут просидеть на одном месте, не двигаясь, не думая, сосредоточиваясь.
Подняв взгляд выше и заставив его скользить по серой, проницаемой далеко
вглубь стене весеннего леса, вы вспомните историю человечества от Месо-
потамии и Ханаанской земли до первых космодромов с вашими современника-
ми, и, уже устремившись к небу, имея перед собой одно лишь чистое небо,
вы станете думать о том, о чем вам хочется подумать сейчас.
Жалко Кянукука, жалко "петуха на пне", эту ходячую нелепость, жалко
человека.
Вечером, когда солнце село в тайгу, с огромного пустынного неба до-
несся до Марвича тяжелый надсадный гул, отозвавшийся в груди. Это шел на
Восток большой пассажирский самолет. Он был хорошо виден отсюда, из зем-
ных дебрей, маленькая блестящая полоска в огромном небе. Марвич задрал
голову и подумал о своей стране.
"Мне отведена для жизни вся моя страна, одна шестая часть земной су-
ши, страна, которую я люблю до ослепления... Ее шаги к единству всех лю-
дей, к гармонии... Все ее беды и взлеты, урожай и неурожай, все ее споры
с другими странами и все ее союзы, электрическая энергия, кровеносная
система, красавицы и дурнушки, горы и веси, фольклор, история - все для
меня, и я для нее. Хватит ли моей жизни для нее?"
Он лежал на койке врача, слушал последние известия из Москвы, когда
раздался сильный стук в дверь. В комнату вбежал Валера, запыхавшийся,
красный. Он присел на табуретку и уставился на Марвича своим диковатым
прищуром.
- Хочешь отличиться? - еле выговорил он.
- Снимай ватник, Валера, - сказал Марвич. - В шахматы играешь?
- Я тебя спрашиваю: хочешь отличиться? Этих трех мне сейчас показали,
которые на сто восьмом... Понял?
- Что-о? - Марвич сел на койке.
- Эти гады, говорю, здесь объявились. На танцы пошли. Потанцуют они
сегодня!
- В милицию надо сообщить, - сказал Марвич.
- Нет уж, - сказал Валера, - тот парень знакомый мне был. Тут уж я
как-нибудь сам.
Он вскочил и стал застегивать ватник, сорвал крючок.
- Не надо так, Валера, - медленно сказал Марвич.
- Ладно. Не хочешь, обойдусь.
Двумя шагами он пересек комнату. Хлопнула за ним дверь. Марвич вско-
чил и схватил куртку.
- Подожди.
Он догнал Валеру, и они пошли вместе по темным улицам поселка. Над
поселком, над бедными его крышами висел косой медный просвет. От спо-
койствия Марвича не осталось и следа. Валера, идущий рядом и чуть впере-
ди, подчинил его ненависти, воспоминанию о человеке, которого бросили в
кювет на сто восьмом километре.
- Валера, - позвал Марвич, вытирая со лба холодный пот. - Погоди.
- Я только поймать их хочу, - неожиданно громко и чисто сказал Вале-
ра, - только поймать. Я убивать их не буду. Что я, зверь? Поймаю и в ми-
лицию сдам, а там уж пусть хоть срока клепают, хоть вышку. Мы их пойма-
ем, Валька. Ведь они трусы. Мы их сами поймаем...
В клубе, в тесном зальчике, играл баянист. Танцы были внеурочные,
непраздничные, состоялись они только из-за того, что кинопередвижка не
приехала, и поэтому не было в них особого энтузиазма. Так себе, кружи-
лось несколько пар, а остальная публика стояла вдоль стен.
- Вон они, - тихо сказал Валера. - Все трое тут.
Убийцы стояли рядом с баянистом. Ничего в них не было примечательного
на первый взгляд: один кряжист, другой высок, а третий прямо-таки хил;
не были они, как видно, и очень-то дружны друг с другом, только общее
убийство соединило их, и только это событие заставляло держаться с неко-
торым вызовом, с подчеркнутой решительностью.
Марвич и Валера, стоя в дверях, разглядывали убийц. Те их не замечали
- вернее, не обращали на них внимания. Им важно было лихо провести се-
годняшние танцы, никому не дать спуска и не потерять друг друга, они
нервничали.
Один из них подошел к баянисту, нажал ему на плечо и сказал:
- А ну-ка, друг, сыграй "Глухай".
Баянист свесил голову и заиграл. Убийца запел:
Выткался на озере алый свет зари,
На току со стонами плачут глухари,
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло,
Только мне не плачется, на душе светло.
Он пел и улыбался девчатам, а девчата почему-то ежились под его улыб-
ками, словно чувствовали, что здесь нечисто. Убийца пел, заложив палец
за лацкан, он пел, как артист, и правда, голос у него был приятный, он
умель петь, похож был по виду на культурника из дома отдыха. Двое других
попроще тоже улыбались и поводили плечами. Сапог одного из них слегка
отстукивал такт.
Валера и Марвич смотрели на них.
Убийца кончил петь и улыбнулся, ожидая аплодисментов, но аплодисмен-
тов не было, хотя он действительно пел хорошо. Баянист заиграл танго, и
зал, словно вздохнув с облегчением, стал танцевать. Убийцы стояли вместе
и шептались смеясь.
- Я этих двух возьму на себя, а ты певца, - сказал Валера.
Марвич кивнул.
- Пошли, - сказал Валера.
Они пробрались сквозь толпу танцующих и подошли к убийцам.
- Ну ты, певец, - сказал Валера и легонько ударил сапогом по ботинку
"певца". - От твоего пения... хочется. В гальюне тебе петь, а не здесь.
- А ну, отойди! - предупредил "певец", но видно было, что испугался.
Придвинулись двое других. Баянист поднял широкое и бледное, безучаст-
ное лицо.
- А эти хмыри тоже поют? - спросил Марвич Валеру.
- Выйдем, - сказал "певец".
Все пятеро, сбившись в кучку, зашагали к выходу. Шли, касаясь друг
друга плечами.
- Жить вам надоело? - взвизгнул маленький на улице, за углом клуба.
- Надоело, - медленно проговорил Валера, - как тому, со сто восьмого
километра.
И одним ударом он сбил с ног маленького.
"Певец" выхватил нож, а кряжистый парень поднял кирпич.
Марвич ударил "певца" ногой, пытаясь сбить его, но тот отскочил и по-
шел на Марвича, держа перед собой нож. Марвич уклонился, и они стали
кружить на одном месте, выбирая момент. Рядом сильно и жестоко бились
Валера и кряжистый. Краем глаза Марвич заметил, что маленький зашевелил-
ся.
"Певец" шипел, бросая в лицо Марвичу грязные ругательства. Он кружил
на согнутых ногах и глядел на кружащего тоже парня с настороженным, но
спокойным лицом.
Марвич не испытывал злобы к "певцу" и поэтому знал, что проиграет. Он
силился вызвать злобу, но она не появлялась. Если бы он видел, как они
били монтировками того, из четырнадцатой автоколонны! Тогда в нем воз-
никла бы злоба и он одолел бы "певца". А так он проиграет, это бесспор-
но, только ставка слишком уж большая в этой игре.
"Певец" тоже не испытывал злобы к нему и от этого приходил в отчая-
ние, впадал в истерику. Но он знал, что злоба появляется после первого
удара. Когда они на сто восьмом километре "качали права" тому человеку,
они не испытывали к нему злобы. Но когда один из них ударил его монти-
ровкой по лицу и тот закрылся, все они почувствовали какой-то подъем и
стали колотить его, а парень был поражен: он до конца не верил, что они
его убьют, - и злоба на него распирала их, и они его били до тех пор,
пока он не перестал дергаться.
- Сука, нечисть болотная, - шипел "певец" сквозь слезы, - я тебя сей-
час отправлю к тому покойничку...
- Не шипи, - говорил Марвич, - бросай нож! Все равно тебе конец.
Он заметил, что маленький встает.
- Сначала тебе будет конец... - плакал "певец". - Сначала тебе.
Маленький побежал к ним.
Валера и кряжистый катались по земле.
"Если бы найти какую-нибудь железку", - подумал Марвич.
Маленький с разбегу бросился на него. Марвич упал, но в последний мо-
мент успел схватить "певца" за запястье с ножом. Маленький сделал ошиб-
ку: хрипя, он бил Марвича по голове, а надо было вывернуть ему руку,
последнюю его надежду.
Валера уложил, наконец, кряжистого и побежал на помощь Марвичу, но
кряжистый не думал долго лежать. Он встал и побежал за ним.
В это время недалеко остановилась грузовая машина, и двое пошли от
нее к клубу, покуривая. Один из них увидел за углом ворочающийся клубок
тел, отбросил папиросу и побежал. За ним побежал и второй - шофер грузо-
вика.
Все решилось в несколько секунд. Подбежавший оглушил "певца", а Мар-
вич оседлал маленького. Кряжистый побежал было, но его задержали выходя-
щие из клуба люди. Все было кончено.
Валера вытер лицо и вдруг сказал кряжистому с горечью и сожалением,
чуть ли не со слезами:
- Глупые вы ребята!
Опять вдвоем в кабине грузовика возвращались Марвич и Валера в Бере-
зань.
- Ты разбираешься в людях, Валера? - спросил Марвич.
- Не до конца, - ответил Валера.
Привалившись к дверце, Марвич задремал и только иногда сильно вздра-
гивал во сне.
10. Всеобщее оживление и смех вызвало падение с грузовика большого
зеркального шкафа. Батюшки, он угрожающе накренился - и напряглись, раз-
дулись мышцы ребят, на гладкой коже добровольцев грузчиков выпятились и
стали лиловыми балтийские и черноморские якоречки, могучие сердца, прон-
зенные стрелами лукавого Эрота, и "не забуду мать-старушку", и - пое-
хал-поехал- поехал вниз и вбок, зеркало огромной своей поверхностью на
миг отразило все солнце сразу, а в следующий миг - все голубое небо сра-
зу, а в следующий момент - много молодых лиц, глаза и рты в веселом ужа-
се, хозяина шкафа, в восторге бросившего шапку в небо, и шкаф грохнулся
углом наземь, повалился, чуть разъехавшись по швам, но сохранил всю свою
мощь и внутренний свет и словно объявил, как большое радио: "Поздравляю
с праздником!"
Это называлось так: "Сдача в эксплуатацию жилого массива для семей
строителей Березанского металлургического комбината." В толпе, запрудив-
шей жилой массив, было много наших знакомых.
11. Заключительные диалоги.
