пятой ступеньке стояла полупустая бутылка и пластмассовый стаканчик для
карандашей.
- Ты смотреть смотри, а лесенку держи хорошенько, - сказала Алевтина
и принялась доставать с верхних полок стеллажа толстые журналы и выцветшие
папки. Она сдувала с них пыль, морщилась, листала страницы, некоторые
папки откладывала в сторону, а прочие ставила на прежнее место. Шофер
Тузик громко сопел.
- А за позапрошлый год тебе нужно? - спросила Алевтина.
- Мне сейчас одно нужно, - загадочно сказал Тузик. - Вот я сейчас
Переца разбужу.
- Не отходи от лестницы, - сказала Алевтина.
- Я не сплю, - сказал Перец. - Я уже давно на вас смотрю.
- Оттуда ничего не видно, - сказал Тузик. - Вы сюда идите, пан Перец,
тут все есть: и женщины, и вино, и фрукты...
Перец поднялся, припадая на отсиженную ногу, подошел к лестнице и
налил себе из бутылки.
- Что вы видели во сне, Перчик? - спросила Алевтина сверху. Перец
механически взглянул вверх и сейчас же опустил глаза.
- Что я видел... Какую-то чепуху... Разговаривал с книгами.
Он выпил и взял дольку апельсина.
- Подержите-ка минуточку, пан Перец, - сказал Тузик. - Я себе тоже
налью.
- Так тебе за позапрошлый год нужно? - спросила Алевтина.
- А как же? - сказал Тузик. Он плеснул себе в стаканчик и стал
выбирать огурец. - И за позапрошлый, и за позапозапрошлый... Мне всегда
нужно. У меня это всегда было, я без этого жить не могу. Да без этого
никто жить не может. Одному больше надо, другому - меньше... Я всегда
говорю: чего вы меня учите, такой уж я человек... - Тузик выпил с большим
удовольствием и с хрустом закусил огурец. - А так жить невозможно, как я
здесь живу. Я вот еще немного потерплю-потерплю, а потом угоню машину в
лес и русалку себе поймаю...
Перец держал лестницу и пытался думать о завтрашнем дне, а Тузик,
присев на нижнюю ступеньку, принялся рассказывать, как в молодости они с
компанией приятелей поймали на окраине парочку, ухажера побили и прогнали,
а дамочку попытались использовать. Было холодно, сыро, по крайней
молодости лет ни у кого ничего не получалось, дамочка плакала, боялась, и
приятели один за другим от нее отстали, и только он, Тузик, долго тащился
за нею по грязным задворкам, хватал, ругался, и все ему казалось, что
вот-вот получится, но никак не получалось, пока он не довел ее до самого
ее дома, и там, в темной парадной, прижал ее к железным перилам и получил,
наконец, свое. В Тузиковом изложении случай казался чрезвычайно
захватывающим и веселым.
- Так что русалочки от меня не уйдут, - сказал Тузик. - Я своего не
упускаю и сейчас не упущу. У меня что на витрине, то и в магазине - без
обмана.
У него было смуглое красивое лицо, густые брови, живые глаза и полный
рот отличных зубов. Он был очень похож на итальянца. Только вот от ног у
него пахло.
- Господи, что делают, что делают, - сказала Алевтина. - Все папки
перепутали. На, держи пока эти.
Она наклонилась и передала Тузику кипу папок и журналов. Тузик принял
кипу, перебросил несколько страниц, почитал про себя, шевеля губами,
пересчитал папки и сказал:
- Еще две штуки нужно.
Перец все держал лестницу и смотрел на свои сжатые кулаки. Завтра в
это время меня уже здесь не будет, думал он. Я буду сидеть рядом с Тузиком
в кабине, будет жарко, металл еще только начнет остывать. Тузик включит
фары, развалится поудобнее, высунув левый локоть в окно, и примется
рассуждать о мировой политике. Больше я ему ни о чем не дам рассуждать.
Пусть он останавливается возле каждой закусочной, пусть берет каких угодно
попутчиков, пусть даже сделает крюк, чтобы перевезти кому-нибудь молотилку
из ремонта. Но рассуждать я ему дам только о мировой политике. Или буду
расспрашивать про разные автомобили. Про нормы расхода горючего, про
аварии, про убийства взяточников-инспекторов. Он хороший рассказчик, и
никогда не поймешь, врет он или говорит правду...
Тузик выпил еще порцию, причмокнул, поглядел на Алевтинины ноги и
стал рассказывать дальше, ерзая, выразительно жестикулируя и заливаясь
жизнерадостным смехом. Скрупулезно придерживаясь хронологии, он
рассказывал историю своей половой жизни, как она протекала из года в год,
из месяца в месяц. Повариха из концентрационного лагеря, где он сидел за
кражу бумаги в голодное время (повариха приговаривала: "Ну, не подкачай,
Тузик, ну, смотри!.."). Дочка политического заключенного из того же лагеря
(ей было все равно - кто, она была уверена, что ее все равно сожгут). Жена
одного моряка из портового города, пытавшаяся таким образом отомстить
своему кобелю-мужу за непрерывные измены. Одна богатая вдова, от которой
Тузику потом пришлось убегать ночью в одних кальсонах, потому что она
хотела бедного Тузика взять за себя и заставить торговать наркотиками и
стыдными медицинскими препаратами. Женщины, которых он возил, когда
работал шофером такси: они платили ему по монете с гостя, а в конце ночи -
натурой ("...Я ей говорю: что же это ты, а обо мне кто подумает - ты вот
уже с четырьмя, а я еще ни с одной..."). Потом жена, пятнадцатилетняя
девочка, которую он взял за себя по специальному разрешению властей - она
родила ему двойню и, в конце концов, ушла от него, когда он попытался
расплачиваться ею с приятелями за приятелевых любовниц. Женщины...
девки... стервы... бабочки... падлы... сучки...
- Так что никакой я не развратник, - заключил он. - Просто я
темпераментный мужчина, а не какой-нибудь слабосильный импотент...
Он допил спиртное, забрал папки и, не простившись, ушел, скрипя
паркетом и насвистывая, странно сутулясь, похожий неожиданно не то на
паука, не то на первобытного человека. Перец беспомощно смотрел ему вслед,
когда Алевтина сказала:
- Дайте мне руку, Перчик.
Она присела на верхней ступеньке, опустила руки ему на плечи и,
тихонько взвизгнув, спрыгнула вниз. Он поймал ее под мышки и опустил на
пол, и некоторое время они стояли близко друг к другу, лицом к лицу. Она
держала руки у него на плечах, а он держал ее под мышками.
- Меня из гостиницы выгнали, - сказал он.
- Я знаю, - сказала она. - Пойдемте ко мне, хотите?
Она была добрая и теплая и смотрела ему в глаза спокойно, хотя и без
особой уверенности. Глядя на нее, можно было представить себе много
добрых, теплых и сладких картин, и Перец жадно проглядел все эти картины
одну за другой, и попытался представить самого себя рядом с нею, но вдруг
почувствовал, что это не получается: вместо себя он видел Тузика,
красивого, наглого, точного в движениях и пахнущего ногами.
- Да нет, спасибо, - сказал он и отнял от нее руки. - Я уж как-нибудь
так.
Она сейчас же повернулась и принялась собирать остатки еды на
газетный лист.
- А зачем же - так? - сказала она. - Я вам могу на диване постелить.
До утра поспите, а утром найдем вам комнату. Нельзя же каждую ночь сидеть
в библиотеке...
- Спасибо, - сказал Перец. - Только завтра я уезжаю.
Она изумленно оглянулась на него.
- Уезжаете? В лес?
- Нет, домой.
- Домой... - Она медленно заворачивала еду в газету. - Но ведь вы же
все время хотели попасть в лес, я сама слышала.
- Да видите ли, я хотел... Но меня туда не пускают. Не знаю даже,
почему. А в Управлении мне делать нечего. Вот я и договорился... Тузик
меня завтра отвезет. Сейчас уже три часа. Пойду в гараж, заберусь в
Тузиков грузовик и подожду там до утра. Так что вы не беспокойтесь...
- Значит, будем прощаться... А то, может, пойдемте все-таки?
- Спасибо, но я лучше в машине... Проспать боюсь. Тузик ведь ждать не
станет.
Они вышли на улицу и рука об руку пошли к гаражу.
- Значит, вам не понравилось, что Тузик рассказывал? - спросила она.
- Нет, - сказал Перец. - Совсем не понравилось. Не люблю, когда об
этом рассказывают. Зачем? Стыдно как-то... И за него стыдно, и за вас
стыдно, и за себя. За всех. Слишком бессмысленно все это. Как от большой
скуки.
- Чаще всего это и бывает от большой скуки, - сказала Алевтина. - А
за меня вы не стыдитесь, я к этому равнодушна. Мне это совершенно
безразлично. Ну вот, вам сюда. Поцелуйте меня на прощанье.
Перец поцеловал ее, ощущая какое-то смутное сожаление.
- Спасибо, - сказала она, повернулась и быстро пошла в другую
сторону. Перец зачем-то помахал ей вслед рукой.
Потом он вошел в гараж, освещенный синими лампочками, перешагнул
через храпевшего на вытащенном автомобильном сиденьи охранника, нашел
Тузиков грузовик и забрался в кабину. Здесь пахло резиной, бензином,
пылью. На ветровом стекле, растопырившись, покачивался Микки-Маус. Хорошо,
подумал Перец, уютно. Надо было сразу сюда идти. Вокруг стояли молчаливые
машины, темные и пустые. Громко храпел охранник. Машины спали, охранник
спал, и спало все Управление. И Алевтина раздевалась перед зеркалом в
своей комнате рядом с расстеленной кроватью, большой, двуспальной, мягкой,
жаркой... Нет, об это не надо. Потому что днем мешает болтовня, стук
"мерседеса", весь деловой бессмысленный хаос, а сейчас нет ни искоренения,
ни охраны, ни прочих зловещих глупостей, а есть сонный мир над обрывом,
призрачный, как все сонные миры, невидимый и неслышимый, и нисколько не
более реальный, чем лес. Лес сейчас даже более реален: лес ведь никогда не
спит. А может быть, он спит и всех нас видит во сне. Мы - сон леса.
Атавистический сон. Грубые призраки его охладевшей сексуальности...
Перец лег, скорчившись, и подсунул под голову скомканный плащ.
Микки-Маус тихонько покачивался на ниточке. При виде этой игрушки девушки
всегда вскрикивали: "Ах, какой хорошенький!", А шофер Тузик им отвечал:
"Что на витрине, то и в магазине". Рычаг передач упирался Перецу в бок, и
Перец не знал, как его убрать. И можно ли его убрать. Может быть, если его
убрать, машина поедет. Сначала медленно, потом все быстрее, прямо на
спящего охранника, а Перец будет метаться в кабине и нажимать на все, что
попадется под руки и под ноги, а охранник все ближе, уже виден его
раскрытый храпящий рот. Потом машина подпрыгивает, круто сворачивает,
врезается в стену гаража, и в проломе показывается синее небо...
Перец проснулся и увидел, что уже утро. В распахнутых дверях гаража
курили механики, и была видна площадь перед гаражом, желтая от солнца.
Было семь часов. Перец сел, потер лицо и посмотрелся в зеркальце заднего
вида. Побриться бы надо подумал он, но не вылез из машины. Тузика еще не
было, и надо было ждать его здесь, на месте, потому что все шоферы
забывчивы и всегда уезжают без него. Есть два правила общения с шоферами:
во-первых, никогда не вылезай из машины, если можешь терпеть и ждать; и
во-вторых, никогда не спорь с шофером, который тебя везет. В крайнем
случае притворись спящим...
Механики в воротах бросили окурки, тщательно растерли их носками
ботинок и вошли в гараж. Одного Перец не знал, а второй был, оказывается
вовсе не механик, а менеджер. Они прошли рядом, причем менеджер задержался
возле кабины и, положив руку на крыло, почему-то заглянул под грузовик.
Потом Перец услыхал, как он распоряжается: "Ну, пошевеливайся, давай
домкрат." "А он где? - "-спросил незнакомый механик. - "...! - спокойно
сказал менеджер. - Под сиденьем посмотри." "Откуда же мне знать, -
раздраженно сказал механик. - Я же вас предупреждал, что я официант..."
Некоторое время было тихо, потом водительская дверца кабины открылась и
появилось хмурое расстроенное лицо механика-официанта. Он посмотрел на
