на заскорузлой скатерти выстроилось шесть бутылок, а когда Перец задвигал
под столом ногами, устраиваясь поудобнее на стуле без сиденья, звякнуло
стекло, и в проход между столиками выкатилась бутылка из-под бренди. Шофер
Тузик ловко подхватил ее и засунул обратно под стол, и там снова звякнуло
стекло.
- Вы поосторожнее ногами, - сказал он.
- Я нечаянно, - сказал Перец. - Я же не знал.
- А я знал? - возразил шофер Тузик. - Их там четыре штуки, доказывай
потом, что ты не домкрат.
- Ну я, например, вообще не пью, - с достоинством сказал Домарощинер.
- Так что ко мне все это вообще не относится.
- Знаем мы как вы не пьете, - сказал Тузик. - Так то и мы не пьем.
- Но у меня печень больна! - забеспокоился Домарощинер. - Как вы
можете? Вот справка, прошу...
Он выхватил откуда-то и сунул под нос Перецу мятый тетрадный листок с
треугольной печатью. Это, действительно, была справка, написанная
неразборчивым медицинским почерком. Перец различил только одно слово:
"антабус", а когда, заинтересовавшись, попытался взять бумагу, Домарощинер
не дал и подсунул ее под нос шоферу Тузику.
- Это самая последняя, - сказал он. - А есть еще за прошлый год и за
позапрошлый, только они у меня в сейфе.
Шофер Тузик справку смотреть не стал. Он выцедил полный стакан
кефиру, понюхал сустав указательного пальца и, прослезившись, сказал
севшим голосом:
- Вот, например, что еще бывает в лесу? Деревья. - Он вытер рукавом
глаза. - Но на месте они не стоят: прыгают. Понял?
- Ну-ну? - жадно спросил Перец. - Как так - прыгают?
- А вот так. Стоит оно неподвижно. Дерево, одним словом. Потом
начинает корчиться, корячиться и ка-ак даст! Шум, треск,
неразбери-поймешь. Метров на десять. Кабину мне помяло. И опять стоит.
- Почему? - спросил Перец.
Он очень ясно представлял это себе. Но оно, конечно же, не корчилось
и не корячилось, оно начинало дрожать, когда к нему приближались, и
старалось уйти. Может быть, ему было противно. Может быть, страшно.
- Почему оно прыгает? - спросил он.
- Потому что называется: прыгающее дерево, - объяснил Тузик, наливая
себе кефиру.
- Вчера прибыла партия новых электропил, - сообщил Домарощинер,
облизывая губы. - Феноменальная производительность. Я бы даже сказал, что
это не пилы, это пилящие комбайны. Наши пилящие комбайны искоренения.
А вокруг все пили кефир - из граненых стаканов, из жестяных кружек,
из кофейных чашечек, из свернутых бумажных кульков, прямо из бутылок. Ноги
у всех были засунуты под стулья. И все, наверное, могли предъявить справки
о болезнях печени, желудка, двенадцатиперстной кишки. И за этот год, и за
прошлые годы.
- А потом меня вызывает менеджер, - продолжал Тузик в повышенном
тоне, - и спрашивает, почему у меня кабина помята. Опять, говорит,
стервец, налево ездил? Вы вот, пан Перец, играете с ним в шахматы,
замолвили бы за меня словечко, он вас уважает, часто о вас говорит...
Перец, говорит, это, говорит, фигура! Я, говорит, для Переца машины не
дам, и не просите. Нельзя такого человека отпускать. Поймите же, говорит,
дураки, нам же без него тошно будет! Замолвите, а?
- Х-хорошо, - упавшим голосом произнес Перец. - Я попробую. - Только
как же это он... машину?
- С менеджером могу поговорить я, - сказал Домарощинер. - Мы вместе
служили, я был капитаном, а он был у меня лейтенантом. Он до сих пор
приветствует меня прикладыванием руки к головному убору.
- Потом еще есть русалки, - сказал Тузик, держа на весу стакан с
кефиром. - В больших чистых озерах. Они там лежат, понял? Голые.
- Это вам, Туз, померещилось от вашего кефира, - сказал Домарощинер.
- А я их сам и не видел, - возразил Тузик, поднося стакан к губам. -
Но воду из этих озер пить нельзя.
- Вы их не видели, потому что их нет, - сказал Домарощинер. - Русалки
- это мистика.
- Сам ты мистика, - сказал Тузик, вытирая глаза рукавом.
- Подождите, - сказал Перец. - Подождите. Тузик, вы говорите, они
лежат... А еще что? Не может быть, чтобы они просто лежали, и все....
Возможно, они живут под водой и выплывают на поверхность, как мы
выходим на балкон из прокуренных комнат в лунную ночь и, закрыв глаза,
подставляем лицо прохладе, и тогда они могут просто лежать. Просто лежать
и все. Отдыхать. И лениво переговариваться и улыбаться друг другу...
- Ты со мной не спорь, - сказал Тузик, рассматривая Домарощинера в
упор. - Ты в лесу-то когда-нибудь был? Не был ведь в лесу-то ни разу, а
туда же.
- И глупо, - сказал Домарощинер. - Что мне в вашем лесу делать? У
меня пропуск есть в ваш лес. А вот у вас, Туз, никакого пропуска нет.
Покажите-ка мне, пожалуйста, ваш пропуск, Туз.
- Я сам этих русалок не видел, - повторил Тузик, обращаясь к Перецу.
- Но я в них вполне верю. Потому что ребята рассказывают. И даже Кандид
вот рассказывал. А уж Кандид про лес знал все. Он в этот лес как к своей
бабе ходил, все там знал наощупь. Он и погиб там, в этом своем лесу.
- Если бы погиб, - сказал Домарощинер значительно.
- Чего там "если бы". Улетел человек на вертолете, и три года о нем
ни слуху, ни духу. В газете траурное извещение было, поминки были, чего
тебе еще? Разбился Кандид, конечно.
- Мы слишком мало знаем, - сказал Домарощинер, - чтобы утверждать
что-либо со всей категоричностью.
Тузик плюнул и пошел к стойке взять еще бутылку кефиру. Тогда
Домарощинер нагнулся к уху Переца и, бегая глазами, прошептал:
- Имейте в виду, что относительно Кандида было закрытое
распоряжение... Я считаю себя вправе информировать вас, потому что вы
человек посторонний...
- Какое распоряжение?
- Считать его живым, - гулко прошептал Домарощинер и отодвинулся. -
Хороший, свежий кефир сегодня, - произнес он громко.
В столовой поднялся шум. Те, кто уже позавтракал, вставали, двигая
стульями, и шли к выходу, громко разговаривая, закуривали и бросали спички
на пол. Домарощинер злобно озирался и всем, кто проходил мимо, говорил:
"Как-то странно, господа, вы же видите, мы беседуем..."
Когда Тузик вернулся с бутылкой, Перец сказал ему:
- Неужели менеджер серьезно говорил, что не даст мне машину?
Наверное, он просто шутил?
- Почему шутил? Он же вас, пан Перец, очень любит, ему без вас тошно,
и отпускать вас отсюда ему просто-таки невыгодно... Ну, отпустит он вас,
ну и что ему от этого? Какие уж тут шутки.
Перец закусил губу.
- Как же мне уехать? Мне здесь делать больше нечего. И виза
кончается. И потом я просто хочу уже уехать.
- Вообще, - сказал Тузик, - если вы получите три строгача, вас отсюда
выпрут в два счета. Специальный автобус дадут, шофера среди ночи подымут,
вещичек собрать не успеете... Ребята у нас как делают? Первый строгач - и
понижают его в должности. Второй строгач - посылают в лес, грехи
замаливать. А третий строгач - с приветом, до свидания. Если, скажем, я
захочу уволиться, выпью я пол-банки и дам вот этому по морде. - Он показал
на Домарощинера. - Сразу мне снимают наградные и переводят меня на
дерьмовоз. Тогда я что? - выпиваю еще пол-банки и даю ему по морде второй
раз, понял? Тут меня снимают с дерьмовоза и отсылают на биостанцию ловить
всяких там микробов. Но я на биостанцию не еду, выпиваю еще пол-банки и
даю ему по морде в третий раз. Вот тогда уже все. Уволен за хулиганские
действия и выслан в двадцать четыре часа.
Домарощинер погрозил Тузику пальцем.
- Дезинформируете, дезинформируете, Туз. Во-первых, между действиями
должно пройти не менее месяца, иначе все поступки будут рассматриваться
как один, и нарушителя просто поместят в карцер, не давая никакого хода
его делу внутри самого Управления. Во-вторых, после второго проступка
виновного отправляют в лес немедленно в сопровождении охранника, так что
он будет лишен возможности произвести третий проступок по своему
усмотрению. Вы его не слушайте, Перец, он в этих проблемах не разбирается.
Тузик отхлебнул кефиру, сморщился и крякнул:
- Это верно, - признался он. - Тут я, пожалуй, действительно... того.
Вы уж извините, пан Перец.
- Да нет, что уж... - грустно сказал Перец. - Все равно я не могу ни
с того ни с сего бить человека по физиономии.
- Так ведь не обязательно же по этой... по морде, - сказал Тузик. -
Можно, например и по этой... по заднице. Или просто костюм на нем порвать.
- Нет, я так не умею, - сказал Перец.
- Тогда плохо, - сказал Тузик. - Тогда вам беда, пан Перец. Тогда мы
вот как сделаем. Вы завтра утром часикам к семи приходите в гараж,
садитесь там в мою машину и ждите. Я вас отвезу.
- Правда? - обрадовался Перец.
- Ну. Мне завтра на Материк ехать, железный лом везти. Вместе и
поедем.
В углу кто-то вдруг страшно закричал: "Ты что наделал? Ты суп мой
пролил!"
- Человек должен быть простым и ясным, - сказал Домарощинер. - Не
понимаю я, Перец, почему это вы хотите отсюда уехать. Никто не хочет
уехать, а вы хотите.
- У меня всегда так, - сказал Перец. - Я всегда делаю наоборот. И
потом почему это обязательно человек должен быть простым и ясным?
- Человек должен быть непьющим, - заявил Тузик, нюхая сустав
указательного пальца. - Скажешь, нет?
- Я не пью, - сказал Домарощинер. - И я не пью по очень простой и
каждому ясной причине: у меня больна печень. Так что вы меня, Туз, не
поймаете.
- Что меня в лесу удивляет, - сказал Тузик, - так это болота. Они
горячие, понял? Я этого не выношу. Никак я привыкнуть не могу. Врюхаешься
где-нибудь, снесет с гати, и вот сижу я в кабине и вылезти не могу. Как щи
горячие. Пар идет, и пахнет щами, я даже хлебать пробовал, только
невкусно, соли там не хватает, что ли... Не-ет, лес это не для человека. И
чего они там не видели? И гонят, и гонят технику, как в прорубь, она там
тонет, а они еще выписывают, она тонет, а они еще......
Зеленое пахучее изобилие. Изобилие красок, изобилие запахов. Изобилие
жизни. И все чужое. Чем-то знакомое, кое в чем похожее, но по-настоящему
чужое. Наверное, труднее всего примириться с тем, что оно и чужое, и
знакомое одновременно. С тем, что оно - производное от нашего мира, плоть
от плоти нашей, но порвавшее с нами и не желающее нас знать. Наверное, так
мог бы думать питекантроп о нас, о своих потомках - с горечью и со
страхом...
- Когда выйдет приказ, - провозгласил Домарощинер, - мы двинем туда
не ваши паршивые бульдозеры и вездеходы, а кое-что настоящее, и за два
месяца превратим там все в... э-э... В бетонированную площадку, сухую и
ровную.
- Ты превратишь, - сказал Тузик. - Тебе если по морде вовремя не
дать, ты родного отца в бетонную площадку превратишь. Для ясности.
Густо загудел гудок. В окнах задребезжали стекла, и сейчас же над
дверью грянул мощный звонок, замигали огни на стенах, а над стойкой
вспыхнула крупная надпись: "ВСТАВАЙ, ВЫХОДИ!" Домарощинер торопливо
поднялся, перевел стрелку на ручных часах и, не говоря ни слова, бросился
бежать.
- Ну, я пойду, сказал Перец. - Работать пора.
- Пора, - согласился Тузик. - Самое время.
Он скинул стеганку, аккуратно скатал ее и, сдвинув стулья, улегся,
подложив стеганку под голову.
- Значит, завтра в семь? - сказал Перец.
- Что? - спросил Тузик сонным голосом.
- Завтра в семь я приду.
- Куда это? - спросил Тузик, ворочаясь на стульях. - Разъезжаются,
подлые, - пробормотал он. - Сколько раз я им говорил: поставьте диван...
- В гараж, - сказал Перец. - К вашей машине.
