- А-а... Ну, приходите, приходите, там посмотрим. Трудное это дело.
Он поджал ноги, сунул ладони под мышки и засопел. Руки у него были
волосатые, а под волосами виднелась татуировка. Там было написано: "что
нас губит" и "только вперед". Перец пошел к выходу.
Он переправился по дощечке через огромную лужу на заднем дворе,
обогнул курган пустых консервных банок, пролез сквозь щель в дощатом
заборе и через служебный подъезд вошел в здание Управления. В коридорах
было холодно и темно, пахло табачным перегаром, пылью, лежалыми бумагами.
Никого нигде не было, из-за обитых дермантином дверей ничего не было
слышно. По узкой лестничке без перил, придерживаясь за обшарпанную стену,
Перец поднялся на второй этаж и подошел к двери, над которой вспыхивала и
гасла надпись: "ПОМОЙ РУКИ ПЕРЕД РАБОТОЙ." На двери красовалась большая
черная буква "М". Перец толкнул дверь и испытал некоторое потрясение,
обнаружив, что попал в свой кабинет. То есть, конечно, это был не его
кабинет, это был кабинет Кима, начальника группы Научной охраны, но в этом
кабинете Перецу поставили стол, и теперь этот стол стоял сбоку от двери у
кафельной стены, и пол-стола занимал, как всегда, зачехленный "мерседес",
а у большого отмытого окна стоял стол Кима, а сам Ким уже работал: сидел,
согнувшись, и смотрел на логарифмическую линейку.
- Я хотел руки помыть... - сказал растерянно Перец.
- Помой, помой, - сказал Ким, мотнув головой. - Вот тебе умывальник.
Теперь будет очень удобно. Теперь все к нам ходить будут.
Перец подошел к умывальнику и стал мыть руки. Он мыл руки холодной и
горячей водой, двумя сортами мыла и специальной жиропоглощающей пастой,
тер их мочалкой и несколькими щеточками различной степени жесткости.
Затем, он включил электросушилку и некоторое время держал розовые влажные
руки в завывающем потоке теплого воздуха.
- В четыре утра всем объявляли, что нас переведут на второй этаж, -
сказал Ким. - А ты где был? У Алевтины?
- Нет, я был на обрыве, - сказал Перец, усаживаясь на свой стол.
Дверь распахнулась, в помещение стремительно вошел Проконсул, помахал
приветственно портфелем и скрылся за кулисой. Было слышно, как скрипнула
дверца кабинки и щелкнула задвижка. Перец снял чехол с "мерседеса",
посидел неподвижно, а потом подошел к окну и распахнул его.
Лес отсюда не был виден, но лес был. Он был всегда, хотя увидеть его
можно было только с обрыва. В любом другом месте Управления его всегда
что-нибудь заслоняло. Его заслоняли кремовые здания механических
мастерских и четырехэтажный гараж для личных автомобилей сотрудников. Его
заслоняли скотные дворы подсобного хозяйства и белье, развешенное возле
прачечной, где постоянно была сломана сушильная центрифуга. Его заслонял
парк с клумбами и павильонами, с чертовым колесом и гипсовыми
купальщицами, покрытыми карандашными надписями. Его заслоняли коттеджи с
верандами, увитыми плющом, и с крестами телевизионных антенн. А отсюда, из
окна второго этажа, лес не был виден из-за высокой кирпичной ограды, пока
еще недостроенной, но уже очень высокой, которая возводилась вокруг
плоского одноэтажного здания группы Инженерного проникновения. Лес можно
было видеть только с обрыва, но и испражняться на лес можно было только с
обрыва.
Но даже человек, который никогда в жизни не видел леса, ничего не
слышал о лесе, не думал о нем, не боялся леса и не мечтал о лесе, даже
такой человек мог легко догадаться о существовании его уже просто потому,
что существовало Управление. Вот я очень давно думал о лесе, спорил о
лесе, видел его в моих снах, но я даже не подозревал, что он существует в
действительности. И я уверился в его существовании не тогда, когда впервые
вышел на обрыв, а когда прочел надпись на вывеске возле подъезда:
"УПРАВЛЕНИЕ ПО ДЕЛАМ ЛЕСА". Я стоял перед этой вывеской с чемоданом в
руке, пыльный и высохший после длинной дороги, читал и перечитывал ее и
чувствовал слабость в коленях, потому что знал теперь, что лес существует,
а значит все, что я думал о нем до сих пор, - игра слабого воображения,
бледная немощная ложь. Лес есть, и это огромное мрачноватое здание
занимается его судьбой...
- Ким, - сказал Перец, - неужели я так и не попаду в лес? Ведь я
завтра уезжаю.
- А ты действительно хочешь туда попасть? - спросил Ким рассеянно....
Зеленые горячие болота, нервные пугливые деревья, русалки, отдыхающие
на воде под луной от своей таинственной деятельности в глубинах,
осторожные непонятные аборигены, пустые деревни...
- Не знаю, - сказал Перец.
- Тебе туда нельзя, Перчик, - сказал Ким. - Туда можно только людям,
которые никогда о лесе не думали. Которым на лес всегда было наплевать. А
ты слишком близко принимаешь его к сердцу. Лес для тебя опасен, потому что
он тебя обманет.
- Наверное, - сказал Перец. - Но ведь я приехал сюда только для того,
чтобы повидать его.
- Зачем тебе горькие истины? - сказал Ким. - Что ты с ними будешь
делать? И что ты будешь делать в лесу? Плакать о мечте, которая
превратилась в судьбу? Молиться, чтобы все было не так? Или, чего доброго,
возьмешься переделывать то, что есть, в то, что должно быть?
- А зачем же я сюда приезжал?
- Чтобы убедиться. Неужели ты не понимаешь, как это важно: убедиться.
Другие приезжают для другого. Чтобы обнаружить в лесу кубометры дров. Или
найти бактерию жизни. Или написать диссертацию. Или получить пропуск, но
не для того чтобы ходить в лес, а просто на всякий случай: когда-нибудь
пригодится, да и не у всех есть. А предел поползновений - извлечь из леса
роскошный парк, как скульптор извлекает статую из глыбы мрамора. Чтобы
потом этот парк стричь. Из года в год. Не давать ему снова стать лесом.
- Уехать бы мне отсюда, - сказал Перец. - Нечего мне здесь делать.
Кому-то надо уехать, либо мне, либо вам всем.
- Давай умножать, - сказал Ким, и Перец сел за свой стол, нашел
наспех сделанную розетку и включил "мерседес".
- Семьсот девяносто три пятьсот двадцать два на двести шестьдесят
шесть ноль одиннадцать...
"Мерседес" застучал и задергался. Перец подождал, пока он успокоится,
и запинаясь, прочитал ответ.
- Так. Погаси, - сказал Ким. - Теперь шестьсот девяносто восемь
триста двенадцать подели мне на десять пятнадцать...
Ким диктовал цифры, а Перец набирал их, нажимал на клавиши умножения
и деления, складывал, вычитал, извлекал корни, и все шло, как обычно.
- Двенадцать на десять, - сказал Ким. - Умножить. - Один ноль ноль
семь, - механически продиктовал Перец, а потом спохватился и сказал: -
Слушай, он ведь врет. Должно быть сто двадцать.
- Знаю, знаю, - нетерпеливо сказал Ким. - Один ноль ноль семь, -
повторил он. - А теперь извлеки мне корень из десять ноль семь...
- Сейчас, - сказал Перец.
Снова щелкнула задвижка за кулисой, и появился Проконсул, розовый,
свежий и удовлетворенный. Он стал мыть руки, напевая при этом приятным
голосом "Аве Мария". Потом он провозгласил:
- Какое же это все-таки чудо - лес, господа мои! И как преступно мало
мы говорим и пишем о нем! А между тем он достоин того, чтобы о нем писать.
Он облагораживает, он будит высшие чувства. Он способствует прогрессу. Он
сам подобен символу прогресса. А мы никак не можем пресечь распространение
неквалифицированных слухов, побасенок, анекдотов. Пропаганда леса по
существу не ведется. О лесе говорят и думают черт-те что...
- Семьсот восемьдесят пять умножь на четыреста тридцать два, - сказал
Ким.
Проконсул повысил голос. Голос у него был сильный и хорошо
поставленный - "мерседеса" не стало слышно.
- "Живем как в лесу"... "Лесные люди"... "Из-за деревьев не видно
леса"... "Кто в лес, кто по дрова"... Вот с чем мы должны бороться! Вот
что мы должны искоренять. Скажем, вы, мосье Перец, почему вы не боретесь?
Ведь вы могли бы сделать в клубе обстоятельный целенаправленный доклад о
лесе, а вы его не делаете. Я давно за вами наблюдаю и все жду, и все
напрасно. В чем дело?
- Так я ведь там никогда не был, - сказал Перец.
- Неважно. Я там тоже никогда не был, но я прочел лекцию, и, судя по
отзывам, это была очень полезная лекция. Дело ведь не в том, был ты в лесу
или не был, дело в том чтобы содрать с фактов шелуху мистики и суеверий,
обнажить субстанцию, сорвав с нее одеяние, напяленное обывателями и
утилитаристами...
- Дважды восемь поделить на сорок девять минус семью семь, - сказал
Ким.
"Мерседес" заработал. Проконсул снова повысил голос.
- Я делал это как философ по образованию, а вы могли бы сделать это
как лингвист по образованию. Я вам дам тезисы, а вы их разовьете в свете
последних достижений лингвистики... Или какая там у вас тема диссертации?
- У меня "Особенности стиля и ритмики женской прозы позднего Хэйана"
на материале "Макура-но соси", - сказал Перец. - Боюсь, что...
- Пре-вос-ход-но! Это именно то, что нужно. И подчеркните, что не
болота и трясины, а великолепные грязелечебницы; не прыгающие деревья, а
продукт высокоразвитой науки; не туземцы, не дикари, а древняя цивилизация
людей гордых, свободных, с высокими помыслами, скромных и могущественных.
И никаких русалок! Никакого лилового тумана, никаких туманных намеков -
простите меня за неудачный каламбур... Это будет превосходно, мингер
Перец, это будет замечательно. И это очень хорошо, что вы знаете лес,
можете поделиться своими личными впечатлениями. Моя лекция была тоже
хороша, однако, боюсь, несколько умозрительна. В качестве основного
материала я использовал протоколы заседаний. А вы, как исследователь
леса...
- Я не исследователь леса, - сказал Перец убедительно. - Меня в лес
не пускают. Я не знаю леса.
Проконсул, рассеянно кивая, что-то быстро писал на манжете.
- Да, - говорил он. - Да, да. К сожалению, это горькая правда. К
сожалению, это у нас еще встречается - формализм, бюрократизм,
эвристический подход к личности... Об этом вы, между прочим, тоже можете
сказать. Можете, можете, об этом все говорят. А я попытаюсь согласовать
ваше выступление с дирекцией. Я чертовски рад, Перец, что вы, наконец,
примете участие в нашей работе. Я уже давно и очень внимательно
приглядываюсь к вам... Вот так, я вас записал на следующую неделю.
Перец выключил "мерседес".
- Меня не будет на следующей неделе. У меня кончилась виза, и я
уезжаю. Завтра.
- Ну, это мы как-нибудь уладим. Я пойду к директору, он сам член
клуба, он поймет. Считайте, что вы остались еще на неделю.
- Не надо, - сказал Перец. - Не надо!
- Надо! - сказал Проконсул, глядя ему в глаза. - Вы отлично знаете,
Перец: надо! До свидания.
Он поднес два пальца к виску и удалился, помахивая портфелем.
- Паутина какая-то, - сказал Перец. - Что я им - муха? Менеджер не
хочет, чтобы я уезжал, Алевтина не хочет, а теперь и этот тоже...
- Я тоже не хочу, чтобы ты уезжал, - сказал Ким.
- Но я не могу здесь больше!
- Семьсот восемьдесят семь умножить на четыреста тридцать два...
Все равно я уеду, думал Перец, нажимая на клавиши. Все равно я уеду.
Вы не хотите себе, а я уеду. Не буду я играть с вами в пинг-понг, не буду
играть в шахматы, не буду я с вами спать и пить чай с вареньем, не хочу я
больше петь вам песни, считать вам на "мерседесе", разбирать ваши споры, а
теперь еще читать вам лекции, которых вы все равно не поймете. И думать за
вас я не буду, думайте сами, а я уеду. Уеду. Уеду. Все равно вы никогда не
поймете, что думать - это не развлечение, а обязанность...
Снаружи за недостроенной стеной, тяжко бухала баба, стучали
