Гвардейцы дружно громыхнули мечами. "Право, у него губа не дура..." -
внятно сказала королевская особа. Дона Окана взяла Румату за рукав и
потянула за собой. Уже в коридоре Румата услыхал, как дон Сэра с обидой в
голосе провозгласил: "Не вижу, почему бы благородному дону не посмотреть
на ируканские ковры..."
В конце коридора дона Окана внезапно остановилась, обхватила Румату
за шею и с хриплым стоном, долженствующим означать прорвавшуюся страсть,
впилась ему в губы. Румата перестал дышать. От феи остро несло смешанным
ароматом немытого тела и эсторских духов. Губы у нее были горячие, мокрые
и липкие от сладостей. Сделав над собой усилие, он попытался ответить на
поцелуй, и это, по-видимому, ему удалось, так как дона Окана снова
застонала и повисла у него на руках с закрытыми глазами. Это длилось целую
вечность. Ну, я тебя, потаскуха, подумал Румата и сжал ее в объятиях.
Что-то хрустнуло, не то корсаж, не то ребра, красавица жалобно пискнула,
изумленно раскрыла глаза и забилась, стараясь освободиться. Румата
поспешно разжал руки.
- Противный... - тяжело дыша, сказала она с восхищением. - Ты чуть не
сломал меня...
- Я сгораю от любви, - виновато пробормотал он.
- Я тоже. Я так ждала тебя! Пойдем скорей...
Она потащила его за собой через какие-то холодные темные комнаты.
Румата достал платок и украдкой вытер рот. Теперь эта затея казалась ему
совершенно безнадежной. Надо, думал он. Мало ли что надо!.. Тут
разговорами не отделаешься. Святой Мика, почему они здесь во дворце
никогда не моются? Ну и темперамент. Хоть бы дон Рэба пришел... Она тащила
его молча, напористо, как муравей дохлую гусеницу. Чувствуя себя последним
идиотом, Румата понес какую-то куртуазную чепуху о быстрых ножках и алых
губках - дона Окана только похохатывала. Она втолкнула его в жарко
натопленный будуар, действительно весь завешанный коврами, бросилась на
огромную кровать и, разметавшись на подушках, стала глядеть на него
влажными гиперстеничными глазами. Румата стоял как столб. В будуаре
отчетливо пахло клопами.
- Ты прекрасен, - прошептала она. - Иди же ко мне. Я так долго
ждала!..
Румата завел глаза, его подташнивало. По лицу, гадко щекоча,
покатились капли пота. Не могу, подумал он. К чертовой матери всю эту
информацию... Лисица... Мартышка... Это же противоестественно, грязно...
Грязь лучше крови, но э т о гораздо хуже грязи!
- Что же вы медлите, благородный дон? - визгливым, срывающимся
голосом закричала дона Окана. - Идите же сюда, я жду!
- К ч-черту... - хрипло сказал Румата.
Она вскочила и подбежала к нему.
- Что с тобой? Ты пьян?
- Не знаю, - выдавил он из себя. - Душно.
- Может быть, приказать тазик?
- Какой тазик?
- Ну ничего, ничего... Пройдет... - Трясущимися от нетерпения
пальцами она принялась расстегивать его камзол. - Ты прекрасен... -
задыхаясь, бормотала она. - Но ты робок, как новичок. Никогда бы не
подумала... Это же прелестно: клянусь святой Барой!..
Ему пришлось схватить ее за руки. Он смотрел на нее сверху вниз и
видел блестящие от лака неопрятные волосы, круглые голые плечи в шариках
свалявшейся пудры, маленькие малиновые уши. Скверно, подумал он. Ничего не
выйдет. А жаль, она должна кое-что знать... Дон Рэба болтает во сне... Он
водит ее на допросы, она очень любит допросы... Не могу.
- Ну? - сказала она раздраженно.
- Ваши ковры прекрасны, - громко сказал он. - Но мне пора.
Сначала она не поняла, затем лицо ее исказилось.
- Как ты смеешь? - прошептала она, но он уже нащупал лопатками дверь,
выскочил в коридор и быстро пошел прочь. С завтрашнего дня перестаю
мыться, подумал он. Здесь нужно быть боровом, а не богом!
- Мерин! - крикнула она ему вслед. - Кастрат сопливый! Баба! На кол
тебя!..
Румата распахнул какое-то окно и спрыгнул в сад. Некоторое время он
стоял под деревом, жадно глотая холодный воздух. Потом вспомнил о дурацком
белом пере, выдернул его, яростно смял и отбросил. У Пашки бы тоже ничего
не вышло, подумал он. Ни у кого бы не вышло. "Ты уверен?" - "Да, уверен".
- "Тогда грош вам всем цена!" - "Но меня тошнит от этого!" - "Эксперименту
нет дела до твоих переживаний. Не можешь - не берись". - "Я не животное!"
- "Если эксперимент требует, надо стать животным". - "Эксперимент не может
этого требовать". - "Как видишь, может". - "А тогда!.." - "Что "тогда"?"
Он не знал, что тогда. "Тогда... Тогда... Хорошо, будем считать, что я
плохой историк. - Он пожал плечами. - Постараемся стать лучше. Научимся
превращаться в свиней..."
Было около полуночи, когда он вернулся домой. Не раздеваясь, только
распустив пряжки перевязи, повалился в гостиной на диван и заснул как
убитый.
Его разбудили негодующие крики Уно и благодушный басистый рев:
- Пошел, пошел, волчонок, отдавлю ухо!..
- Да спят они, говорят вам!..
- Брысь, не путайся под ногами!..
- Не велено, говорят вам!
Дверь распахнулась, и в гостиную ввалился огромный, как зверь Пэх,
барон Пампа дон Бау, краснощекий, белозубый, с торчащими вперед усами, в
бархатном берете набекрень и в роскошном малиновом плаще, под которым
тускло блестел медный панцирь. Следом волочился Уно, вцепившийся барону в
правую штанину.
- Барон! - воскликнул Румата, спуская с дивана ноги. - Как вы
очутились в городе, дружище? Уно, оставь барона в покое!
- На редкость въедливый мальчишка, - рокотал барон, приближаясь с
распростертыми объятиями. - Из него выйдет толк. Сколько вы за него
хотите? Впрочем, об этом потом... Дайте мне обнять вас!
Они обнялись. От барона вкусно пахло пыльной дорогой, конским потом и
смешанным букетом разных вин.
- Я вижу, вы тоже совершенно трезвы, мой друг, - с огорчением сказал
он. - Впрочем, вы всегда трезвы. Счастливец!
- Садитесь, мой друг, - сказал Румата. - Уно! Подай нам эсторского,
да побольше!
Барон поднял огромную ладонь.
- Ни капли!
- Ни капли эсторского? Уно, не надо эсторского, принеси ируканского!
- Не надо вообще вин! - с горечью сказал барон. - Я не пью.
Румата сел.
- Что случилось? - встревоженно спросил он. - Вы нездоровы?
- Я здоров как бык. Но эти проклятые семейные сцены... Короче говоря,
я поссорился с баронессой - и вот я здесь.
- Поссорились с баронессой?! Вы?! Полно, барон, что за странные
шутки!
- Представьте себе. Я сам как в тумане. Сто двадцать миль проскакал
как в тумане!
- Мой друг, - сказал Румата. - Мы сейчас же садимся на коней и скачем
в Бау.
- Но моя лошадь еще не отдохнула! - возразил барон. - И потом, я хочу
наказать ее!
- Кого?
- Баронессу, черт подери! Мужчина я или нет в конце концов?! Она,
видите ли, недовольна Пампой пьяным, так пусть посмотрит, каков он
трезвый! Я лучше сгнию здесь от воды, чем вернусь в замок...
Уно угрюмо сказал:
- Скажите ему, чтобы ухи не крутил...
- Па-шел, волчонок! - добродушно пророкотал барон. - Да принеси пива!
Я вспотел, и мне нужно возместить потерю жидкости.
Барон возмещал потерю жидкости в течение получаса и слегка осоловел.
В промежутках между глотками он поведал Румате свои неприятности. Он
несколько раз проклял "этих пропойц соседей, которые повадились в замок.
Приезжают с утра якобы на охоту, а потом охнуть не успеешь - уже все пьяны
и рубят мебель. Они разбредаются по всему замку, везде пачкают, обижают
прислугу, калечат собак и подают отвратительный пример юному баронету.
Потом они разъезжаются по домам, а ты, пьяный до неподвижности, остаешься
один на один с баронессой..."
В конце своего повествования барон совершенно расстроился и даже
потребовал было эсторского, но спохватился и сказал:
- Румата, друг мой, пойдемте отсюда. У вас слишком богатые погреба!..
Уедемте!
- Но куда?
- Не все ли равно - куда! Ну, хотя бы в "Серую Радость"...
- Гм... - сказал Румата. - А что мы будем делать в "Серой Радости"?
Некоторое время барон молчал, ожесточенно дергая себя за ус.
- Ну как что? - сказал он наконец. - Странно даже... Просто посидим,
поговорим...
- В "Серой Радости"? - спросил Румата с сомнением.
- Да. Я понимаю вас, - сказал барон. - Это ужасно... Но все-таки
уйдем. Здесь мне все время хочется потребовать эсторского!..
- Коня мне, - сказал Румата и пошел в кабинет взять передатчик.
Через несколько минут они бок о бок ехали верхом по узкой улице,
погруженной в кромешную тьму. Барон, несколько оживившийся, в полный голос
рассказывал о том, какого позавчера затравили вепря, об удивительных
качествах юного баронета, о чуде в монастыре святого Тукки, где отец
настоятель родил из бедра шестипалого мальчика... При этом он не забывал
развлекаться: время от времени испускал волчий вой, улюлюкал и колотил
плеткой в запертые ставни.
Когда они подъехали к "Серой Радости", барон остановил коня и глубоко
задумался. Румата ждал. Ярко светились грязноватые окна распивочной,
топтались лошади у коновязи, лениво переругивались накрашенные девицы,
сидевшие рядком на скамейке под окнами, двое слуг с натугой вкатили в
распахнутые двери огромную бочку, покрытую пятнами селитры.
Барон грустно сказал:
- Один... Страшно подумать, целая ночь впереди и - один!.. И она там
одна...
- Не огорчайтесь так, мой друг, - сказал Румата. - Ведь с нею
баронет, а с вами я.
- Это совсем другое, - сказал барон. - Вы ничего не понимаете, мой
друг. Вы слишком молоды и легкомысленны... Вам, наверное, даже доставляет
удовольствие смотреть на этих шлюх...
- А почему бы и нет? - возразил Румата, с любопытством глядя на
барона. - По-моему, очень приятные девочки.
Барон покачал головой и саркастически усмехнулся.
- Вон у той, что стоит, - сказал он громко, - отвислый зад. А у той,
что сейчас причесывается, и вовсе нет зада... Это коровы, мой друг, в
лучшем случае это коровы. Вспомните баронессу! Какие руки, какая грация!..
Какая осанка, мой друг!..
- Да, - согласился Румата. - Баронесса прекрасна. Поедемте отсюда.
- Куда? - с тоской сказал барон. - И зачем? - на лице его вдруг
обозначилась решимость. - Нет, мой друг, я никуда не поеду отсюда. А вы
как хотите. - Он стал слезать с лошади. - Хотя мне было бы очень обидно,
если бы вы оставили меня здесь одного.
- Разумеется, я останусь с вами, - сказал Румата. - Но...
- Никаких "но", - сказал барон.
Они бросили поводья подбежавшему слуге, гордо прошли мимо девиц и
вступили в зал. Здесь было не продохнуть. Огни светильников с трудом
пробивались сквозь туман испарений, как в большой и очень грязной парной
бане. На скамьях за длинными столами пили, ели, божились, смеялись,
плакали, целовались, орали похабные песни потные солдаты в расстегнутых
мундирах, морские бродяги в цветных кафтанах на голое тело, женщины с едва
прикрытой грудью, серые штурмовики с топорами между колен, ремесленники в
прожженных лохмотьях. Слева в тумане угадывалась стойка, где хозяин, сидя
на особом возвышении среди гигантских бочек, управлял роем проворных
жуликоватых слуг, а справа ярким прямоугольником светился вход в чистую
половину - для благородных донов, почтенных купцов и серого офицерства.
- В конце концов почему бы нам не выпить? - раздраженно спросил барон
Пампа, схватил Румату за рукав и устремился к стойке в узкий проход между
столами, царапая спины сидящих шипами поясной оторочки панциря. У стойки
он выхватил из рук хозяина объемистый черпак, которым тот разливал вино по
кружкам, молча осушил его до дна и объявил, что теперь все пропало и
