взрыв уничтожает их все - вгоняет в землю, как сказал Дауге.
- На какую волну настраивать? - крикнул Юрковский.
Он сидел на вершине обреченной скалы, куда только что не без труда
была поднята мина.
- Индекс восемь! - откликнулся Быков, задирая голову.
- Ага... ясно... - Силуэт Юрковского зашевелился на фоне красных туч
в струях черной метели. - Готово! Ну, все, кажется?
- Слезайте! - крикнул Алексей Петрович.
- Интересно, какая у тебя будет физиономия, если скалы устоят, -
заметил Иоганыч, присевший рядом с Быковым на башенку транспортера.
- Ничего... не устоят, - рассеянно ответил тот, с опаской следя за
ловкими движениями Юрковского, сползавшего по отвесной гладкой стене. -
Какого черта он лезет без веревки?.. Ведь есть же трос... Но куда там!
Без фокусов не может... Ну, что он - ни туда, ни сюда?..
Юрковский словно прилип к черному камню на высоте шести-семи метров
от земли. Он казался неподвижным, и только неестественная поза да
короткое хриплое дыхание выдавали его страшное напряжение.
Дауге обеспокоенно вскочил:
- Владимир, что с тобой?..
Юрковский не ответил и вдруг, словно сорвавшийся камень скользнул
вниз. Быков сделал падающее движение и невольно зажмурился, а когда снова
открыл глаза, увидел, что геолог висит на руках тремя метрами ниже,
уцепившись за невидимый снизу выступ.
- Володька!.. - Иоганыч спрыгнул на землю и подбежал к скале.
- Спокойно, Дауге! - голос Юрковского только слегка прерывался от
напряжения. - Сколько до земли?
- Метра четыре!.. - простонал Дауге. - Расшибешься, паршивец!..
- Отойди прочь! - сказал Юрковский и полетел вниз.
Он упал классически, по всем правилам, упруго подскочил и повалился
на бок. Быков соскочил с машины, но бесстрашный геолог уже сидел на
земле. Тогда Быков обрел голос.
- Что за хулиганство, товарищ Юрковский? - рявкнул он. - Как вы
смели так рисковать? Немедленно ступайте к командиру и доложите...
- Ну, что вы в самом деле, Алексей Петрович!.. - Юрковский ловко
поднялся, встряхнулся всем телом, проверяя, все ли в порядке; голос у
него был смиренный. - Четыре метра - это же ерунда! Посудите сами...
Но Быков бушевал:
- Вы прекрасно могли спуститься по тросу! Вы вели себя как
мальчишка! Нашли время для спорта!.. Черт знает что!..
- Да брось ты, Алексей! - Дауге любовно обнял Юрковского за плечи. -
Конечно же, мальчишка! Но что ты будешь с ним делать - смельчак!..
- "Смельчак"!.. - Быков остывал. Юрковский молчал и казался
смущенным. Это было столь необычно, что, не получив сопротивления,
водитель удивился и перестал орать. - Смельчак... Вот сломал бы шею, и
возись тут с ним...
- Виноват, Алексей Петрович, - вдруг сказал Юрковский, и Быков сразу
остыл.
- Доложите командиру о своем проступке, - буркнул он и отошел к
скале, чтобы смотать трос.
Геологи принялись помогать ему.
- Жалко ее взрывать, - сказал Дауге, указывая на скалу, окутанную
крутящейся поземкой, когда, кончив работу, они собрались у открытого
люка. - Варварство - уничтожать памятник в честь великого подвига
В. Юрковского...
И он так хлопнул ладонью по спине друга, вползавшего в люк, что тот
мгновенно исчез в темноте кессона.
Ермаков повел транспортер на юг и остановил его только у самой гряды
Венериных Зубов. Обреченные скалы исчезли из виду, скрывшись за
горизонтом, за черной метелью.
- Начинать, Анатолий Борисович? - спросил Быков.
- Давайте...
Быков положил руку на рубильник радиодистанционного взрывателя,
нажал. Экран озарился ярким белым светом, потом сразу потемнел - вдали
встали, тяжело покачиваясь под ветром, три кроваво-красных столба
огнистого дыма, расплылись грибовидными облаками. Из-за горизонта,
покрывая гул далекой Голконды, долетел громовой удар, пронесся над
"Мальчиком" и, рокоча, покатился дальше.
В тот же день черный снегопад прекратился, и вдруг наступила
непонятная тьма. Неожиданно погасли багровые тучи. Над пустыней повисла
глухая ночь. Поля смолянистого песка вокруг слабо фосфоресцировали, из
трещин поднимался и плыл по ветру голубой светящийся дымок.
Начались работы по установке радиомаяков. Работали в темноте,
подсвечивая фонариками, закрепленными на шлемах, или в лучах прожекторов
"Мальчика". Собрать и установить радиомаяк было нетрудно - сказывалась
тщательная тренировка на Седьмом полигоне, - но укладка огромных полотнищ
селено-цериевых элементов занимала много времени. В общей сложности надо
было распаковать, вытащить из транспортера, уложить и присыпать сверху
песком сотни квадратных метров упругой тонкой пленки. Работа была скучная
и утомительная. К концу дня люди изматывались и валились спать, через
силу проглотив по чашке бульона с хлебом.
Работали геологи и Быков. Ермаков почти не мог передвигаться и по
многу часов подряд сидел в транспортере, поддерживая связь с "Хиусом",
пытаясь наладить телеустановку; вел дневник, снимал показания
экспресс-лаборатории, работал над картой окрестностей Голконды, аккуратно
нанося на нейлон штрихи и условные значки черной и цветной тушью; поджав
серые губы, ощупывал одряблевшие бурдюки с водой и что-то считал про
себя, прикрыв глаза красноватыми веками. По-прежнему через каждые
двадцать четыре часа, за пять минут до двадцати ноль-ноль по времени
"Хиуса", он гасил в транспортере свет, забирался в командирскую башенку,
приникал к окулярам дальномера и подолгу не отрываясь смотрел на юг.
Когда заканчивалась укладка "одеяла" вокруг очередного маяка, он с
помощью Быкова выползал наружу, проверял установку и сам приводил ее в
действие. По поводу поведения Юрковского во время подрывных работ у него
с геологом произошел короткий, но содержательный разговор без свидетелей,
суть которого уязвленный "пижон" передал весьма лаконично - "потрясающий
разнос". После этого Юрковский работал как бешеный, с натугой острословя
и в туманных выражениях жалуясь на начальство.
Связь с "Хиусом" временами держалась удивительно хорошо - очередной
каприз венерианского эфира. В такие периоды Ермаков разговаривал с
Михаилом Антоновичем через каждые три-четыре часа. Крутиков расспрашивал,
слал приветы. Он говорил, что чувствует себя отлично, что все в полном
порядке, но в голосе его зачастую звучала такая тоска по Земле, по
товарищам, что у Быкова становилось нехорошо на душе, А ведь штурман еще
ничего не знал о Богдане...
И все-таки это были замечательные, самые лучшие минуты. Сидеть,
развалившись на тюках, расслабив ноющее, измученное тело, и слушать - как
слушают музыку - далекий сипловатый голос штурмана. И думать, что
осталось совсем немного, что добрый Михаил Антонович жив, здоров, что
"Хиус" скоро придет сюда, на новый ракетодром, чтобы взять их и унести
отсюда.
Здоровье экипажа снова стало сдавать. Каждый тщательно старался
скрыть свое недомогание, но это удавалось плохо. Быков, просыпаясь по
ночам от боли в глазах, часто видел, как Ермаков, разувшись,
рассматривает распухшую щиколотку и тихонько стонет сквозь стиснутые
зубы. Юрковский втайне от других бинтовал нарывы на руках и ногах. Дауге
был особенно плох. Он казался почти здоровым, но непонятная скрытая
болезнь пожирала его. Геолог похудел, упорно держалась высокая
температура. Ермаков делал что мог - давал успокоительное, применял
электротерапию, но все это помогало мало. Болезнь не прекращалась,
вызывая иногда припадки странного бреда, когда геолог с воплями бежал от
воображаемых змей, по четверть часа просиживал где-нибудь в углу
транспортера, бессмысленно глядя в пространство перед собой, и
разговаривал с Богданом. Это было страшно, и никто не знал, что делать. В
напряженную тишину падали дикие страшные слова. Геолог говорил о Вере,
убеждал мертвого друга любить его всегда, потом начинал вспоминать Машу
Юрковскую - слезы текли по его небритому осунувшемуся лицу. В такие
минуты он не замечал никого, а очнувшись, не помнил, что с ним было...
Установка второго радиомаяка близилась к концу. Остались считанные
часы работы, когда, натрудив руки, Быков забежал в транспортер вытереть
пот со лба и немного передохнуть. Геологи остались снаружи укладывать
последнюю сотню килограммов селено-цериевого "одеяла". У рации возился
Ермаков с нахмуренным, недовольным лицом. Быков, выждав с минуту, спросил
осторожно:
- Серьезные неполадки?
Ермаков вздрогнул и обернулся.
- А, вы здесь, Алексей Петрович... Да, перерыв связи. Неожиданный
и... довольно странный...
Он выпрямился, обтирая испачканные руки губкой. Быков выжидательно
смотрел на него.
- Я беседовал с Михаилом... и... - командир колебался, - и вдруг
прервалась связь.
- Что-нибудь с аппаратурой?
- Нет, рация в порядке. Очевидно, просто не повезло. До этого связь
была на редкость хорошей.
Что-то в тоне командира показалось Быкову необычным. Некоторое время
они молча смотрели друг на друге, потом Ермаков спросил:
- Много еще осталось?
- Нет. Часа два работы. Не больше...
- Хорошо. - Командир взглянул на ручные часы, спросил небрежно: - Вы
не замечали, Алексей Петрович, когда-либо вспышек на юге?
- На юге? В стороне "Хиуса"? Нет, Анатолий Борисович. Ведь на юге, в
районе болота, никогда не бывает зарниц. По крайней мере, до сих пор не
бывало.
- Да-да, вы правы... - Ермаков говорил уже спокойное - Давайте
заканчивать - и на отдых. Осталось немного.
Быков снова нацепил шлем и поднялся. Он вдруг почувствовал себя
отдохнувшим и бодрым. У выхода задержался:
- Я скоро вернусь, Анатолий Борисович, помогу вам выбраться наружу.
Ермаков поднял голову, снова взглянул на часы и сказал непонятно:
- Надо следить за горизонтом, Алексей Петрович.
- За горизонтом?
- Да, на юге, в стороне болота...
- Х-хорошо...
Проснувшись ночью. Быков увидел, что Ермаков сидит за приемником.
Связи не было. "Хиус" молчал всю ночь. Всю ночь и весь следующий день...
Третий, последний маяк установили очень быстро, меньше чем за десять
часов. Ермаков выбрался из "Мальчика"; сильно хромая, прошел по упругой,
присыпанной песком и гравием поверхности селено-цериевой ткани, проверил
схему подключения и привел установку в действие.
Межпланетники стояли около тускло поблескивающей башенки и молчали.
Ничего не изменилось. Там, где с клокотанием кипел взрывами урановый
котел Голконды, снова подымалась, как и прежде, багровая стена света.
Вздрагивала почва под ногами. Порывами налетал несильный ветер, вздымал
облачка пыли в лучах прожекторов. На юге в непроглядной тьме неслись
смерчи над черной пустыней, низкие клубящиеся тучи цеплялись за вершины
торчащих скал. Едва слышно посвистывал маяк, и невидимый тонкий радиолуч
начал свой стремительный бег кругами по небу - от горизонта к зениту, от
зенита к горизонту, - словно разматывая бесконечную огромную спираль.
Дело завершено. Уйдет "Мальчик", снимется с гигантского болота и
вернется на Землю "Хиус". Много-много раз черное небо озарится багровым
светом, прилетят и улетят десятки планетолетов, а три невысокие крепкие
башенки будут упорно слать в эфир свои призывные сигналы: "Здесь
посадочная площадка, здесь Голконда, здесь цель ваша, скитальцы безводных
океанов Космоса!" Дело сделано, окончено, совсем, совершенно окончено!
"Хиус", Михаил Антонович, Земля - все стало удивительно близким, подошло,
