грохота не спасала акустическая защита в спецкостюмах.
Однажды из дымной стены выползла тяжелая иссиня-черная туча и
покатилась по равнине прямо на транспортер. Прыгая в люк. Быков успел
заметить, как над Голкондой вспыхнуло ослепительное синее зарево. Ермаков
повел транспортер прочь, но туча догнала его, навалилась. Забарабанили по
броне тяжелые удары - туча несла с собой обломки камня, груды песка.
Стрелка в термометре взлетела до четырехсот. По экрану запрыгали, как
тогда, в пустыне, косматые клубки шаровых молний, изображения исказились.
Потом экран ослеп. Ермаков остановил машину, и все долго неподвижно
сидели, прислушиваясь к шорохам, к стрекотанию счетчиков радиации, к
ударам собственного сердца. Туча ушла. Выбравшись из "Мальчика", они
увидели ее уползающей за горизонт в сторону горного хребта.
- Вот так рождается Черная буря, - проговорил Юрковский, провожая ее
глазами.
Голконда дышала. Иногда вдруг на "Мальчика" налетали невидимые вихри
радиоизлучения. Разгорались лампочки индикаторов, тикание счетчиков, не
прекращавшееся здесь ни на минуту, сливалось в стрекотание. К счастью,
такие бури проносились быстро и возникали сравнительно не часто.
Принимались все меры предосторожности. Была усилена защита на
спецкостюмах. Ермаков ежедневно делал всему экипажу впрыскивание
арадиатина - препарата, приостанавливающего развитие лучевой болезни; от
него тяжелело сердце и ломило поясницу. Геологи работали, заслоняясь
тяжелыми щитками, непроницаемыми для излучения. Но все-таки угроза
лучевой болезни нависла над экипажем "Мальчика". Появилось малокровие,
пропал аппетит. Люди становились вялыми и раздражительными. Ермаков
молчал и продолжал вести "Мальчик" вдоль берега Дымного моря.
Вскоре после выхода к Дымному морю Быков заметил одно
обстоятельство, показавшееся ему странным. Через каждые двадцать четыре
часа, ровно в двадцать ноль-ноль по времени планетолета (в вечных
багровых сумерках Венеры межпланетники пользовались земным счетом
времени), Ермаков, волоча искалеченную ногу, взбирался на сиденье
командирской башенки и, развернув широкоугольный дальномер на юг, подолгу
глядел, не отрываясь, в сторону пустыни, словно ожидая какого-то сигнала.
Быков не мог понять, чего ждал Ермаков, но спросить не решался.
Между тем геологическая разведка давала блестящие результаты.
Голконда воистину оказалась Голкондой - краем несметных, неисчерпаемых
богатств. Уран, торий, радий... Трансурановые элементы - плутоний,
калифорний, америций, кюрий: вещества, на производство которых в земных
условиях тратились огромные силы и средства, вещества, добываемые с
помощью сложнейших установок и в ничтожных количествах, здесь лежали
прямо под ногами. Без особых затрат их можно было добывать в промышленных
масштабах, тоннами. Дауге вопил от восторга, и даже Юрковский, в
последнее время угрюмый, пел за работой, несущей открытие за открытием.
Этих открытий нельзя было переоценить. Они означали небывалый прогресс в
энергетике, технике, промышленности, медицине. Земля, покрытая
вечнозелеными лесами от полюса до полюса, горящая мириадами огней,
населенная здоровыми, сильными, не знающими болезней людьми; изобилие,
великолепные города, могучие электростанции, ясная счастливая жизнь - все
это мысленно представлялось экипажу "Хиуса". И эта жизнь должна была
получить могучее подкрепление отсюда, из черных смоляных песков Голконды.
Под мрачным багровым небом, среди безбрежных угрюмых пустынь маленькая
горсточка людей шла через муки, боль исканий, гибель товарищей - к
большой победе. Для многого следовало многим рисковать.
У Дауге стали выпадать волосы. После сна, причесываясь, он оставлял
на гребенке черные пряди. Геолог исхудал и ослабел, только в глазах
постоянно горел упрямый огонек. Температура поднялась до 39.
- Грипп? Это надо уметь - попасть под сквозняк, не вылезая из
спецкостюма! - поражался Иоганыч, рассматривая градусник. - То есть
абсолютно гриппозная температура! Верно, Анатолий Борисович?
Ермаков только качал головой. Он сам чувствовал себя нехорошо -
болела вывихнутая нога. Это было мучительно неудобно. У Юрковского по
телу пошли нарывы, он становился все молчаливее. Это никак не могло
улучшить его душевного состояния. Он стал молчалив, злобен и груб.
Быков чувствовал себя лучше других, но как-то заметил, что у него не
в порядке глаза. Во сне он часто стонал от неожиданной резкой боли, стал
хуже видеть, быстро прогрессировала близорукость. Ермаков тщательно
осмотрел его, влил в каждый глаз по капельке маслянистой жидкости и
назначил особую диету. Быков заметил, что с этого же дня командир начал
вводить ему удвоенную дозу арадиатина.
Несмотря на сильную радиоактивность почвы и температуру, доходящую
до ста градусов, местность, по-видимому, была обитаема. Во время одного
из поисков Быков чуть отстал от геологов, рассматривая вкрапления
красивого серебристого металла в морщинистых боках потрескавшихся
валунов, и вдруг услышал отдаленные крики.
Щелкнув предохранителем автомата, он кинулся на шум, на бегу
ощупывая за поясом гранату. Навстречу ему из-за скалы выскочили геологи.
Юрковский все время оглядывался, размахивая стволом автомата. Дауге тащил
его за пояс. Через несколько секунд они уже стояли рядом, и Дауге
сбивчиво рассказывал, поминутно озираясь:
- Вот нечисть! Кошмарная гадина!.. Видел, Володя?.. Представляешь,
Алексей, прямо из скалы вытянулась пятиметровая шея с клювом-пастью на
конце... Я схватил автомат... Видел, Володя?
- Ни черта я не видел, - мрачно проговорил Юрковский, поправляя
вещевой мешок на плече. - Ты заорал, пустил лучевую очередь и бросился
удирать, да и меня за собой поволок... Ничего я не видел...
Некоторое время они стояли, молча поглядывая на черные скалы вокруг,
потом Дауге снова принялся рассказывать, как они шли, собирая материал,
как он, Дауге, нагнулся подобрать "один любопытный камешек" и вдруг
увидел на песке длинную извилистую тень. Он поднял глаза и только успел
заметить, что над головой Юрковского, стоявшего к нему боком, прямо из
скалы выдвинулась длинная гибкая шея какого-то животного, похожего на
змею, с огромной пастью и без глаз. Он чисто механическим движением
поднял автомат и открыл огонь, а когда чудище вскинулось от ожогов чуть
ли не выше скал, схватил Юрковского и побежал, таща его за собой.
- Меня больше всего поражает, что эта гадина высунулась прямо из
камня, - добавил он, немного успокоившись.
- Померещилось! - Юрковский махнул рукой. - Просто эта штука сидела
под скалой, потом смотрит и отмечает, что Дауге намеревается в
благородной рассеянности наступить ей на голову. Ну и решила... того...
- Шуточки! - рассердился Иоганыч. - Пойдем-ка лучше посмотрим, что
это было... У тебя граната есть, Алексей?
- Граната у меня есть, но идти, пожалуй, не стоит...
- Почему не стоит? Втроем - и не управимся? И потом, ей-богу, я ее
подстрелил. А, Володя?
Юрковский стоял в нерешительности, щелкая предохранителем. Быков
сказал просительно:
- Не стоит, товарищи! Не нравятся мне эти скалы. Лучше с танком сюда
вернемся... с "Мальчиком".
- Пошли, - сказал вдруг Юрковский. - Если ты его убил - это здорово
интересно. Биологи наши возликуют. А Быков в крайнем случае может
вернуться к своему танку.
Быков хотел заметить, что командует здесь он, но потом решил не
спорить: может быть, это действительно важная для науки находка. Кроме
того, он не желал снова ссориться с Юрковским - тот явно и открыто
ненавидел его после гибели Богдана.
Они шли осторожно, озираясь по сторонам, держась поближе друг к
другу. Быков держал наготове гранату.
- Здесь, - сказал Дауге.
Он подошел к подножию скалы, похлопал зачем-то по каменному ее телу,
наклонился и подобрал с земли камешек, сунул в сумку.
- Судя по всему, ты промахнулся, милый! - с ехидством произнес
Юрковский. - Пойдем домой, пора обедать...
Быков оглядел местность: скалы, валуны, песок, щебень. На скале, на
высоте трех-четырех метров, - выжженные зигзагами полосы, следы
выстрелов. Здоровая, видно, была гадина - понятно, почему Дауге так
удирал.
- Да, промахнулся я! - со вздохом проговорил Иоганыч. - А жаль! Был
бы чудесный экспонат для нашего музея...
На обратном пути Юрковский подшучивал над Дауге, называя его
"покорителем драконов", а за обедом все непривычно много говорили,
впервые за несколько последних дней. Слушая, как весело хохочет Иоганыч,
Быков невольно подумал, что нет худа без добра: в последнее время
обстановка в транспортере стала невыносимой. Геологи ссорились
непрерывно. Ермаков упорно молчал, Юрковский натянуто официально
разговаривал с командиром и совершенно не замечал Быкова. Случай с
геологами как будто разрядил болезненное напряжение, снова сделал всех
друзьями. Но, хотя Юрковский за едой дважды вполне дружески прошелся
насчет быковской внешности и даже обратился к нему с просьбой передать
консервный нож (чем изумил Быкова несказанно), Ермаков после обеда не
преминул отметить, что действия маленького отряда во время последних
событий были неосмотрительны. Глядя на Юрковского в упор, командир
подчеркнул (в самом легком тоне), что вся ответственность за безопасность
людей, занятых работами вне "Мальчика", лежит на Быкове. В ответ Иоганыч,
широко улыбаясь, сказал: "Есть!", а Юрковский нахмурился.
Час спустя, когда Быков вел транспортер, осторожно огибая громадные
туши валунов, а Ермаков сидел над своими записями, Дауге вдруг сказал
громким шепотом:
- А посмотри-ка сюда, Володя! Вот находочка!
- Н-да, Иоганыч! - не без восхищения проговорил Юрковский после
короткого молчания. - Это сенсация! Где ты ее нашел?
- Под той же скалой, где квартирует дракон. Смотри, камешек на вид
весьма простенький, но меня сразу поразила его форма.
- Трилобит... Вылитый трилобит! Наши ребята с ума сойдут на Земле!
- Трилобит на Венере? - раздался удивленный голос Ермакова. - Вы
уверены, Владимир Сергеевич?
- Ну, будем точны: это не совсем трилобит, - принялся объяснять
Дауге. - Даже на глаз различия видны, а я ведь не специалист. Но сходство
поразительное, да и вообще сам факт - наличие окаменелостей на Венере!
Насколько я знаю, еще нигде и никогда на других планетах окаменелостей не
обнаруживали...
- На Луне находили окаменелости, - со смехом сказал Юрковский.
- Ну, это не считается...
- Окаменелости на Луне? - снова удивился Ермаков.
- Да шутит он, Анатолий Борисович, - сказал Дауге. - Это был такой
смешной случай, когда на Луне обнаружили однажды осколок кремниевого
топора...
- Не однажды, а после первой посадки, - вмешался Юрковский. - В этом
и вся соль. После первой в мире высадки на Луну!
- Да-да-да! Совершенно верно! Ну конечно, изумлению нет границ.
Юрковский садится и записывает в книжечку осеняющие его идеи - чтобы не
забыть...
- Ах ты, сукин сын, - ласково сказал Юрковский.
- Да... А потом оказывается, что на каменном топоре чернильным
карандашом написано: Николай Гер...
- Николай Тихонович?
- Ага. Поскольку надпись не размылась, Юрковский сразу заявил, что
на Луне человек приспособился к отсутствию влаги... Но-но! Убери руки,
Володька!.. В общем, этот камень кто-то Геру подарил... На память. А он
