шлем.
Дауге следил за ним с дружеской улыбкой. Но, когда Быков снял
колпак, Дауге вскочил на ноги и издал странный звук, изумивший Алексея
Петровича и заставивший всех разом оглянуться.
- Мамо ридна, помичныця межпланетныкив усего свиту! - пробормотал
Юрковский, неумело крестясь. Спицын ахнул. Ермаков резко поднялся.
- Ч-что такое? - растерянно спросил Быков, оглядывая себя.
- Подожди, подожди, Алексей, что это? - заикаясь, проговорил Дауге.
- Да в чем дело?!
- У вас все лицо в крови, Алексей Петрович, - сказал Ермаков. - Вы,
вероятно, ударились лбом при толчке.
- Ударился один раз, - пробормотал водитель, ощупывая нос.
- Не трогайте руками... Сейчас я вам промою ссадину... Да не
трогайте вы руками, говорю!.. Владимир Сергеевич, дайте ему зеркало.
На лбу чернела огромная ссадина, нос распух, нижняя губа приняла
необычайную форму и все еще сочилась кровью. Щеки были разрисованы
замысловатым узором. Быков сердито отстранил зеркало.
- Действительно, мама родная...
- Ничего опасного. - Ермаков быстро и ловко промывал ранки. -
Эффектно, но не страшно... Но вот как вы ухитрились этого не заметить и
не почувствовать?..
- Так, саднило немножко... Кто мог думать?..
- Я лично этому отнюдь не удивляюсь, - сказал Дауге.
- Чему?
- Тому, что ты ничего не почувствовал. Я, например, чувствовал
только, что все время стою вверх ногами и придерживаю языком желудок...
- Не мог ты все время стоять вверх ногами... Спасибо большое,
Анатолий Борисович. Все в порядке.
Быков повесил шлем на крюк и, покряхтывая от наслаждения, полез на
тюки.
- То есть нисколько не сомневаюсь, что "Мальчик" иногда стоял на
гусеницах в этой чертовой каше... Я слишком о нем высокого мнения, чтобы
сомневаться. Но лично я точкой опоры имел собственную голову... в течение
всего рассматриваемого периода.
- Это хорошо сказано - "точка опоры"... Люблю конкретность
формулировок, - заметил Юрковский, снова принимаясь за справочник.
- Намеков не понимаю... Да... А вот почему это было так - это
совершенно неясно.
- Еще одна загадка, - сказал Спицын.
- И решение не лежит на поверхности, - подхватил Юрковский.
Дауге что-то сказал - что-то про "человекоподобных работников
науки", - но Быков уже спал.
Большой белый корабль нес его, плавно покачиваясь, по широкой синей
реке. Ярко светило солнце, далеко-далеко темнели берега за голубоватой
дымкой, а над водой носилась ослепительно белая стремительная птица.
Качка становилась все сильнее, палуба уходила из-под ног. Кто-то
закричал: "Бу-бу-бу! Ну и дорожка!" Быков полетел за борт, дрыгнул ногами
и проснулся. Транспортер швыряло и подбрасывало. Ермаков вел машину, а
остальные, цепляясь друг за друга, сгрудились у него за спиной, глядя на
экран.
- Словно клыкастые зубы, - заметил Богдан Спицына - Престарелая
богиня красоты, и мы у нее в зубах.
Быков слез со своего жесткого ложа и, подобравшись к товарищам,
просунулся между Богданом и Дауге. Пустыня кончилась. Обходя
нагромождения серого камня, "Мальчик" шел через лес гладких прямых
столбов. Над грудами камня торчали, возвышаясь на много метров, черные
остроконечные скалы - сотни их виднелись вдали. Почва была изрыта
трещинами и воронками, поросшими жестким плющом. Колючие ветки обвивались
вокруг уткнувшихся в низкое небо скалистых башен. Каменная чаща обступала
транспортер. Богдан был прав - скалы удивительно напоминали старые редкие
зубы.
Тряска становилась невыносимой. Юрковский вдруг замычал, затряс
головой - прикусил язык. Быков тронул плечо Ермакова:
- Надо остановиться, Анатолий Борисович, здесь легко пропороть брюхо
"Мальчику".
Ермаков кивнул. Он подвел машину к ближайшему столбу и выключил
двигатель.
- Надо разведать дорогу, - сказал Быков, нагибаясь к смотровому
люку. - Может быть, следует вернуться и обойти это место.
- Нет! - отрезал Ермаков. - Полоса скал тянется, вероятно, далеко. У
нас нет времени.
- Нужно рвать скалы. Несколько мин - только и всего, - предложил
Богдан Спицын.
Ермаков подумал, затем решительно поднялся:
- Проведем разведку. Вчетвером. Водитель остается у машины.
- Слушаюсь.
- На разведку, на разведку! - обрадованно запел Дауге, размахивая
геологическим молотком.
- Молоток отставить, - приказал Ермаков. - Взять только оружие.
- Анатолий Борисович, ведь мы ни разу...
- Нет времени. Юрковский, Спицын, быстрее! Быков, от машины не
отходить. Даже если услышите выстрелы... Все готовы? Пошли.
Быков выбрался вместе со всеми, присел на броню. Он сидел на чуть
выступающей командирской башенке "Мальчика" и смотрел, как удаляются по
расходящимся путям человеческие фигурки - маленькие, словно мошки, среди
тяжелых потрескавшихся валунов. Юрковский с Богданом уходили вправо,
Ермаков с Дауге - прямо. Некоторое время он еще слышал голос Юрковского,
уверявшего, что здесь лучший в мире геологический заповедник, веселый
смех Богдана, бодрый басок Иоганыча, напевавшего песенку про аргонавтов,
потом все затихло. Быков остался один.
По небу по-прежнему неслись тучи, ветер ревел в вышине среди черных
столбов, несколько раз раздавался отрывистый треск - Быкову казалось, что
это сигнальные выстрелы, и он подскакивал на месте и оглядывался. Потом
он понял, что это ветер сталкивает валуны друг с другом, однако спустился
в машину, достал автомат, перекинул через плечо. Почву сотрясали тяжелые
удары.
Удивительно все-таки мрачное место! Впереди, сзади угрюмые голые
столбы, словно колонны огромного разрушенного здания. Быков представил
себе: когда-то здесь стоял великолепный древний дворец. В нем не было
комнат - только роскошные колонны черного камня. Меж колонн с
достоинством выступали люди в белых как снег одеждах - благообразные
бородатые мудрецы, изящные женщины, воины в медных шлемах, со щитами...
Как на рисунке, который ему как-то пришлось видеть в историческом романе
об Атлантиде... Потом налетела Черная буря, разрушила свод; свод рухнул,
провалился между колоннами. Все погибло, и среди пустыни остался только
лес безмолвных черных гладких столбов...
Быков вдруг вскочил, схватился за автомат. Ему показалось, что из-за
ближайшей колонны бесшумно выдвинулся огромный темный человек ростом с
дом и замер, приглядываясь. Нет, это просто каменная глыба. Валуны
поражали причудливостью форм. Успокоившись, он принялся разглядывать
самые близкие, отыскивая знакомые очертания. Вот спящий лев; смеющаяся
физиономия в шапке; гигантская жаба; что-то вообще непонятное с рогами и
вытаращенными глазами... Каменные дебри жили своей неподвижной дремотной
жизнью. Тихонько, так, чтобы незаметно было, дышали, подрагивая боками,
замершие странные звери, поглядывали украдкой из-под тяжелых зажмуренных
век на пришельцев из другого мира. Тигры, ящеры, драконы - каменное
население каменного венерианского леса.
Быков подумал, что здешний край все-таки очень беден жизнью. На
Земле в пустыне увидишь змею, скорпиона, паука-фалангу; на краю пустыни -
сайгу... А здесь? Правда, на болоте жизни много, даже чересчур, пожалуй,
но в горах и в пустыне - только жесткие колючки, растущие прямо из
камня... Когда "Мальчик" еще выбирался из горного кольца около болота,
Быкову почудилось, что какая-то стремительная тень скользнула вдоль стены
и скрылась в колючих зарослях. Но это, наверное, обман зрения... Гиблые
места...
Быков вспомнил зеленый ковер весенней травки, поникшие ветви
карагачей, белые глинобитные домики окраин, журчание воды в арыке -
вздохнул грустно: Земля, Земля...
Вдали из-за валуна выпрыгнула черная фигурка - возвращаются! Быков
поднялся во весь рост, присматриваясь. Кто-то неторопливо шел, размахивая
руками, чтобы сохранить равновесие. Вот споткнулся, чуть не упал, в
наушниках Быкова слабо скрипнул голос. Юрковский! Чертовски приятно
видеть человека на этом каменном кладбище. Идет, не торопится, и голос
сердитый - видно, дороги нет... Плохо дело, придется рвать скалы...
волокита... Быков опять вздохнул, потом невольно рассмеялся: эк его,
однако, качает! Геолог нелепо взмахнул одной ногой, изогнулся и съехал с
большого валуна, через который перебирался, желая, видимо, сократить
путь. Наушники донесли взрыв негодования. Алексей Петрович улыбался -
приятно, удивительно приятно видеть здесь человека! Юрковский, в конце
концов, вовсе не плохой парень и действительно совсем не пижон. Но любит
задирать нос и вообще... поэт. Быков не очень понимал стихи и к романтике
относился скептически. В жизни еще слишком много прозы, чтобы заниматься
поэзией, а из каждого десяти романтиков девять не стоят скорлупы от
съедаемых ими яиц...
Юрковский подошел, тяжело дыша. Стащил через голову автомат, с
отвращением бросил его на броню, присел на булыжник. Быков спросил,
выждав:
- Есть дорога?
Юрковский махнул рукой:
- Валуны, ямы какие-то, черт бы их драл... Торчат обломки из песка -
метра по полтора, острые как бритва, а там, - он махнул рукой в сторону,
откуда пришел, - метров через двести эти Венерины зубки сплошной стеной,
человек не пролезет. Короче говоря, тупик. Придется вам, водитель,
поворачивать свои бронированные оглобли. Кто-то из умников предлагал
взять на "Хиус" вертолет. Чудак! Здесь бы эту машинку через три секунды в
щепки разнесло...
- Может быть, Ермаков с Дауге дорогу найдут...
- Возможно, хотя и сомнительно; наверное, придется искать обход: не
взрывать же все подряд! Я бы на вашем месте начал разводить пары.
Юрковский вскарабкался на броню, сел рядом с Быковым, вытянул ноги и
постучал ступней о ступню.
- А Голконду-то слышно! Чуете, Алексей Петрович? Чудесный край
загадок и тайны... Дикая, первозданная природа! Людским дыханием не
оскверненный воздух и бездорожия истоптанный простор, а?..
Быков неопределенно помычал. Манера Юрковского разговаривать
раздражала. И великолепный "романтизм" его казался нелепым, позерским.
Он, Быков, считал, что "Хиус" прокладывает дорогу для тех, кто пойдет
вслед за ним, покончит с "истоптанным бездорожьем", изменит здесь климат,
построит прекрасные города... и тогда на этом самом месте можно будет
выпить кружечку холодного пива, как в павильоне на углу Пролетарского
проспекта и улицы Дзержинского в Ашхабаде...
- А вот еще загадка... - "пижон" протянул руку.
Над вершинами скал беззвучно возникли и протянулись по небу давешние
лиловые переливающиеся полосы. Быков вскочил.
- Ага! Вы их тоже видите!
- Что значит "тоже"? - удивился Юрковский. - Трудно не увидеть...
Полосы медленно погасли, словно растаяли в багровом свете..
Вдали показались еще две фигурки - они поднялись на валун, одна
помахала рукой. Быков махнул в ответ.
- Вот и Ермаков с Дауге. Что же Богдан? Вы разошлись с ним, что ли,
Владимир Сергеевич?
- Да, видно, разошелся, - рассеянно ответил Юрковский, следя за
приближавшимися товарищами. - Здесь легко разойтись - за десять шагов
из-за камней ничего не видно, а я возвращался другой дорогой. Он давно
ушел?
- Как это - ушел? Вместе с вами...
- Что? - спросил Юрковский, очевидно не расслышав его слов.
Быков промолчал, соображая. Что он, смеется, что ли, чудак?
- Там же ерунда какая-то была, течь в кислородном баллоне. Неполная
герметичность...
- Что такое? - Быков ощутил странное беспокойство. Он не понимал
