Юрковского.
Тот, по-видимому, тоже удивился:
- У Богдана что-то случилось с кислородным баллоном. Он сказал мне,
чтобы я не задерживался, а сам вернулся к "Мальчику" взять новый... На
всякий случай. Вы что - отлучались, что ли, Алексей Петрович?
- Богдан вернулся к "Мальчику"?
- Вернулся. Взять новый баллон...
- Богдан не возвращался к "Мальчику", - с трудом выговорил Быков,
ощущая во всем теле томительный холодок нехорошего предчувствия.
- Не возвращался?
Оба они вскочили одновременно и уставились друг на друга, едва
осознавая тяжесть надвигающейся беды. Быков не видел лица Юрковского и
только вдруг совершенно перестал слышать его дыхание.
- Осторожнее, осторожнее, Анатолий Борисович... Вот так!.. -
раздался голос Дауге.
Быков оглянулся. Дауге и Ермаков подходили к транспортеру. У геолога
на шее висело два автомата, он поддерживал командира под руку. Ермаков
шел медленно, сильно припадая на правую ногу. Не доходя нескольких шагов,
он проговорил сквозь стиснутые зубы:
- Готовьтесь, водитель. Там можно пройти. Все в машину!
Неожиданно Юрковский спрыгнул на землю, подхватил автомат и, не
говоря ни слова, кинулся прочь, скользя и спотыкаясь на каменных
обломках. Быков отстал от него на секунду.
- Дауге! - рявкнул он таким голосом, что тот вздрогнул и вытянулся.
- Один автомат командиру - и за Юрковским, живо!.. Анатолий Борисович,
вероятно, с Богданом беда. Разрешите идти?
- Идите! - крикнул Ермаков.
Дауге уже бежал впереди, путаясь в колючих стеблах плюща. Быков
бросился за ним. Ноги разъезжались, срывались с гладкого камня. Почва -
крупный щебень пополам с булыжниками, припорошенными песком и пылью, -
уходила из-под ног, щетинилась острыми обломками. Быков сразу покрылся
потом. "Скорее, скорее", - стучало в висках. Мысль работала быстро,
четко. Либо Богдан подвергся нападению ("Вряд ли - скалы мертвы..."),
либо поскользнулся, расшибся, лежит без сознания ("Тогда найдем,
непременно найдем..."), либо заблудился ("Но почему тогда не стреляет, не
зовет?"). Хлестко ударила автоматная очередь. Богдан!.. Нет, это
Юрковский. Правильно, молодец, включил сигнальный магазин, забрался на
валун, на тот, что похож на жабу, оглушительно бьет из автомата в низкое
небо. Перестал, прислушивается... Нет ответа, нет... Камень отвечает
замысловатым раскатистым эхом да воет ветер в вершинах остроконечных
скал...
Быков сидел, прислонившись спиной к груде тюков, медленно жевал
прессованную ветчину, жадно запивая фруктовым соком из нейлонового
стаканчика. Тяжело, с хрипом дышал во сне Дауге. Он свалился где сидел,
прямо на полу. Темное лицо его еще больше почернело, щетинистые щеки
ввалились. Время от времени он торопливо бессвязно бормотал что-то
по-латышски, судорожно шевеля губами. Над рацией склонился неподвижный
Ермаков. Глаза его были закрыты, только тихонько двигались белые сухие
пальцы на блестящей кремальере. Он прощупывал эфир, пытаясь связаться с
"Хиусом". Раньше это всегда делал Богдан. Богдан... Над головой по
пласт-броне постукивают медленные, усталые шаги. Это Юрковский.
Юрковский считает себя виновным в несчастье с Богданом. Дауге и
Быков пытались переубедить его, но безуспешно.
- Я не должен был отпускать его одного, - твердил он, глядя на
товарищей пустыми глазами.
Бедный Богдан... Бедный Юрковский...
Двенадцать часов бродили они по каменным дебрям.
Глухое эхо отвечало на выстрелы, мерно рокотала далекая Голконда,
гулко лопались горбатые валуны, заставляя их вздрагивать и озираться.
Богдан не отвечал. Они находили расстрелянные гильзы - там, где побывали
уже сами. Полустертые следы ног - своих собственных ног. Богдан не
откликался... Они почти не разговаривали друг с другом, только иногда,
когда Дауге или Юрковский пытались отделиться от маленького отряда. Быков
приказывал им вернуться голосом, которого не узнавали ни они, ни он сам.
Несколько раз им казалось, что откуда-то издалека доносятся выстрелы, -
они опрометью бросались туда, стреляя на ходу, и всегда оказывалось, что
они ошибались. Пот заливал глаза, ноги подгибались и дрожали. Все чаще
они спотыкались и падали, и все труднее им было подниматься. Наконец
Юрковский упал, а Дауге, пытаясь ему помочь, свалился сам. Быков подошел
к ним и опустился на щебень, с трудом подогнув одеревеневшие ноги.
Некоторое время он смотрел, как Юрковский, задыхаясь, пытается подняться,
еле шевеля руками, не поднимая отяжелевшей головы, потом сказал:
- Пошли к "Мальчику"... Надо передохнуть.
- Не-е-ет! - яростно просипел Юрковский.
Но они все-таки пошли назад, и Быков нес все три автомата и вел
Юрковского, придерживая его за плечи. Дауге, шатаясь, шел впереди, не
выбирая дороги, и, когда он останавливался, приникнув к скале. Быков
подходил к нему и толкал в спину. Геолог с трудом отрывался от камня и,
спотыкаясь, брел дальше. Он казался ослепшим от усталости, но именно он
первый заметил широкую черную расселину и на краю ее тускло
поблескивающий автомат Богдана. Дауге закричал и упал на колени, невнятно
бормоча, тыча слабой рукой в пропасть...
Когда "Мальчик", грузно переваливаясь на камнях, подполз к трещине.
Быков обвязался стальным тросом и спустился вниз. Он слышал, как наверху
хрипло зовет Юрковский: "Богдан! Богдан!.." На дне расселины Быков при
свете фонарика увидел груды камня, песок, обломки колючих ветвей плюща,
щебень... Он бродил во тьме полчаса, ощупал каждый камень, осмотрел
каждую трещинку... Богдана не было. У него еще хватило сил выбраться из
расселины и залезть в машину. Там он упал и заснул...
Быков допил сок, собрал крошки, бросил их в мусоропровод. Ермаков не
шевелился. Дауге вдруг поднялся, тараща мутные глаза, и бросился к нему:
- Богдан! Богданыч! Нашелся, родной! - Голос его упал, он как-то
сразу обмяк, сел, растирая лицо обеими ладонями. Помолчав, проговорил: -
Простите, Анатолий Борисович... Померещилось, - и принялся надевать шлем
дрожащими руками.
Ермаков только глянул на него бегло и отвернулся.
- Мы, пожалуй, попробуем еще раз, Анатолий Борисович, - сказал
нерешительно Быков.
- Да, - беззвучно шевельнул губами Ермаков.
Прошло еще сорок восемь часов, полных предельного напряжения, надежд
и горьких ошибок. Поиски были напрасны.
Ничего! Никаких следов. В километровом радиусе вокруг "Мальчика"
межпланетники обыскали каждую трещинку. В расселину, рядом с которой был
найден автомат, спускались четыре раза. Они не могли сделать большего, и
Юрковский глухо рычал, в бессильной ярости сжимая большие руки. Если бы
Богдан погиб у них на глазах, в бою или под обвалом, если бы они нашли
хотя бы его тело - им было бы легче.
Ермаков молчал. Каждый раз, когда товарищи уходили на поиски, он с
трудом, волоча вывихнутую ногу, выползал наружу и часами сидел около
транспортера, положив на колени автомат, - ждал сигнала. Пока остальные
отдыхали, - измотанные многочасовой ходьбой, он дежурил наверху или
пытался связаться с "Хиусом". Ермаков ждал и боялся разговора с далеким
штурманом, но, когда наконец радостный голос Михаила Антоновича донесся
из репродуктора, прерываемый раздражающим треском помех, командир
заговорил в спокойном, даже слегка шутливом тоне. Сказал, что цель
близка, все в порядке, настроение бодрое. Немного задержались в скалах
из-за плохой дороги, но это не страшно. Все члены экспедиции шлют привет.
Прислушиваясь к этому разговору, геологи молчали одобрительно - Михаилу
не к чему знать все. Ему и так не сладко в одиночестве.
В этот день Юрковский сделал последнюю безумную попытку раскрыть
тайну исчезновения Богдана. Опытный скалолаз, он ухитрился взобраться на
вершину одного из самых высоких столбов метрах в ста от "Мальчика".
Тридцатиметровая черная громадина была расколота вдоль, и, упираясь в
края трещины, геолог с нечеловеческой ловкостью вскарабкался на нее,
чтобы осмотреть окрестности.
Быков и понурый Дауге терпеливо стояли у подножия. Потом, когда
Юрковский спустился вниз и отдыхал, упираясь спиной в гладкий камень, они
так же терпеливо ожидали, что он скажет.
Но Юрковский сказал только:
- Голконда близко... Как на ладони...
Ермаков ждал их около "Мальчика", пропустил в люк, пролез сам и,
когда все сняли шлемы, сказал очень тихо:
- Выступаем через час.
Быков не удивился - он ждал этих слов. Даже если бы кислородный
баллон Спицына был исправен, запасы кислорода в нем должны были кончиться
уже давно, а то, что мог вытянуть из венерианской атмосферы кислородный
фильтр, могло затянуть агонию удушья только на тридцать-сорок часов.
Богдан Спицын был мертв.
Но, когда Ермаков объявил, что "Мальчик" выступает, Юрковский
стиснул руки, а Дауге поднял темное лицо с усталыми, запавшими глазами.
- У нас нет времени. Оставаться здесь дольше я не считаю возможным
и... целесообразным.
Юрковский, шатаясь, поднялся:
- Анатолий Борисович!..
Ермаков молчал. Юрковский, беззвучно шевеля губами, прижимал к груди
трясущиеся руки. Дауге снова понурил голову. Молчание длилось бесконечно,
и Быков не выдержал. Он поднялся и направился к пульту управления. И
тогда, высокий, надорванный, прозвенел голос Юрковского:
- Я не уйду отсюда!
Глаза его блуждали, на белых щеках вспыхнули красные пятна.
- Он здесь, где-то рядом... может быть, он еще... Я не уйду... -
голос сорвался, - Анатолий Борисович!
Ермаков проговорил мягко, убеждающе:
- Владимир Сергеевич, мы должны идти. Богдан умер. У него нет
кислорода. Мы должны выполнить свой долг. Мы не имеем права... Вы
думаете, первым экспедициям в Антарктике было легче? А Баренц, Седов,
Скотт, Амундсен?.. А наши прадеды под Сталинградом?... Смерть любого из
нас не может, не должна остановить наступления...
Никогда Ермаков не произносил столь длинных речей.
Юрковский, цепляясь за стены, придвинулся к Ермакову:
- Мне плевать на все!.. Мне плевать на Голконду! Это подло, товарищ
Ермаков! Я не уйду! К черту! Я остаюсь один...
Быков увидел, как лицо Ермакова стало серым. Командир планетолета не
шевельнулся, но в голосе пропали дружеские нотки:
- Товарищ Юрковский, прекратите истерику, приведите себя в порядок!
Приказываю надеть шлем и приготовиться к походу!
Он резко повернулся и сел за пульт управления. Юрковский, весь
сникнув, рухнул на сиденье. Плечи его тряслись. Он был жалок и страшен, и
Быков, не сводя с него глаз, шагнул к нему. Но не успел: стремительным
кошачьим движением, выпрямившись, как стальная пружина, геолог рванулся к
люку. В руках его вдруг оказался автомат.
- Так? Да? Так? - выкрикнул он. - Пусть! К черту! Я остаюсь один!
Быков схватил его за плечо.
- Куда? Без шлема, сатана!..
Юрковский ударил его прикладом в лицо, брызнули темные капли на
силикетовую ткань костюма. Быков, навалившись, рвал у него из рук оружие,
ломая пальцы. Оба рухнули на пол. Юрковский сопротивлялся бешено. Перед
глазами Быкова блестели оскаленные зубы, в ушах хрипел задыхающийся
шепот:
- Сволочь!.. Пусти, гад!.. Кирпичная морда... Жандарм, сволочь!..
Быков вырвал наконец автомат, отбросил в сторону. Пол качнулся,
раздался визгливый скрежет - "Мальчик" разворачивался, уходил от
проклятого места, от ненайденной могилы, лязгая сталью по серому камню.
- Иоганыч!.. Что же ты? Иоганыч... Богдан... - Юрковский застонал,
