Возник крайне неприятный инцидент, и все время, пока инцидент
распутывался, пока Фарфуркиса унижали, сгибали в бараний рог, вытирали об
него ноги и выбивали ему бубну, Выбегалло, как бы говоря: "Вот злонравия
достойные плоды!", укоризненно качал головой и многозначительно поглядывал
в мою сторону. Потом Фарфуркиса, растоптанного, растерзанного,
измочаленного и измолоченного, пустили униженно догнивать на его место, а
сами, отдуваясь, опуская засученные рукава, вычищая клочья шкуры из-под
когтей, облизывая окровавленные клыки и время от времени непроизвольно
взрыкивая, расселись за столом и объявили себя готовыми к утреннему
заседанию.
- Грррм, - произнес Лавр Федотович, бросив последний взгляд на
распятые останки. - Следующий! Докладывайте, товарищ Зубо.
Комендант впился в раскрытую папку скрюченными пальцами, в последний
раз глянул поверх бумаг на поверженного врага налитыми глазами, в
последний раз с оттяжкой кинул задними лапами землю, поклокотал горлом и,
только втянув жадно раздутыми ноздрями сладостный аромат разложения,
окончательно успокоился.
- Дело семьдесят второе, - затарабанил он. - Константин
Константинович Константинов, двести тринадцатый до новой эры, город
Константинов планеты Константины звезды Антарес...
- Я бы попросил! - прервал его Хлебовводов. - Ты что это нам читаете?
Ты это нам роман читаете? Или водевиль? Ты, братец, анкету нам
зачитываете, а получается у тебя водевиль.
Лавр Федотович взял бинокль и направил на коменданта. Комендант сник.
- Это, помню, в Сызрани, - продолжал Хлебовводов, - бросили меня
заведующим курсов квалификации среднего персонала, так там тоже был один -
улицу не хотел подметать... Только не в Сызрани, помнится, это было, а в
Саратове... Ну да, точно, в Саратове! Сперва я там школу
мастеров-крупчатников укреплял, а потом, значит, бросили меня на эти
курсы... Да, в Саратове, в пятьдесят втором году, зимой. Морозы, помню,
как в Сибири... Нет, - сказал он с сожалением, - не в Саратове это было. В
Сибири это и было, а вот в каком городе - вылетело из башки. Вчера еще
помнил, эх, думаю, хорошо бы там, в этом городе...
Он замолчал, мучительно приоткрыв рот. Лавр Федотович подождал
немного, осведомился, есть ли вопросы к докладчику, убедился, что вопросов
нет, и предложил Хлебовводову продолжать.
- Лавр Федотович, - прочувственно сказал Хлебовводов, - забыл,
понимаете, город. Ну, забыл и все. Пускай он пока дальше зачитывает, а я
покуда вспомню... Только пускай он по форме, пускай пункты называет и не
частит, а то ведь безобразие получается...
- Продолжайте докладывать, товарищ Зубо, - сказал Лавр Федотович.
- Пункт пятый, - прочитал комендант, - национальность...
Фарфуркис позволил себе слабо шевельнуться и сейчас же испуганно
замер. Однако Хлебовводов уловил это движение и приказал коменданту:
- Сначала. Сначала! Сызнова читайте!
- Пункт первый, - сказал Зубо. - Фамилия...
Пока он читал сызнова, я рассматривал реморализатор. Это была плоская
блестящая коробка со стеклами. Эдик управлялся с этим приборчиком
удивительно ловко. Я бы так не мог. Пальцы у него двигались, как змеи. Я
загляделся.
- Херсон! - заорал вдруг Хлебовводов. - В Херсоне это было, вот
где... Ты, давайте, продолжайте, - сказал он вздрогнувшему коменданту. -
Это я так, вспомнил... - Он сунулся к уху Лавра Федотовича и, млея от
смеха, принялся ему что-то нашептывать, так что черты лица товарища
Вунюкова обнаружили тенденцию к раздеревенению, и он был вынужден
прикрыться от общественности обширной ладонью.
- Пункт шестой, - нерешительно зачитал комендант. - Образование:
высшее син... кри... кре... кретическое.
Фарфуркис дернулся и пискнул, но опять не посмел. Хлебовводов ревниво
вскинулся.
- Какое? Какое образование?
- Синкретическое, - повторил комендант единым духом.
- Ага, - сказал Хлебовводов и поглядел на Лавра Федотовича.
- Это хорошо, - веско произнес Лавр Федотович. - Мы любим
самокритику. Продолжайте докладывать, товарищ Зубо.
- Пункт седьмой. Знание иностранных языков: все без словаря.
- Чего-чего? - сказал Хлебовводов.
- Все, - повторил комендант. - Без словаря.
- Вот так самокритическое, - сказал Хлебовводов. - Ну ладно, мы это
проверим.
- Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель
поэзии, амфибрахист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт девятый...
- Подождите, - сказал Хлебовводов, - работает-то он где?
- В настоящее время он в отпуске, - пояснил комендант, - в
краткосрочном.
- Это я без тебя понял, - возразил Хлебовводов. - Я говорю:
специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
- Читатель... - сказал он. - Стихи, видно, читает.
Хлебовводов ударил по столу ладонью.
- Я тебе не говорю, что я глухой, - сказал он. - Что он читает, это я
слышал. Читает и пусть в свободное от работы время. Специальность, говорю!
Работает где, кем?
Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел:
- Его специальность - читать поэзию, - сказал я. - Он
специализируется по амфибрахию.
Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.
- Нет, - сказал он, - амфибрахий - это я понимаю. Амфибрахий там...
То, се... Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему зарплату плотят.
- У них зарплаты как таковой нет, - пояснил я.
- А! - обрадовался Хлебовводов. - Безработный! - но он тут же опять
насторожился. - Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся.
Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь тут
что-то...
- Грррм, - произнес Лавр Федотович, - имеется вопрос к докладчику, а
также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.
- Читатель поэзии, - быстро сказал Выбегалло. - И вдобавок... эта...
амфибрахист.
- Место работы в настоящее время? - сказал Лавр Федотович.
- Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить, краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону
Хлебовводова.
- Имеются еще вопросы? - осведомился он.
Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высокая
доблесть солидарности с мнением начальства бьется в нем с не менее высоким
чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с
заметным для себя ущербом.
- Что я должен сказать, Лавр Федотович, - залебезил Хлебовводов, -
ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист - это вполне понятно.
Амфибрахий там... то, се... И насчет поэзии все четко. Пушкин там,
Михалков, Корнейчук... А вот читатель. Нет же в номенклатуре такой
профессии! И понятно, что нет. А то как это получится? Я, значит, стишки
почитываю, а мне за это - блага, мне за это - отпуск... Вот что я должен
уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.
- Заслушаем мнение консультанта, - объявил он.
Выбегалло поднялся.
- Эта... - сказал он и погладил бороду. - Товарищ Хлебовводов
правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит
стихи - се ля мон сюр ле кер ке же ву ле ди <я говорю вам это, положа руку
на сердце (франц.)>. Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманде ампе
<я вас спрашиваю (франц.)>, всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что
далеко не всякие. Поэтому мы должны очень строго следовать... эта...
определенному, значит, курсу, не терять из виду маяков и... эта... ле вин
этире или ро ле буаро <когда вино откупорено, его следует выпить
(франц.)>. Мое личное мнение вот такое: эдэ-туа эдье тедера <помогай себе
сам, тогда и бог тебе поможет (франц.)>. Но я предложил бы еще заслушать
присутствующего здесь представителя снизу товарища Привалова, вызвать его,
так сказать, в качестве свидетеля...
Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:
- А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится
ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый...
- Вуаля, - с горечью сказал Выбегалло. - Ле ду ка сьен кон донно же
бом дапрезан!
- Вот я и говорю: пускай, - повторил Хлебовводов.
- У них там очень много поэтов, - объяснил я, - все пишут стихи, и
каждый поэт, естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же -
существо неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с
удовольствием читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие
знать не желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а
поскольку жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо,
создана специальная профессия - читатель. Одни специализируются по ямбу,
другие - по хорею, а Константин Константинович - крупный специалист по
амфибрахию и осваивает сейчас Александрийский стих, приобретает вторую
специальность. Цех этот, естественно, вредный и читателям полагается не
только усиленное питание, но и частые краткосрочные отпуска.
- Это я все понимаю! - проникновенно сказал Хлебовводов. - Ямбы там,
хореи. Но я не понимаю: за что ему деньги платят? Ну, сидит, читает.
Вредно, знаю! Но как ты его проверишь, читает он или кимарит? Вот я служил
в инспекции по карантину и защите растений, так у нас попался один...
Делает вид, что работает, даже записывает что-то в блокноте, а на деле -
спит прощелыга! Сейчас по конторам многие навострились спать с открытыми
глазами... Так вот я и не понимаю: наш-то как? Может, врет? Не должно же
быть такой профессии, чтобы контроль был невозможен - работает человек
или, наоборот, спит?
- Это все не так просто, - вмешался Эдик, оторвавшись от насТройки
реморализатора, - ведь он не только читает: ему присылают все стихи,
написанные амфибрахием. Он должен все их прочесть, понять, найти в них
источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить
какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он
обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих
авторов, на читательских конференциях, и выступать так, чтобы авторы были
довольны, чтобы они чувствовали свою необходимость... Это очень, очень
тяжелая профессия, - заключил он. - Константин Константинович - настоящий
герой труда.
- Да, - сказал Хлебовводов, - теперь я уяснил. Полезная профессия. И
система мне нравится. Хорошая система, справедливая.
- Продолжайте докладывать, товарищ Зубо, - произнес Лавр Федотович.
Комендант вновь поднес папку к глазам.
- Пункт девятый. Был ли за границей: был. В связи с неисправностью
двигателя четыре часа находился на острове Рапа-Нуи.
Фарфуркис что-то неразборчиво пропищал, и Хлебовводов тотчас
подхватился.
- Это чья же нынче территория? - обратился он к Выбегалле.
Профессор Выбегалло, добродушно улыбнувшись, широким жестом отослал
его ко мне.
- Дадим слово молодежи, - сказал он.
- Территория Чили, - объяснил я.
- Чили, Чили... - забормотал Хлебовводов, тревожно поглядывая на
Лавра Федотовича. Лавр Федотович хладнокровно курил. - Ну, раз Чили -
ладно тогда, - решил Хлебовводов. - И четыре часа только... Ладно. Что там
дальше?
- Протестую! - с безумной храбростью прошептал Фарфуркис, но
комендант уже читал дальше:
- Пункт десятый. Краткая сущность необъясненности: разумное существо
со звезды Антарес. Летчик космического корабля под названием "летающее
блюдце"...
Лавр Федотович не возражал. Хлебовводов, глядя на него, одобрительно
кивнул, и комендант продолжал:
- Пункт одиннадцатый. Данные о ближайших родственниках... Тут большой
