руку, чтобы постучать, постоял немного и, не постучав, снова спустился
вниз. Руки у портье были мокрые, к ним приставали клочья волос, и волосами
был обсыпан его форменный сюртук, а на лице, на обеих щеках вспухли свежие
царапины. Он посмотрел на Виктора - глаза у него были ошалелые. Но сейчас
нельзя было замечать всех этих странностей, это было бы бестактно и
жестоко и тем более нельзя было говорить об этом, необходимо было сделать
вид, будто ничего не случилось, все это надо отложить на потом, на завтра,
или, может быть, даже на послезавтра. Виктор спросил:
- Где остановился этот... знаете, молодой человек в очках, он всегда
ходит с портфелем.
Портье замялся. Как бы в поисках выхода, он посмотрел на номерную
доску с ключами, а потом все-таки ответил:
- В триста двенадцатом, господин Банев.
- Спасибо, - сказал Виктор, кладя на конторку монетку.
- Только они не любят, когда их беспокоят, - нерешительно предупредил
портье.
- Я знаю, - сказал Виктор. - Я и не думал их беспокоить. Я просто так
спросил... загадал, Понимаете ли: если в четном, то все будет хорошо.
Портье бледно улыбнулся.
- Какие же у вас могут быть неприятности, господин Банев? - Вежливо
спросил он.
- Всякие могут быть, - вздохнул Виктор. - Большие и малые. Спокойной
ночи.
Он поднялся на третий этаж, двигаясь неторопливо, нарочито
неторопливо, словно бы для того, чтобы все обдумать и взвесить, и
прикинуть возможные последствия, и учесть все, на три года вперед, но на
самом деле думал только о том, что ковер на лестнице давным-давно пора
сменить, облез ковер, вытерся. И только уже перед тем, как постучать в
дверь триста двенадцатого номера (люкс: две спальни и гостиная, телевизор,
приемник первого класса, холодильник и бар), он чуть не сказал вслух: "Вы
крокодилы, господа? Очень приятно. Так вы у меня будете жрать друг друга".
Стучать пришлось довольно долго: сначала деликатно костяшками
пальцев, а когда не ответили - более решительно кулаком, а когда и на это
не отреагировали - только скрипнули половицей и задышали в замочную
скважину - тогда, повернувшись задом, каблуками, уже совсем грубо.
- Кто там? - спросил, наконец, голос за дверью.
- Сосед, - ответил Виктор. - Откройте на минутку.
- Что вам надо?
- Мне надо сказать вам пару слов.
- Приходите утром, - сказал голос за дверью. - Мы уже спим.
- Черт бы вас подрал, - сказал Виктор, рассердившись. - Вы хотите,
чтобы меня здесь увидели? Откройте, чего вы боитесь?
Щелкнул ключ и дверь приоткрылась. В щели появился тусклый глаз
долговязого профессионала. Виктор показал ему раскрытые ладони.
- Пару слов, - сказал он.
- Заходите, - сказал долговязый. - Только без глупостей.
Виктор вошел в прихожую, долговязый закрыл за ним дверь и зажег свет.
Прихожая была тесная, вдвоем они с трудом помещались в ней.
- Ну, говорите, - сказал долговязый. Он был в пижаме, спереди чем-то
запачканный. Виктор с изумлением принюхался - от долговязого несло
спиртом. Правую руку он, как и полагалось, держал в кармане.
- Мы так и будем здесь беседовать? - осведомился Виктор.
- Да.
- Нет, - сказал Виктор. - Здесь я беседовать не буду.
- Как хотите, - сказал долговязый.
- Как хотите, - сказал Виктор. - Мое дело маленькое. Они помолчали.
Долговязый, уже не скрываясь, внимательно обшаривал Виктора глазами.
- Кажется, ваша фамилия Банев? - сказал он.
- Кажется.
- Ага, - сказал долговязый хмуро. - Так какой же вы сосед? Вы живете
на втором этаже.
- Сосед по гостинице, - объяснил Виктор.
- Ага... Так что вам нужно, я не пойму.
- Мне нужно кое-что вам сообщить, - сказал Виктор. - Есть кое-какая
информация. Но я уже начинаю раздумывать, стоит ли.
- Ну, ладно, - сказал долговязый. - Пойдемте в ванную.
- Знаете, - сказал Виктор. - Я, пожалуй, пойду.
- А почему вы не хотите в ванную? Что за капризы?
- Вы знаете, - сказал Виктор, - я раздумал. Я, пожалуй, пойду. В
конце концов это не мое дело. - Он сделал движение.
Долговязый даже закряхтел от раздирающих его противоречий.
- Вы, по-моему, писатель, - сказал он. - Или я вас с кем-то путаю?
- Писатель, писатель, - сказал Виктор. - До свидания.
- Да нет, погодите. Так бы сразу и сказали. Пойдемте. Вот сюда.
Они вошли в гостиную, где сплошь были портьеры - справа портьеры,
слева портьеры, прямо, на огромном окне, портьеры. Огромный телевизор в
углу сверкал цветным экраном, звук был выключен. В другом углу из мягкого
кресла под торшером смотрел на Виктора поверх развернутой газеты очкастый
молодой человек, тоже в пижаме и шлепанцах. Рядом с ним на журнальном
столике возвышалась четырехугольная бутылка и сифон. Портфеля нигде не
было видно.
- Добрый вечер, - сказал Виктор. Молодой человек молча наклонил
голову.
- Это ко мне, - сказал долговязый. - Не обращай внимания.
Молодой человек снова кивнул и закрылся газетой.
- Прошу сюда, - сказал долговязый. Они прошли в спальню направо, и
долговязый сел на кровать. - Вот кресло, - сказал он. - Садитесь и
выкладывайте.
Виктор сел. В спальне густо пахло застоявшимся табачным дымом и
офицерским одеколоном. Долговязый сидел на кровати и смотрел на Виктора,
не вынимая руки из кармана. В гостиной хрустела газета.
- Ладно, - сказал Виктор. Не то, чтобы ему удалось полностью
преодолеть сомнение, но раз он сюда пришел, надо было говорить. - Я
примерно представляю себе, кто вы такие. Может быть, я ошибаюсь, и тогда
все в порядке. Но если я не ошибаюсь, то вам полезно будет узнать, что за
вами следят и стараются вам помешать.
- Предположим, - сказал долговязый. - И кто же за нами следит?
- Вами очень интересуется человек по имени Павор Сумман.
- Что? - сказал долговязый. - Санинспектор, что ли?
- Он не санинспектор. Вот, собственно, и все, что я хотел вам
сказать. - Виктор встал, но долговязый не пошевелился.
- Предположим, - повторил он. - А откуда вы это, собственно, знаете?
- Это важно? - спросил Виктор.
Некоторое время долговязый раздумывал.
- Предположим, что не важно, - произнес он.
- Ваше дело - проверить, - сказал Виктор. - А я больше ничего не
знаю. До свидания.
- Да куда же вы, погодите, - сказал долговязый. Он нагнулся к
туалетному столику, вытащил бутылку и стакан. - Так хотели войти и теперь
уже уходите... Ничего, если из одного стакана?
- Это смотря что, - ответил Виктор и сел.
- Шотландское, - сказал долговязый. - Устраивает?
- Настоящее шотландское?
- Настоящий скоч. Получайте, - он протянул Виктору стакан.
- Живут же люди, - сказал Виктор и выпил.
- Куда нам до писателей, - сказал долговязый и тоже выпил. - Вы бы
все-таки рассказали толком.
- Бросьте, - сказал Виктор. - Вам за это деньги платят. Я вам назвал
имя, адрес вы сами знаете, вот и займитесь. Тем более, что я на самом деле
ничего не знаю. Разве что... - Виктор остановился и сделал вид, что его
осенило. Долговязый немедленно клюнул.
- Ну, - сказал он. - Ну?
- Я знаю, что он похитил одного мокреца и что он действовал вместе с
городскими легионерами. Как его там... Фламента... Ювента...
- Фламин Ювента, - подсказал долговязый.
- Вот-вот.
- Насчет мокреца - это точно? - спросил долговязый.
- Да. Я попытался помешать, а господин санитарный инспектор треснул
меня кастетом по голове. А потом, пока я валялся, они увезли его на джипе.
- Так-так, - произнес долговязый. - Значит, это был Сумман...
Слушайте, а вы молодец, Банев! Хотите еще виски?
- Хочу, - сказал Виктор. Чтобы он не говорил себе, как бы он себя не
уговаривал, как бы он себя не настраивал, ему было противно. Ну, ладно,
подумал он. И на том спасибо, что шотландское, по крайней мере, не
мучаюсь. Никакого удовольствия, хотя они теперь начнут жрать друг друга.
Голем прав: зря я полез в это дело... Или Голем хитрее, чем я думаю?
- Прошу, - сказал долговязый, протягивая ему полный стакан.
9
- Который час? - сонно спросила Диана.
Виктор аккуратно снял бритвой полоску мыла с левой скулы, поглядел в
зеркало, потом сказал:
- Дрыхни, малыш, дрыхни. Рано еще.
- Действительно, - сказала Диана. Скрипнул диван. - Девять часов. А
ты что там делаешь?
- Бреюсь, - ответил Виктор, снимая следующую полоску мыла. -
Захотелось мне вдруг побриться. Дай, думаю, побреюсь.
- Сумасшедший, - сказала Диана сквозь зевок. - Вечером надо было
бриться. Всю меня исполосовал своими колючками. Кактус.
В зеркало ему было видно, как она поднялась, подошла к креслу,
забралась с ногами и стала смотреть на него. Виктор ей подмигнул. Опять
она была другая, нежная-нежная, мягкая-мягкая, ласковая-ласковая,
свернулась, как сытая кошка, ухоженная, обглаженная, благостная - совсем
не такая, что поднялась вчера к нему в номер.
- Сегодня ты похожа на кошку, - сказал он. - И даже не на кошку - на
кошечку, на кошаточку... Чего ты улыбаешься?
- Это не про тебя. Просто почему-то вспомнилось...
Она зевнула и сладко потянулась. Она тонула в пижаме Виктора, из
бесформенной кучи шелка в кресле выглядывало только ее чудное лицо и
тонкие руки. Как из волны. Виктор стал бриться быстрее.
- Не торопись, - сказала она. - Обрежешься, все равно мне пора уже
ехать.
- Поэтому я и тороплюсь, - возразил Виктор.
- Ну, нет, я так не люблю. Так только кошки... Как там мои шмотки?
Виктор протянул руку и потрогал ее платье и чулки, развешенные на
обогревательной решетке. Все высохло.
- Куда ты спешишь? - спросил он.
- Я же тебе говорила. К Росшеперу.
- Что-то я ничего не помню, что там с Росшепером?
- Ну, он же повредился, - сказала Диана.
- Ах, да! - сказал Виктор. - Да-да, ты что-то говорила. Откуда-то он
вывалился. Здорово расшибся?
- Этот дурак, - сказала Диана, - решил вдруг покончить с собой и
выбросился в окно. Кинулся, как бык, головой вперед, проломил раму, но
забыл при этом, что находится на первом этаже. Повредил коленку, заорал, а
теперь лежит.
- Что это он? - равнодушно спросил Виктор. - Белая горячка?
- Что-то вроде.
- Подожди, - сказал Виктор. - Так это ты из-за него два дня ко мне не
приезжала? Из-за этого вола?
- Ну да! Главный врач мне приказал с ним сидеть, потому что он, то
есть Росшепер, без меня не мог. Не мог и все тут. Ничего не мог. Даже
помочиться. Мне приходилось изображать журчание воды и рассказывать про
писсуары.
- Что ты в этом деле понимаешь? - пробормотал Виктор. - Ты вот ему
про писсуары излагала, а я тут мучился один, тоже ничего не мог, ни
строчки не написал. Ты знаешь, я вообще не люблю писать, а в последнее
время... Вообще жизнь у меня в последнее время... - Он остановился. Какое
ей дело? - подумал он. Спарились и разбежались. - Да, слушай... Когда, ты
говоришь, Росшепер сверзился?
- Третьего дня, - ответила Диана.
- Вечером?
- Угу, - сказала Диана, грызя печенье.
- В десять часов вечера, - сказал Виктор. - Между десятью и
одиннадцатью.
Диана перестала жевать.
- Правильно, - сказала она. - А ты откуда знаешь? Принял его
некробиотическую телепатему?
- Подожди, - сказал Виктор. - Я тебе сейчас расскажу что-то
интересное. Но сначала - а ты что делала в этот момент?
- Мотала я бинты, и вдруг такая тоска на меня навалилась, как
головная боль, хоть в петлю. Сунулась я мордой в эти бинты и реву, да как
