- Господин Банев, - сказал мокрец. - Если у вас будут неприятности с
полицией по поводу этого инцидента, немедленно сообщите господину
Голему... До свидания, - сказал он полицмейстеру.
- Всего хорошего, - ответствовал тот.
8
В восемь вечера Виктор спустился в ресторан и направился было к
своему столику, где уже сидела обычная компания, когда его окликнул Тэдди.
- Здорово, Тэдди, - сказал Виктор, привалившись к стойке. - Как дела?
- Тут он вспомнил. - А! Счет... Сколько я вчера?
- Счет - ладно, - проворчал Тэдди. Не так уж много - разбил зеркало и
своротил рукомойник. А вот полицмейстера ты помнишь?
- А что такое? - удивился Виктор.
- Я так и знал, что ты не помнишь, - сказал Тэдди. - Глаза у тебя
были, брат, что у вареного порося. Ничего не соображал... Так вот, ты, -
он уставил Виктору в грудь указательный палец, - запер его, беднягу, в
сортирной кабинке, припер дверцу метлой и не выпускал. А мы-то не знали,
кто там, он только что приехал, мы думали, Квадрига. Ну, думаем, ладно,
пусть посидит... А потом ты его оттуда вытащил, стал кричать: ах, бедный,
весь испачкался! И совать его головой в рукомойник. Рукомойник своротил, и
мы еще тебя, брат, оттащили.
- Серьезно? - сказал Виктор. - Ну и ну. То-то он сегодня на меня весь
день волком смотрит.
Тэдди сочувственно покивал.
- Да, черт возьми, неудобно, - проговорил Виктор. - Извиниться надо
бы... Как же он мне позволил? Ведь крепкий еще мужчина...
- Я боюсь, не пришлось бы тебе худо, - сказал Тэдди. - Сегодня утром
тут уже ходил легавый, снимал показания... Шестьдесят третья статья тебе
обеспечена - оскорбительные действия при отягчающих обстоятельствах. А
может и того хуже. Террористический акт. Понимаешь, чем пахнет? Я бы на
твоем месте... - Тэдди помотал головой.
- Что? - спросил Виктор.
- Говорят, сегодня к тебе бургомистр приходил, - сказал Тэдди.
- Да.
- Ну и что же он?
- Да, чепуха. Хочет, чтобы я статью написал. Против мокрецов.
- Ага! - сказал Тэдди и оживился. - Ну, тогда и в самом деле чепуха.
Напиши ты ему эту статью, и все в порядке. Если бургомистр будет доволен,
полицмейстер и пикнуть не посмеет, можешь его тогда каждый день в унитаз
заталкивать. Он у бургомистра вот где... - Тэдди показал громадный
костлявый кулак. - Так что все в порядке. Давай я тебе по этому поводу
налью за счет заведения. Очищенной?
- Можно и очищенной, - сказал Виктор задумчиво.
Визит бургомистра представился ему в совсем новом свете. Вот как они
меня, подумал Виктор. Да-а... Либо убирайся, либо делай, что велят, либо
мы тебя окрутим. Между прочим, убраться тоже будет нелегко.
Террористический акт, разыщут. Экий ты, братец, алкоголик, смотреть
противно. И ведь не кого-нибудь, а полицмейстера. Честно говоря, задуманно
и выполнено неплохо. Он не помнил ничего, кроме кафельного пола, залитого
водой, но очень хорошо представлял себе эту сцену. Да, Виктор Банев,
порося ты мое вареное, оппозиционно-кухонный, и даже не кухонный,
прибанный, любимец господина Президента... Да, видно пришла и тебе пора
продаваться. Роц-Тусов, человек опытный, по этому поводу говорит:
продаваться надо легко и дорого - чем честнее твое перо, тем дороже оно
обходится власти имущим, так что и продаваясь ты наносишь ущерб
противнику, и надо стараться, чтобы ущерб этот был максимальным. Виктор
опрокинул рюмку очищенной, не испытав при этом никакого удовольствия.
- Ладно, Тэдди, - сказал он. - Спасибо. Давай счет. Много получилось?
- Твой карман выдержит, - ухмыльнулся Тэдди. Он достал из кассы
листок бумаги. - Следует с тебя: за зеркало туалетное - семьдесят семь, за
рукомойник фарфоровый большой - шестьдесят четыре, всего, сам понимаешь,
сто сорок один. А торшер мы списали на ту драку... Одного не понимаю, -
продолжал он, следя, как Виктор отсчитывает деньги. - Чем это ты зеркало
раскокал? Здоровенное зеркало, в два пальца толщиной. Головой ты в него
бился, что ли?
- Чьей? - хмуро спросил Виктор.
- Ладно, не горюй, - сказал Тэдди, принимая деньги. - Напишешь
статеечку, реабилитируешься, гонорарчик отхватишь, вот и все окупится.
Налить еще?
- Не надо, потом... Я еще подойду, когда поужинаю, - сказал Виктор и
пошел на свое место.
В ресторане все было как обычно - полутьма, запахи, звон посуды на
кухне, очкастый молодой человек с портфелем, спутником и бутылкой
минеральной воды; согбенный доктор Р. Квадрига, прямой и подтянутый,
несмотря на насморк, Павор, расплывшийся в кресле Голем с разрыхленным
носом спившегося пророка. Официант.
- Миноги, - сказал Виктор. - Бутылку пива. И чего-нибудь мясного.
- Доигрались, - сказал Павор с упреком. - Говорил я вам - бросьте
пьянствовать.
- Когда это вы мне говорили? Не помню.
- А до чего ты доигрался? - осведомился доктор Р. Квадрига. - Убил,
наконец, кого нибудь?
- А ты тоже ничего не помнишь? - спросил его Виктор.
- Это насчет вчерашнего?
- Да, насчет вчерашнего... Напился как зюзя, - сказал Виктор,
обращаясь к Голему, - загнал господина полицмейстера в клозет...
- А-а! - сказал Р. Квадрига. - Это все вранье. - Я так и сказал
следователю. Сегодня утром ко мне приходил следователь. Понимаете - изжога
зверская, голова трещит, сижу, смотрю в окно, и тут является эта дубина и
начинает шить дело...
- Как вы сказали? - спросил Голем. - Шить?
- Ну да, шить, - сказал Р._Квадрига, протыкая воображаемой иглой
воображаемую материю. - Только не штаны, а дело... Я ему прямо сказал: все
вранье, вчера я весь вечер просидел в ресторане, все было тихо, прилично,
как всегда, никаких скандалов, словом, скучища... Обойдется, - ободряюще
сказал он Виктору. - Подумаешь. А зачем ты это сделал? Ты его не любишь?
- Давайте об это не будем - предложил Виктор.
- Так о чем же мы будем? - спросил Р. Квадрига обиженно. - Эти двое
все время препираются, кто кого не пускает в лепрозорий. В кои веки
случилось что-то интересное, и сразу - не будем.
Виктор откусил половину миноги, пожевал, отхлебнул пива и спросил:
- Кто такой генерал Пферд?
- Лошадь, - сказал Р. Квадрига. - Конь. Дер Пферд. Или дас.
- А все-таки, - настаивал Виктор. - Знает кто-нибудь такого генерала?
- Когда я служил в армии, - сказал доктор Р._Квадрига, - нашей
дивизией командовал генерал от инфантерии Аршман.
- Ну и что? - спросил Виктор.
- Арш по-немецки - задница, - сообщил молчавший до сих пор Голем. -
Доктор шутит.
- А где вы слыхали про генерала Пферда? - спросил Павор.
- В кабинете у полицмейстера, - ответил Виктор.
- Ну и что?
- Ну и все. Так никто не знает? Ну и прекрасно. Я просто так спросил.
- А фельдфебеля звали Баттокс, - заявил Р. Квадрига. - Фельдфебель
Баттокс.
- Английский вы тоже знаете? - спросил Голем.
- Да, в этих пределах, - ответил Р. Квадрига.
- Давайте выпьем, - предложил Виктор. - Официант, бутылку коньяка.
- Зачем же бутылку? - спросил Павор.
- Чтобы хватило на всех.
- Опять учините какой-нибудь скандал.
- Да бросьте вы, Павор, - сказал Виктор. - Тоже мне абстинент.
- Я не абстинент, - возразил Павор. - Я люблю выпить и никогда не
упускаю случая выпить, как и полагается настоящему мужчине. Но я не
понимаю, зачем напиваться. И уж совершенно ни к чему, по-моему, напиваться
каждый вечер.
- Опять он здесь, - сказал Р. Квадрига с отчаянием. - И когда успел?
- Мы не будем напиваться, - сказал Виктор, разливая всем коньяк. - Мы
просто выпьем. Как сейчас это делает половина нации. Другая половина
напивается, ну и бог с ней, а мы просто выпьем.
- В том-то и дело, - сказал Павор. - Когда по стране идет поголовное
пьянство, и не только по стране, по всему миру, каждый порядочный человек
должен сохранять благоразумие.
- Вы искренно полагаете нас порядочными людьми? - спросил Голем.
- Во всяком случае культурными.
- По-моему, - сказал Виктор, - у культурных людей больше оснований
напиваться, чем у некультурных.
- Возможно, - согласился Павор. - Однако культурный человек обязан
держать себя в рамках. Культура обязывает... Мы вот сидим здесь почти
каждый вечер, болтаем, пьем, играем в кости. А сказал кто-нибудь из нас за
это время что-нибудь, пусть даже не умное, но хотя бы серьезное?
Хихиканье, шуточки... одно хихиканье да шуточки...
- А зачем - серьезное? - спросил Голем.
- А затем, что все валится в пропасть, а мы хихикаем и шутим. Пируем
во время чумы. По-моему, стыдно, господа.
- Ну, хорошо, Павор, - примирительно сказал Виктор. - Скажите
что-нибудь серьезное. Пусть не умное, но серьезное.
- Не желаю серьезного, - объявил доктор Р. Квадрига. - Пиявки. Кочки.
Фу!
- Цыц! - сказал ему Виктор. - Дрыхни себе... Правильно, Голем,
давайте поговорим хоть раз о чем-нибудь серьезном. Павор, начинайте,
расскажите нам про пропасть.
- Опять хихикаете? - сказал Павор с горечью.
- Нет, - сказал Виктор. - Честное слово - нет. Я ироничен - может
быть. Но это происходит потому, что всю свою жизнь я слышу болтовню о
пропастях. Все утверждают, что человечество катится в пропасть, но
доказать ничего не могут. И на поверку всегда оказывается, что весь этот
философский пессимизм - следствие семейных неурядиц или нехваткой денежных
знаков...
- Нет, - сказал Павор. - Нет... Человечество валится в пропасть,
потому, что человечество обанкротилось...
- Нехватка денежных средств, - пробормотал Голем.
Павор не обратил на него внимания. Он обращался исключительно к
Виктору, говорил, нагнув голову и глядя исподлобья.
- Человечество обанкротилось биологически - рождаемость падает,
распространяется рак, слабоумие, неврозы, люди превратились в наркоманов.
Они ежедневно заглатывают сотни тонн алкоголя, никотина, просто
наркотиков, они начали с гашиша и кокаина и кончили ЛСД. Мы просто
вырождаемся. Естественную природу мы уничтожили, а искусственная уничтожит
нас. Далее... мы обанкротились идеологически - мы перебрали уже все
философские системы и все их дискредитировали, мы перепробовали все
мыслимые системы морали, но остались такими же аморальными скотами, как
троглодиты. Самое страшное в том, что вся серая человеческая масса в наши
дни остается той же сволочью, какой была всегда. Она постоянно требует и
жаждет богов, вождей, порядка, и каждый раз, когда она получает богов,
вождей и порядок, она делается недовольной, потому что на самом деле ни
черта ей не надо, ни богов, ни порядка, а надо ей хаоса анархии, хлеба и
зрелищ. Сейчас она скована железной необходимостью еженедельно получать
конвертик с зарплатой, но эта необходимость ей претит, и она уходит от нее
каждый вечер в алкоголь и наркотики... Да черт с ней, с этой кучей
гниющего дерьма, она смердит и воняет десять тысяч лет и ни на что больше
не годится, кроме как смердеть и вонять. Страшное другое - разложение
захватывает нас с вами, людей с большой буквы, личностей. Мы видим это
разложение и воображаем, будто оно нас не касается, но оно все равно
отравляет нас безнадежностью, подтачивает нашу волю, засасывает... А тут
еще это проклятье - демократическое воспитание: эгалитэ, фратерните, все
люди - братья, все из одного теста... Мы постоянно отождествляем себя с
чернью и ругаем себя, если случается нам обнаружить, что мы умнее ее, что
у нас иные запросы, иные цели в жизни. Пора это понять и сделать выводы -
