мрамора, и узорные ворота, а за воротами - черная лента шоссе. Виктор сел
на подоконник и, следя за тем, чтобы не дрожали пальцы, закурил. Мельком
он заметил, что солдатика в холле нет - то ли удрал солдатик, то ли
спрятался под диван и помер от страха. Автомат, во всяком случае, лежал на
прежнем месте, и Виктор истерически хихикнул сопоставляя эту несчастную
железяку с силами, которые проделали квадратный колодец в тучах. Ну и
фокусники. Не-ет, если новый мир и погибнет, то старому тоже достанется на
орехи... А все-таки хорошо, что под рукой автомат. Глупо, но с ним как-то
спокойнее. И подумавши - не глупо вовсе. Ведь ясно же - ожидается великий
драп, это же в воздухе висит, а когда идет великий драп, всегда лучше
держаться в сторонке и иметь при себе оружие...
Во дворе взревел мотор, из-за угла вынесся огромный, бесконечно
длинный лимузин Квадриги (личный подарок господина Президента за
бескорыстную службу преданной кистью), не разбирая дороги устремился к
воротам, вышиб их с треском, вылетел на шоссе, повернулся и скрылся из
виду.
- Удрал-таки, скотина, - пробормотал Виктор, не без зависти. Он слез
с подоконника, повесил на плечо автомат, сверху накинул плащ и окликнул
солдатика. Солдатик не откликнулся. Виктор заглянул под диван, но там был
только серый узел с обмундированием. Виктор закурил еще одну сигарету и
вышел во двор. В кустах сирени рядом с выбитыми воротами он нашел скамейку
странной формы, но очень удобную, а главное - с хорошим видом на шоссе,
уселся, положив ногу на ногу, и поплотнее закутался в плащ. Сначала на
шоссе было пусто, но потом прошла машина, другая, третья - и он понял, что
драп начался.
Город прорвало, как нарыв. Впереди драпали избранные, драпали
магистратура и полиция, драпали промышленность и торговля, драпали суд и
акциз, финансы и народное просвещение, почта и телеграф, драпали золотые
рубашки - все, все в облаках бензиновой вони, в трескотне выхлопов,
встрепанные, агрессивные, злобные, тупые, лихоимцы, стяжатели, слуги
народа, в вое автомобильных сирен, в истерическом стоне сигналов - рев
стоял на шоссе, а гигантский фурункул все выдавливался и выдавливался, и
когда схлынул гной, потекла кровь: собственно народ - на битком набитых
грузовиках, в перекошенных автобусах, в навьюченных малолитражках, на
мотоциклах, на велосипедах, на повозках, пешком, толкая ручные тележки,
пешком, сгибаясь под тяжестью узлов, пешком с пустыми руками, угрюмые,
молчаливые, потерявшиеся, оставляя позади себя дома, своих клопов, свое
нехитрое счастье, налаженную жизнь, свое прошлое и свое будущее. За
народом отступала армия. Медленно прополз вездеход с офицерами,
бронетранспортер, проехали два грузовика с солдатами и наши лучшие в мире
походные кухни, а последним двигался полугусеничный броневик с пулеметами,
развернутыми назад.
Светало, побледнела луна, страшный квадрат расплылся, тучи таяли:
наступало утро. Виктор подождал минут пятнадцать, никого больше не
дождался и вышел за ворота. На асфальте валялись грязные тряпки, чей-то
раздавленный чемодан - хороший чемодан, по всему видно - начальство
обронило, колесо от телеги, на обочине, немного поодаль, и сама телега, со
старым продранным диваном и фикусом. На середине шоссе прямо напротив
ворот - одинокая голова. Вокруг было пусто. Виктор посмотрел в сторону
автостанции. Там тоже больше не было ни одной машины, ни одного человека.
В садах засвистели птицы, поднималось солнце, которого Виктор не видел уже
полмесяца, а город - несколько лет. Но теперь на него здесь некому было
смотреть. Снова раздалось жужжание мотора и из-за поворота вынырнул
автобус. Виктор сошел на обочину. Это были "Братья по разуму" - они
проплыли мимо, одинаково повернув к нему равнодушные бессмысленные лица.
Вот и все, подумал Виктор. Выпить бы. Где же Диана?
Он медленно пошел обратно в город.
Солнце было справа, оно то пряталось за крышами особняков, то
выглядывало в промежутках, то брызгало теплым светом сквозь ветви
полусгнивших деревьев. Тучи исчезли, и небо было удивительно чистое. От
земли поднимался легкий туман. Было совершенно тихо, и Виктор обратил
внимание на странные, едва слышные звуки, доносившиеся словно бы из-под
земли. Но потом он привык и забыл о них. Удивительное чувство покоя и
безопасности охватило его. Он шел, как пьяный, и почти все время смотрел
на небо. На проспекте Президента возле него остановился джип.
- Садись, - сказал Голем.
Голем был серый от усталости и какой-то придавленный, а рядом с ним
сидела Диана, тоже усталая, но все равно красивая, самая красивая из всех
уставших женщин.
- Солнце, - сказал Виктор, улыбаясь ей. - Поглядите, какое солнце!
- Он не поедет, - сказала Диана. - Я вас предупреждала, Голем.
- Почему не поеду? - удивился Виктор. - Поеду. Только зачем
торопиться?
Он не удержался и снова посмотрел на небо. Потом посмотрел назад, на
пустую улицу. Все было залито солнцем. Где-то в поле тащились беженцы,
отступающая армия, драпало начальство, там были пробки, там висела ругань,
орали бессмысленные команды и угрозы, а с севера на город надвигались
победители, и здесь была пустая полоса покоя и безопасности, несколько
километров пустоты, и в пустоте машина и три человека.
- Голем, это идет новый мир?
- Да, - сказал Голем. Он вглядывался в Виктора из-под опухших век.
- А где ваши мокрецы? Идут пешком?
- Мокрецов нет, - сказал Голем.
- Как так нет? - Спросил Виктор. Он поглядел на Диану. Диана молча
отвернулась.
- Мокрецов нет, - повторил Голем. Голос у него был сдавленный, и
Виктору показалось, что он вот-вот заплачет. - Можете считать, что их и не
было. И не будет.
- Прекрасно, - сказал Виктор. - Пойдемте прогуляемся.
- Вы поедете или нет? - вяло спросил Голем.
- Я бы поехал, - сказал Виктор, улыбаясь, - но мне надо зайти в
гостиницу, забрать рукопись... и вообще посмотреть. Вы знаете, Голем, мне
здесь нравится.
- Я тоже остаюсь, - сказала вдруг Диана и вылезла из машины. - Что
мне там делать?
- А что вам здесь делать? - спросил Голем.
- Не знаю, - сказала Диана. - У меня же нет никого больше, кроме
этого человека.
- Ну хорошо, - сказал Голем. - Он не понимает. Но вы же понимаете.
- Но он должен посмотреть, - возразила Диана. - Не может же он
уехать, не посмотрев...
- Вот именно, - подхватил Виктор. - На кой черт я нужен, если я не
посмотрю? Это же моя обязанность - смотреть.
- Слушайте, дети, - сказал Голем. - Вы соображаете, на что вы идете?
Виктор, вам же говорили: оставайтесь на своей стороне, если хотите, чтобы
от вас была польза. На своей!
- Я всю жизнь на своей стороне, - сказал Виктор.
- Здесь это будет невозможно.
- Посмотрим, - сказал Виктор.
- Господи, - сказал Голем. - Как-будто мне не хочется остаться! Но
нужно же немножко думать головой! Нужно же разбираться, черт побери, что
хочется и что должно... - Он словно убеждал самого себя. - Эх вы... Ну и
оставайтесь. Желаю вам приятно провести время. - Он включил скорость. -
Где тетрадь, Диана? А, вот она. Так я беру ее себе. Вам она не
понадобится.
- Да, - сказала Диана. - Он так и хотел.
- Голем, - сказал Виктор. - А вы почему бежите? Вы же хотели этот
мир.
- Я не бегу, - строго сказал Голем. - Я еду. Оттуда, где я больше не
нужен, туда, где я еще нужен. Не в пример вам. Прощайте.
И он уехал. Диана и Виктор взялись за руки и пошли вверх по проспекту
господина Президента в пустой город, навстречу наступающему победителю.
Они не разговаривали, они полной грудью вдыхали непривычно чистый свежий
воздух, жмурились на солнце, улыбались друг другу и ничего не боялись.
Город смотрел на них пустыми окнами, он был удивителен, этот город -
покрытый плесенью, скользкий, трухлявый, весь в каких-то злокачественных
пятнах, словно изъеденный экземой, словно он пробыл много лет на дне моря,
и вот, наконец, его вытащили на поверхность на посмешище солнцу, и солнце,
насмеявшись вдоволь, принялось его разрушать.
Таяли и испарялись крыши, жесть и черепица дымились рыхлым паром и
исчезали на глазах. В стенах росли проталины, расползались, открывая
обшарпанные обои, облупленные кровати, колченогую мебель и выцветшие
фотографии. Мягко подламывались уличные фонари, растворялись в воздухе
киоски и рекламные тумбы - все вокруг потрескивало, тихонько шипело,
шелестело, делалось пористым, прозрачным, превращалось в сугробы грязи и
пропадало. Вдали башня ратуши изменила очертания, сделалась зыбкой и
слилась с синевой неба. Некоторое время в небе, отдельно от всего, висели
старинные башенные часы, потом исчезли и они...
Пропали мои рукописи, весело подумал Виктор. Вокруг уже не было
города - торчал кое-где чахлый кустарник, и остались больные деревья, и
пятна зеленой травы, только вдалеке за туманом еще угадывались какие-то
здания, остатки зданий, а недалеко от бывшей мостовой, на каменном
крылечке, которое никуда не вело, сидел Тэдди, вытянув раненую ногу и
положив рядом с собой костыли.
- Привет, Тэдди! - сказал Виктор. - Остался?
- Ага... - сказал Тэдди.
- Что так?
- Да ну их, - сказал Тэдди. - Набились, как сельди в бочку, ногу
некуда вытянуть, я говорю снохе, ну зачем тебе, дура, сервант? А она меня
кроет... Плюнул я на них и остался.
- Пойдешь с нами?
- Да нет, идите, - сказал Тэдди. - Я уж посижу. Ходок я теперь
никудышный, а мое меня не минует...
Они пошли дальше. Становилось жарко, и Виктор сбросил на землю плащ,
стряхнул с себя ржавые остатки автомата и засмеялся от облегчения. Диана
поцеловала его и сказала: "Хорошо!" Он не возражал. Они шли и шли под
синим небом, под горячими лучами солнца, по земле, которая уже зазеленела
молодой травой, и пришли к тому месту, где была гостиница. Гостиница не
исчезла вовсе - она стала огромным серым кубом из грубого шершавого бетона
- пограничный знак между старым и новым миром. И едва он это подумал, как
из-за глыбы бетона беззвучно выскользнул реактивный истребитель со щитом
Легиона на фюзеляже, беззвучно промелькнул над головой, все еще беззвучно
вошел в разворот где-то возле солнца и исчез, и только тогда налетел
адский, свистящий рев, ударил в уши, в лицо, в душу, но навстречу уже шел
Бол-Кунац, повзрослевший, с выгоревшими усиками на загорелом лице, а
поодаль шла Ирма, тоже почти взрослая, босая, в простом легком платье, с
прутиком в руке. Она посмотрела вслед истребителю, подняла прутик, словно
прицеливаясь и сказала: "Кх-х!"
Диана рассмеялась. Виктор посмотрел на нее и увидел, что это еще одна
Диана, совсем новая, какой она никогда прежде не была, он и не предполагал
даже, что такая Диана возможна - Диана Счастливая. И тогда он погрозил
себе пальцем и подумал: все это прекрасно, но вот что, не забыть бы мне
вернуться.
