и в этом сначала пол, потом вся комната, а потом весь мир пошел
притоптывать и поводить плечами. Все генералы и полковники, все мокрые
люди с отвалившимися лицами, все департаменты безопасности, все президенты
и Павор Сумман, которому выкручивали руки и били по морде... Сыт я по
горло, до подбородка, даже от песен стал уставать... не стал уставать, уже
устал, но "стал уставать" - это хорошо, а значит, это так и есть... лечь
бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать. Подводная
лодка... горькая водка... а также молодка, а также наводка, а лагерь не
тетка... вот как, вот как...
В дверь уже давно стучали, все громче и громче, и Виктор, наконец,
услышал, но не испугался, потому что это был не ТОТ стук. Обыкновенный
радующий стук мирного человека, который злится, что ему не открывают.
Виктор открыл дверь. Это был Голем.
- Веселитесь, - сказал он. - Павора арестовали.
- Знаю, знаю, - сказал Виктор весело. - Садитесь, слушайте...
Голем не сел, но Виктор все равно ударил по струнам и запел:
Сыт я по горло, до подбородка,
Даже от песен стал уставать.
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать...
- Дальше я еще не сочинил, - крикнул он. - Дальше будет водка...
молодка... лагерь не тетка... А потом - слушайте:
Не помогают ни девки, ни водка,
С водки - похмелье, а с девок - что взять?
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
И позывных не передавать...
Сыт я по горло, сыт я по глотку,
О-о-ох, надоело петь и играть!
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать...
- Все, - крикнул он и швырнул банджо на кровать. Он чувствовал
огромное облегчение, как-будто что-то изменилось, как будто он стал нужен
там, над бруствером, на виду у всех, - оторвал руки от зажмуренных глаз и
оглядел серое грязное поле, ржавую колючую проволоку, серые мешки, которые
раньше были людьми, нужное, бесчестное действие, которое раньше было
жизнью, и со всех сторон над бруствером поднялись люди и тоже огляделись,
и кто-то снял пале со спускового крючка...
- Завидую, - сказал Голем. - Но не пора ли вам засесть за статью?
- И не подумаю, - сказал Виктор. - Вы меня не знаете, Голем, - я на
всех плевал. Да садитесь же, черт возьми! Я пьян, и вы тоже напейтесь!
Снимайте плащ... Снимайте, я вам говорю! - заорал он. - И садитесь. Вот
стакан, пейте! Вы ничего не понимаете, Голем, хоть вы и пророк. И вам не
позволю. Не понимать - это моя прерогатива. В этом мире все слишком уж
хорошо понимают, что должно быть, что есть и что будет. И большая нехватка
в людях, которые не понимают. Вы думаете, почему я представляю ценность?
Только потому, что я не понимаю. Передо мной разворачивают перспективы - а
я говорю: нет, непонятно. Меня оболванивают теориями, предельно простыми -
а я говорю: нет, ничего не понимаю. Вот поэтому я нужен... хотите
клубники? Хотя я все съел. Тогда закурим...
Он встал и прошелся по комнате. Голем со стаканом в руке следил за
ним, не поворачивая головы.
- Это удивительный парадокс, Голем. Было время, когда я все понимал.
Мне было шестнадцать лет, я был старшим рыцарем Легиона, я абсолютно все
понимал, и я был никому не нужен! В одной драке мне проломили голову, я
месяц пролежал в больнице, и все шло своим чередом - Легион победно
двигался вперед без меня, господин Президент неумолимо становился
господином Президентом, и опять же без меня. Потом то же самое повторилось
на войне. Я офицерил, хватал ордена и при этом, естественно, все понимал.
Мне прострелили грудь, я угодил в госпиталь, и что же - кто-нибудь
побеспокоился, где Банев, куда делся наш Банев, наш храбрый, все
понимающий Банев? Ни хрена подобного! А вот когда я перестал понимать что
бы то ни было - о, тогда все переменилось. Все газеты заметили меня. Куча
департаментов заметила меня. Господин Президент лично удостоил... А? Вы
представляете, какая это редкость - непонимающий человек! Его знают, о нем
пекутся генералы и покой... э-э... полковники, он позарез нужен мокрецам,
его почитают личностью, кошмар! За что? А за то, господа, что он ничего не
понимает! - Виктор сел. - Я здорово пьян? - спросил он.
- Не без этого, - сказал Голем. - Но это не важно, продолжайте.
Виктор развел руками.
- Все, - сказал он виновато. - Я иссяк. Может быть, вам спеть?
- Спойте, - согласился Голем.
Виктор взял банджо и стал петь. Он спел "Мы - храбрые ребята", потом
"Урановые люди", потом "Про пастуха, которому бык выбодал один глаз и
который поэтому нарушил государственную границу", потом "Сыт я по горло",
потом "Равнодушный город", потом "Про правду и про ложь", потом снова "Сыт
я по горло", потом затянул государственный гимн на мотив "Ах, какие ножки
у нее", но забыл слова, перепутал строфы и отложил банджо.
- Опять иссяк, - сказал он грустно. - Так, говорите, Павора
арестовали? А я это знаю. Он сидел как раз у меня, где вы сидите... А вы
знаете, что он хотел сказать, но не успел? Что через десять лет мокрецы
овладеют земным шаром и всех нас передавят. Как вы полагаете?
- Вряд ли, - сказал Голем. - Зачем нас давить? Мы сами друг друга
передавим.
- А мокрецы?
- Может быть, они не дадут нам передавить друг друга. Трудно сказать.
- А может быть, помогут? - сказал Виктор с пьяным смехом... - А то
ведь мы даже давить не умеем. Десять тысяч лет давим и все никак не
передавим... Слушайте, Голем, а зачем вы мне врали, что вы их лечите?
Никакие они не больные, они все здоровые, как мы с вами, только желтые
почему-то...
- Гм, - произнес Голем. - Откуда у вас такие сведения? Я этого не
знал.
- Ладно, ладно, больше вы меня не обманете. Я говорил с Зурр... с
Зу... с Зурзмансором. Он мне все рассказал: секретный институт...
Обмотались повязками в целях сохранения... Вы знаете, Голем, они там у вас
воображают, будто смогут вертеть генералом Пфердом до бесконечности. А на
самом деле - калифы на час. Сожрет он их вместе с повязками и с
перчатками, когда проголодается... Фу, черт, как пьян - все плывет...
Но он немного лукавил. Он хорошо видел перед собой толстое сизое лицо
и маленькие, непривычно внимательные глазки.
- И Зурзмансор сказал вам, что он здоров?
- Да, - сказал Виктор. - Впрочем, не помню... Скорее всего, нет. Но
видно же...
Голем поскреб подбородок краем стакана.
- Жалко, что вы пьяны, - сказал он. - Впрочем, может быть, это
хорошо. У меня сегодня хорошее настроение. Хотите, я расскажу вам все, о
чем догадываюсь и что думаю о мокрецах?
- Валяйте, - согласился Виктор. - Только больше не врите.
- Очковая болезнь, - сказал Голем, - это очень любопытная штука. Вы
знаете, кого поражает очковая болезнь? - он замолчал. - Нет, не буду вам
ничего рассказывать.
- Бросьте, - сказал Виктор. - Вы уже начали.
- Ну и дурак, что начал, - возразил Голем. Он посмотрел на Виктора и
ухмыльнулся. - Задавайте вопросы, - сказал он. - Если вопросы будут
глупые, я на них с удовольствием отвечу... Давайте, давайте, а то я опять
раздумаю.
В дверь постучали.
- Идите к черту! - гаркнул Виктор. - Я занят!
- Простите, господин Банев, - сказал робкий голос портье. - Вам
звонит супруга.
- Вранье! У меня нет никакой супруги... Впрочем, пардон. Я забыл.
Ладно, я ей сейчас позвоню, спасибо. - Он схватил стакан, налил до краев,
сунул Голему и сказал: - Пейте и ни о чем не думайте, я сейчас.
Он включил телефон и набрал номер Лолы. Лола говорила очень сухо:
извини, что помешала, но я собираюсь ехать к Ирме, не соблаговолишь ли ты
присоединиться?
- Нет! - сказал Виктор. - Не соблаговолю. Я занят.
- Все-таки это твоя дочь! Неужели ты опустился до такой степени...
- Я занят! - рявкнул Виктор.
- И тебя не волнует, что с твоей дочерью?
- Перестань валять дурака, - сказал Виктор. - Ты, кажется, хотела
избавиться от Ирмы. Ты избавилась. Что тебе еще нужно?
Лола принялась плакать.
- Перестань, - сказал Виктор, морщась. - Ирме там хорошо. Лучше, чем
в самом лучшем пансионате. Поезжай и убедись сама...
- Грубый, бездушный, эгоистичный боров, - объявила Лола и повесила
трубку. Виктор шепотом выругался, и снова выключил телефон и вернулся к
столу.
- Слушайте, Голем, - сказал он, - что вы там делаете с детьми? Если
вы там готовите смену, то я не понимаю...
- Какую смену?
- Ну, какую... Вот я спрашиваю: какую?
- Насколько мне известно, - сказал Голем, - дети очень довольны.
- Мало ли что... Я и без вас знаю, что они довольны. Но что они там
делают?
- А разве они вам не говорили?
- Кто?
- Дети.
- Как они мне могли говорить, если я здесь, а они там?
- Они строят новый мир... - сказал Голем.
- А... Да, это они мне говорили. Но это же так, философия. Что вы мне
опять врете, Голем? Какой может быть новый мир за колючей проволокой?
Новый мир под командованием генерала Пферда?. А если они там заразятся?
- Чем? - спросил Голем.
- Очковой болезнью, естественно!
- В шестой раз повторяю, что генетические болезни не заразны.
- В шестой, в шестой... - проворчал Виктор, потеряв нить. - А что это
такое вообще очковая болезнь?
- Болезнь.
- Что от нее болит? Или, может быть, это секрет?
- Нет, это везде опубликовано.
- Ну, расскажите, - сказал Виктор. - Только без терминов.
- Сначала - изменения кожи. Прыщи, волдыри, особенно на руках и
ногах... иногда - гнойные язвы...
- Скажите, Голем, а это вообще важно?
- Для чего?
- Для сути - нет, сказал Голем. - Я думал, вам это интересно.
- Я хочу понять суть! - сказал Виктор проникновенно.
- А сути вы не поймете, - сказал Голем, слегка понизив голос.
- Почему?
- Во-первых, потому что вы пьяны...
- Это еще не причина, - сказал Виктор.
- А, во-вторых, потому что это вообще невозможно объяснить.
- Так не бывает, - заявил Виктор. - Вы просто не хотите говорить. Но
я на вас не в обиде. Подписка, разглашение, военный трибунал... Павора вот
забрали... Бог с вами. Я только не понимаю, почему ребенок должен строить
новый мир в лепрозории. Другого места не нашлось?
- Не нашлось, - ответил Голем. - В лепрозории живут архитекторы. И
подрядчики.
- С автоматами, - сказал Виктор. - Видел. Ничего не понимаю. Кто-то
из вас врет. Либо вы, либо Зурзмансор.
- Конечно, Зурзмансор, - хладнокровно сказал Голем.
- А может быть, вы оба врете. А я вам обоим верю, потому что есть в
вас что-то... Вы мне только скажите, Голем, чего они хотят? Только честно.
- Счастья, - сказал Голем.
- Для кого? Для себя?
- Не только.
- А за чей счет?
- Для них этот вопрос не имеет смысла, - медленно сказал Голем. - За
счет травы, за счет облаков, за счет текущей воды... за счет звезд.
- Совсем как мы, - сказал Виктор.
- Ну, нет, - возразил Голем. - Совсем не так.
- Почему? Мы тоже...
- Нет, потому что мы вытаптываем траву, рассеиваем облака, тормозим
воду... Вы меня поняли слишком буквально, а это аналогия.
- Не понимаю, - сказал Виктор.
- Я вас предупреждал. Я сам многое не понимаю, но я догадываюсь.
- А есть кто-нибудь, кто понимает?
- Не знаю. Вряд ли. Может быть, дети... Но даже если они и понимают,
то по-своему. Очень по-своему.
Виктор взял банджо и потрогал струны. Пальцы не слушались. Он положил
банджо на стол.
