получится, потому что, ну ладно, разум, думайте, учитесь, анализируйте, а
как же руки матери, ласковые руки, которые снимают боль и делают мир
теплым? И колючая щетина отца, который играет в войну и тигра, и учит
боксу, и самый сильный, и знает больше всех на свете? Ведь это же тоже
было! Не только визгливые (или тихие) свары родителей, не только ремень и
пьяное бормотание, не только же беспорядочное обрывание ушей, сменяющееся
внезапно и непонятно судорожным одарением конфетами и медью на кино... Да
откуда я знаю - быть может у них есть эквивалент всему хорошему, что
существует в материнстве и отцовстве... как Ирма смотрела на того
мокреца!.. Каким же это нужно быть, чтобы на тебя так смотрели... и уж во
всяком случае, ни Бол-Кунац, ни Ирма, ни прыщавый нигилист-обличитель
никогда не наденут золотых рубашек, а разве этого мало? Да черт возьми -
мне от людей больше ничего не надо!...
...Подожди, сказал он себе. Найти главное. Ты за них или против?
Бывает еще третий выход: наплевать, но мне не наплевать. Ах, как бы я
хотел быть циником, как легко, просто и роскошно жить циником! Ведь надо
же - всю жизнь из меня делают циника, стараются, тратят гигантские
средства, тратят пули, цветы красноречия, бумагу, не жалеют кулаков, не
жалеют людей, ничего не жалеют, только бы я стал циником, - а я никак...
Ну, хорошо, хорошо. Все-таки: за или против? Конечно, против, потому что
не терплю пренебрежения, ненавижу всяческую элиту, ненавижу всяческую
нетерпимость и не люблю, ох, как не люблю, когда меня бьют по морде и
прогоняют вон. И я - за, потому что люблю людей умных, талантливых, и
ненавижу дураков, ненавижу тупиц, ненавижу золотых рубашек, фашистов
ненавижу, и ясно, конечно, что так я ничего не определю, я слишком мало
знаю их, а из того, что знаю, из того, что в дел сам, в глаза бросается
скорее плохое - жестокость, презрительность, физическое уродство,
наконец... И вот что получается: за них Диана, которую я люблю, и Голем,
которого я люблю, и Ирма, которую я люблю, и Бол-Кунац, и прыщавый
нигилист... а кто против? Бургомистр против, старая сволочь, фашист и
демагог, и полицмейстер, продажная шкура, и Росшепер Нант, и дура Лола, и
шайка золотых рубашек, и Павор... Правда, с другой стороны за них -
долговязый профессионал, а также некий генерал Пферд - не терплю
генералов, а против Тэдди и, наверное, еще много таких, как Тэдди... Да,
тут большинством голосов ничего не решишь. Это что-то вроде
демократических выборов: большинство всегда за сволочь...
Часа в два пришла Диана, Диана Веселая Обыкновенная, в туго
перетянутом белом халате, подмазанная и причесанная.
- Как работа? - спросила она.
- Горю, - ответил он. - Сгораю, светя другим.
- Да, дыму много. Ты бы хоть окно открыл... Лопать хочешь?
- Черт возьми, да! - сказал Виктор. Он вспомнил, что не завтракал.
- Тогда, черт возьми, пошли!
Они спустились в столовую. За длинными столами чинно и молча хлебали
диетический суп "Братья по разуму", темные от физической усталости.
Обтянутый синим свитером толстый тренер ходил у них за спинами, хлопал по
плечам, ерошил им волосы и внимательно заглядывал в тарелки.
- Я тебя сейчас познакомлю с одним человеком, - сказала Диана. - Он
будет с нами обедать.
- Кто такой? - с неудовольствием осведомился Виктор. Ему хотелось
помолчать за едой.
- Мой муж, - сказала Диана. - Мой бывший муж.
- Ага, - произнес Виктор. - Ага, что ж... Очень приятно.
И чего это ей вздумалось, подумал он уныло. И кому это нужно. Он
жалобно взглянул на Диану, но она уже быстро вела его к служебному столику
в дальнем углу. Муж поднялся им навстречу - желтолицый, горбоносый, в
темном костюме и в черных перчатках. Руки он Виктору не подал, а просто
поклонился и негромко сказал:
- Здравствуйте, рад вас видеть.
- Банев, - представился Виктор с фальшивой сердечностью, которая
нападала на него при виде мужей.
- Мы, собственно, уже знакомы, - сказал муж. - Я - Зурзмансор.
- Ах, да! - воскликнул Виктор. - Ну, конечно. У меня, должен вам
сказать, память... - Он замолчал. - Погодите, - сказал он, - какой
Зурзмансор?
- Павел Зурзмансор. Вы меня, наверное, читали, а недавно даже весьма
энергично вступились за меня в ресторане. Кроме того мы еще в одном месте
встречались, тоже при несчастных обстоятельствах. Давайте сядем.
Виктор сел. Ну, хорошо, подумал он. Пусть. Значит, без повязки они
такие. Кто бы мог подумать? Пардон, а где же "очки"? У Зурзмансора, он же
почему-то муж Дианы, он же горбоносый танцор, играющий танцора, который
играет танцора, который на самом деле мокрец, или даже пять, считая с
ресторанным, - не было у Зурзмансора "очков", будто они расплылись по
всему лицу и окрасили кожу в желтоватый латиноамериканский цвет. А Диана
со странной, какой-то материнской улыбкой смотрит то на меня, то на своего
мужа. На бывшего мужа. И это было неприятно, Виктор почувствовал что-то
вроде ревности, которой раньше никогда не ощущал, имея дело с мужьями.
Официантка принесла суп.
- Ирма передает вам привет, - сказал Зурзмансор, разламывая кусочек
хлеба. - Просит не беспокоиться.
- Спасибо, - отозвался Виктор машинально. Он взял ложку и принялся
есть, не чувствуя вкуса. Зурзмансор тоже ел, поглядывая на Виктора
исподлобья - без улыбки, но с каким-то юмористическим выражением. Перчаток
он не снял, но в том, как он орудовал ложкой, как изящно ломал хлеб, как
пользовался салфеткой, чувствовалось хорошее воспитание.
- Значит, вы все-таки тот самый Зурзмансор, - произнес Виктор. -
Философ...
- Боюсь, что нет, - сказал Зурзмансор, промакивая губы салфеткой. -
Боюсь, что к тому знаменитому философу я имею теперь весьма отдаленное
отношение.
Виктор не нашелся, что сказать, и решил подождать с беседой. В конце
концов не я инициатор встречи, мое дело маленькое, он меня хотел увидеть,
пусть он и начинает... Принесли второе. Внимательно следя за собой, Виктор
принялся резать мясо. За длинными столиками дружно и простодушно чавкали
"Братья по разуму", гремя ножами и вилками. А ведь я здесь дурак дураком,
подумал Виктор. Братец по разуму. Она ведь наверное до сих пор его любит.
Он заболел, пришлось им расстаться, а она не захотела расстаться, иначе
зачем бы она приперлась в эту дыру, выносить горшки за Росшепером... И они
часто видятся, он пробирается в санаторий, снимает повязку и танцует с
ней... Он вспомнил как они танцевали - шерочка с машерочкой... Все равно.
Она его любит. А мне какое дело? А ведь есть какое-то дело. Что уж там -
есть. Только что есть? Они отобрали у меня дочь, но я ревную к ним дочь не
как отец. Они отобрали у меня женщину, но я ревную к ним Диану не как
мужчина... О черт, какие слова! Отобрали женщину, отобрали дочь... Дочь,
которая увидела меня впервые за двенадцать лет жизни... Или ей уже
тринадцать? Женщину, которую я знаю считанные дни... Но, заметьте, ревную
- и притом не как отец и не как мужчина. Да, было бы гораздо проще, если
бы он сейчас сказал: "Милостивый государь, мне все известно, вы запятнали
мою честь. Как насчет сатисфакции? "
- Как продвигается работа над статьей? - спросил Зурзмансор.
Виктор угрюмо посмотрел на него. Нет, это была не насмешка. И не
светский разговор, чтобы завязать беседу. Этому мокрецу, кажется,
действительно было любопытно знать, как продвигается работа над статьей.
- Никак, - сказал он.
- Было бы любопытно прочесть, - сообщил Зурзмансор.
- А вы знаете, что это должна быть за статья?
- Да, представляем. Но ведь вы такую писать не станете.
- А если меня вынудят? Меня генерал Пферд защищать не станет.
- Видите ли, - сказал Зурзмансор, - статья, которую ждет господин
бургомистр, у вас все равно не получится. Даже если вы будете очень
стараться. Существуют люди, которые автоматически, независимо от своих
желаний, трансформируют по своему любое задание, которое им дается. Вы
относитесь к таким людям.
- Это хорошо или плохо? - спросил Виктор.
- С нашей точки зрения - хорошо. О человеческой личности очень мало
известно, если не считать той ее составляющей, которая представляет собой
набор рефлексов. Правда, массовая личность почти ни чего больше в себе и
не содержит. Поэтому особенно ценны так называемые творческие личности
перерабатывающие информацию в действительности индивидуально. Сравнивая
известное и хорошо изученное явление с отражением этого явления в
творчестве этой личности, мы можем многое узнать о психическом аппарате,
перерабатывающем информацию.
- А вам не кажется, что это звучит оскорбительно? - сказал Виктор.
Зурзмансор, странно покривив лицо, посмотрел на него.
- А, понимаю, - сказал он. - Творец, а не подопытный кролик... Но,
видите ли, я сообщил вам только одно обстоятельство, сообщающее вам
ценность в наших глазах. Другие обстоятельства общеизвестны, это правдивая
информация об объективной действительности, машина эмоций, средство
возбуждения фантазии, удовлетворенные потребности в сопереживании.
Собственно, я хотел вам польстить.
- В таком случае, я польщен, - сказал Виктор. - Однако все эти
разговоры к написанию пасквилей никакого отношения не имеют. Берется
последняя речь господина Президента и переписывается целиком, причем слова
"враги свободы" заменяются словами "так называемые мокрецы", или "пациенты
кровавого доктора", или "вурдалаки в санатории"... так что мой психический
аппарат участвовать в этом деле не будет.
- Это вам только кажется, - возразил Зурзмансор. Вы прочтете эту речь
и прежде всего обнаружите, что она безобразна. Стилистически безобразна, я
имею в виду. Вы начнете исправлять стиль, приметесь искать более точные
выражения, заработает фантазия, замутит от затхлых слов, захочется сделать
слова живыми, заменить казенное вранье животрепещущими фактами, и вы сами
не заметите, как начнете писать правду.
- Может быть, - сказал Виктор. - Во всяком случае, писать эту статью
мне сейчас не хочется.
- А что-нибудь другое - хочется?
- Да, - сказал Виктор, глядя Зурзмансору в глаза. - Я бы с
удовольствием написал, как дети ушли из города. Нового Гаммельнского
крысолова.
Зурзмансор удовлетворенно кивнул.
- Прекрасная мысль. Напишите.
Напишите, подумал Виктор с горечью. Мать твою так, а кто это
напечатает? Ты, что ли, напечатаешь?
- Диана, - сказал Виктор. - А нельзя чего-нибудь выпить?
Диана молча поднялась и ушла.
- И еще я с удовольствием написал бы про обреченный город, - сказал
Виктор. - И про непонятную возню вокруг лепрозория. И про злых
волшебников.
- У вас нет денег? - спросил Зурзмансор.
- Пока есть.
- Имейте в виду, вы, по-видимому, станете лауреатом литературной
премии лепрозория за прошлый год. Вы вышли в последний тур вместе с
Тусовым, но у Тусова шансов меньше, это очевидно. Так что деньги у вас
будут.
- Н-да, - сказал Виктор. - Такого со мной еще не бывало. И много
денег?
- Тысячи три. Не помню точно...
Вернулась Диана и все так же молча поставила на стол бутылку и один
стакан.
- Еще стакан, - попросил Виктор.
- Я, собственно... Гм...
- Я тоже не буду, - сказала Диана.
- Это за "Беду"? - спросил Виктор, наливая.
- Да. И за "Кошку". Так что месяца на три вы будете обеспечены. Или
меньше?
- Месяца на два, - сказал Виктор. - Но не в этом дело... Вот что: я
хотел бы побывать у вас в лепрозории.
