Пятый и шестой день нас носило по волнам, как щепку. На седьмой мы
кое-как подняли парус на обломках мачт, но управлять им было трудно, и
мы в лучшем случае держали судно по ветру. Нас все время сносило на
юго-запад, а во время бури гнало в том же направлении с неслыханной
быстротой. Девятое утро было холодное и хмурое, море волновалось, и все
предвещало непогоду. Надо ли говорить, как мы обрадовались, когда на го-
ризонте появилось небольшое судно и стало приближаться к "Santi-Marie".
Но наша радость была кратковременна, потому что, когда оно подошло ближе
и спустило шлюпку, в нее тотчас же насели какие-то головорезы, которые
по дороге к нам ревели песни, а причалив, заполонили всю палубу, грозя
обнаженными тесаками и осыпая нас бранью и проклятиями. Вожаком у них
был неслыханный негодяй и знаменитый пират по имени Тийч. Лицо он мазал
чем-то черным, а бакенбарды закручивал колечками. Он бегал по палубе,
бесновался и орал, что сам он сатана, а корабль его - ад. В нем было
что-то, напоминавшее взбалмошного ребенка или полоумного, и это пугало
меня невыразимо. Я шепнул на ухо Баллантрэ, что, если, на наше счастье,
они нуждаются в людях, я пиратство предпочту смерти. Он кивком выразил
свое одобрение.
- Клянусь честью, - сказал я мистеру Тийчу. - Если вы сатана, то вот
я, черт, к вашим услугам.
Ему это понравилось, и (скажу кратко, чтобы не задерживаться на этих
постыдных событиях) Баллантрэ, я и еще двое из команды были завербованы
пиратами, тогда как капитана и остальную команду они спровадили по доске
в море. Я впервые видел, как это делается, сердце мое замирало, и мистер
Тийч или кто-то из его подручных (я был слишком подавлен, чтобы разоб-
раться в этом точнее) весьма недвусмысленно прошелся относительно моей
бледности. У меня хватило духу выкинуть два-три коленца какой-то фантас-
тической джиги и выкрикнуть при этом какую-то пакость. На этот раз я
спасся, но, спускаясь в шлюпку к этим мерзавцам, я чувствовал, что еле
держусь на ногах.
Мое отвращение к ним и мой страх перед огромными волнами я пересили-
вал тем, что отшучивался, коверкая язык на ирландский манер. Милостью
божьей, на пиратском корабле оказалась скрипка, которой я тотчас же и
завладел, и этим мне посчастливилось добиться их расположения. Они ок-
рестили меня Пэтом Пиликалой, но на прозвище обижаться не приходилось,
была бы шкура цела.
Я не в силах описать сумбур, царивший на этом корабле, которым коман-
довал сущий полоумный и который можно было назвать плавучим бедламом.
Кутеж, пляски, песни, брань, пьянство и драки - никогда на судне не были
трезвы все зараз, и бывали дни, когда нас мог потопить первый налетевший
шквал. А если бы шхуну настиг в такой день королевский фрегат, он мог бы
захватить нас голыми руками. Несколько раз мы примечали парус и если бы-
ли потрезвей, то - да простит нам это бог! - подвергали корабль своему
досмотру, ну а если бывали чересчур во хмелю, то корабль уходил, и я про
себя благословлял за это небо.
Тийч управлял своей оравой (если можно управлять, внося беспорядок),
держа ее в постоянном страхе, и сколько я мог судить, весьма кичился
своим положением. Я знавал маршалов Франции и даже вождей шотландских
кланов, и все они были далеко не так чванливы. Вот она, эта постоянная
погоня за славой и почестями. В самом деле, чем дольше живешь, тем лучше
видишь прозорливость Аристотеля и других философов древности. Хотя сам я
всю жизнь жаждал законных отличий, но могу положа руку на сердце сказать
теперь, на закате дней, что ничто на свете, даже сама жизнь, не стоит
того, чтобы ее сберегать и украшать почестями ценою малейшего ущерба для
своего достоинства.
Мне долго не удавалось поговорить с Баллантрэ, но вот однажды ночью,
когда все были заняты своими делами, мы забрались тайком на бушприт [19]
и стали плакаться на свою судьбу.
- Нас может спасти только милость божья, - сказал я.
- А я на этот счет держусь другого мнения, - возразил Баллантрэ, -
потому что спасаться я думаю собственными силами. Этот Тийч - полнейшее
ничтожество, от него нет никакой пользы, а между тем под его началом мы
все время рискуем быть захваченными. Я вовсе не намерен зря валандаться
с этими разбойниками или колодником повиснуть на рее. - И он рассказал
мне, как, по его мнению, следовало укрепить дисциплину на корабле, что
обеспечило бы нам безопасность в настоящем, а в будущем дало бы надежду
на освобождение, когда они наберут вволю добычи и разбредутся с ней по
домам.
Я чистосердечно признался ему, что слишком потрясен всеми окружающими
ужасами и он не должен рассчитывать на меня.
- Ну, а меня не легко запугать, - сказал он. - Да и одолеть меня
трудно!
Через несколько дней нелепый случай снова чуть не привел всех нас на
виселицу, и по нему можно представить себе царившие на корабле сумбур и
сумасбродство. Все мы были пьяны, и когда один из полоумных заметил па-
рус, Тийч велел догонять его, даже не взглянув на корабль, а мы все при-
нялись потрясать оружием и похваляться, какую резню мы устроим. Я заме-
тил, что Баллантрэ спокойно стоял на носу, вглядываясь вдаль изпод ладо-
ни. Я, верный своей тактике по отношению к этим дикарям, не уступал в
ретивости самым рьяным из них и развлекал их своими ирландскими прибаут-
ками.
- Поднять флаг! - кричал Тийч. - Покажите этим стервецам, кто мы та-
кие!
Это была попросту пьяная бравада, и она могла лишить нас ценной добы-
чи, но я считал, что не мне рассуждать, и собственноручно поднял черный
флаг.
Тут пришел на корму улыбающийся Баллантрэ.
- Может быть, вам, пьянчуге, интересно будет узнать, - сказал он, -
что мы преследуем королевский фрегат.
Тийч заревел, что он лжет, но все же побежал к фальшборту [20], и
вслед за ним ринулись все прочие. Никогда я не видел, чтобы столько
пьяных разом протрезвело. В ответ на наш дерзкий вызов фрегат круто по-
вернул и лег на новый курс - наперерез нам; флаг его теперь был явствен-
но виден. Мы еще, не отрываясь, глядели на него, как вдруг на борту ко-
рабля вспух дымок, послышался звук выстрела, и ядро скользнуло по волнам
с небольшим недолетом. Тут несколько человек схватились за канаты и с
непостижимой быстротой повернули нашу "Сару". Кто-то опрокинул бочонок
рома, который стоял на палубе, и скатил его поскорее за борт. Я, со сво-
ей стороны, поспешил спустить пиратский флаг, сорвал его и швырнул в мо-
ре. Я сам готов был спрыгнуть вслед за ним, так меня испугали наша оп-
лошность и безначалие. А Тийч побледнел как смерть и тотчас же сошел к
себе в каюту. Только два раза он показывался оттуда в этот день: он шел
на корму и долго глядел на королевское судно, которое все еще виднелось
на горизонте, неотступно преследуя нас, а потом безмолвно спускался к
себе в каюту. Можно сказать, что он дезертировал, и если бы не то обсто-
ятельство, что у нас на корабле был один очень хороший моряк, и если бы
не ветер, благоприятствовавший нам весь день, мы все, конечно, повисли
бы на реях.
Тийч, должно быть, чувствовал себя униженным в глазах команды, и спо-
соб, которым он попытался поднять свой пошатнувшийся авторитет, отлично
показывает, что он был за человек. На следующее утро из его каюты расп-
ространился запах жженой серы и послышались его выкрики: "Ад! Ад!" На
корабле, по-видимому, знали, что это значит, и повсюду воцарилось унылое
ожидание. Вскоре он появился на палубе, и в каком виде! Это было сущее
чучело: лицо вымазано чем-то черным, волосы и бакенбарды завиты в колеч-
ки, за поясом полно пистолетов. Он жевал стекло, так что кровь стекала у
него по подбородку, и потрясал кортиком. Не знаю, может быть, он перенял
эти штуки у индейцев Америки, откуда был родом, но только таков был его
обычай и таким образом он объявлял, что намерен совершить самые страшные
злодейства. Первым ему попался тот самый пират, который накануне спихнул
за борт бочонок рома. Он заколол его ударом в сердце, кляня как мятежни-
ка; потом заплясал вокруг трупа, беснуясь и божась и вызывая нас выхо-
дить на расправу. Словом, разыграл свой балаган, нелепый, да к тому же и
опасный, потому что эта трусливая тварь явно разжигала себя на новое
убийство.
И вдруг вперед выступил Баллантрэ.
- А ну, брось дурака валять! - оказал он. - Ты что, думаешь испугать
нас, строя рожи? Где ты был вчера, когда ты был нужен? Но ничего, обош-
лись и без тебя.
Среди команды началось движение и перешептывание, в равной степени и
боязливое и радостное. А Тийч испустил дикий вопль и взмахнул кортиком,
чтобы метнуть его, - искусство, в котором он (как и многие моряки) был
большим мастером.
- Выбейте у него нож! - сказал Баллантрэ так внезапно и резко, что
рука моя повиновалась ему еще прежде, чем разум мой понял приказание.
Тийч стоял ошеломленный, он даже не вспомнил о своих пистолетам.
- Ступай в каюту! - закричал Баллантрэ. - И можешь не показываться на
палубе, пока не протрезвишься. Мы не собираемся из-за тебя висеть на
рее, черномазый, полоумный, пьяница и дубина! А ну, вниз! - И он так
топнул на Тийча ногою, что тот рысцой побежал в каюту.
- Теперь, - обратился Баллантрэ к команде, - выслушайте и вы нес-
колько слов. Не знаю, может быть, вы пиратствуете из любви к искусству,
а я нет. Я хочу разбогатеть и вернуться на сушу и тратить свои деньги,
как подобает джентльмену... И уж по одному пункту решение мое твердо: я
не хочу повиснуть на рее, - во всяком случае, поскольку это от меня за-
висит. Дайте мне совет, ведь в вашем деле я новичок. Неужели нельзя на-
ладить хоть какую-нибудь дисциплину и порядок?
Тут заговорил один из команды; он сказал, что по морскому обычаю на
корабле должен быть квартирмистр, и как только было произнесено это сло-
ви, все его подхватили. Единодушно Баллантрэ был объявлен квартирмист-
ром, его попечению был вверен ром, принят был пиратский устав, введенный
еще Робертсом, и, наконец, предложено было покончить с Тийчем. Но Бал-
лантрэ боялся более энергичного капитана, который мог бы ограничить его
собственное влияние, и он решительно воспротивился расправе. Тийч вполне
пригоден, говорил он, чтобы брать корабли на абордаж и пугать ошалелую
команду своей черной рожей и неистовой божбой, в этом среди нас не наш-
лось бы соперника Тийчу, и, кроме того, раз он развенчан и, в сущности,
смещен, мы можем уменьшить его долю в добыче. Последнее обстоятельство и
решило дело. Доля Тийча была урезана до смехотворных размеров, она стала
меньше моей. Оставалось только два затруднения: согласится ли он на от-
веденную ему роль и кто осмелится объявить ему наше решение.
- Не тревожьтесь, - сказал Баллантрэ, - я беру это на себя.
И он шагнул к капитанскому трапу и один спустился в каюту Тийча, что-
бы обуздать этого пьяного дикаря.
- Вот этот человек нам подходит! - закричал один из пиратов. - Ура
квартирмистру! - и все с охотой трижды прокричали "ура" в его честь,
причем мой голос был не последним в хоре. И надо полагать, что эти "ура"
должным образом воздействовали на мистера Тийча в его каюте, как и в на-
ши дни воздействуют даже на законодателей голоса шумящей на улицах тол-
пы.
Что между ними произошло, в точности неизвестно (хотя кое-что впос-
ледствии и выяснилось), но все мы были как обрадованы, так и поражены,
когда Баллантрэ появился на палубе, ведя под руку Тийча, и объявил, что
все улажено.
Я не буду подробно рассказывать о двенадцати или пятнадцати месяцах,
в течение которых мы продолжали наше плавание по Северной Атлантике, до-
бывая пищу и воду с тех кораблей, которые мы обирали, и вели наше дело
весьма успешно. Кому охота читать такие неподобающие вещи, как воспоми-
нания пирата, пусть даже невольного, каким был я?
Баллантрэ, к моему восхищению, продолжал управлять нами, и дела наши
