ла, он соболезновал ей, как очень старый человек, который много пережил
на своем веку и привык даже к печали относиться легко; если она бушева-
ла, он снова погружался в свою латинскую книгу, всегда предварив это уч-
тивым извинением; если она предлагала, как это теперь часто случалось,
принять ее деньги в подарок, он разъяснял ей, как мало это соответство-
вало его понятиям о чести, и напоминал, что если бы даже он и пошел на
это, то мистер Генри наверняка отклонил бы такой подарок. Non vi sed
saepe cadendo [10] - таково было его любимое присловье; и, без сомнения,
его спокойная настойчивость поколебала ее непреклонность; нет сомнения,
к тому же, что он имел на нее большое влияние, - ведь он заменил ей и
отца и мать; и, наконец, она сама была проникнута духом Дьюри и болела
душой о славе Дэррисдира, но не настолько, по-моему, чтобы выйти за мое-
го бедного господина, если бы, как это ни странно, не крайняя неприязнь
к нему всех окружающих.
Этим он был обязан Тэму Макморленду. Тэм был в общем безобидный ма-
лый, но с одной прискорбной слабостью: у него был длинный язык; и как
единственному человеку в округе, который выезжал в свет, или, вернее,
оттуда воротился, слушателей ему не приходилось искать.
Я давно заметил, что те, кто в любой борьбе потерпел поражение, всег-
да стараются убедить себя, что их предали. По рассказам Тэма, все воена-
чальники только и делали, что предавали мятежников: их предали при Дарби
и предали при Фолкирке; ночной марш был проявлением измены милорда
Джорджа, а Куллоден был проигран из-за предательства Макдональдов. При-
вычка приписывать измену всем и каждому так одолела глупца, что в конце
концов он и мистера Генри приплел сюда же. Мистер Генри, по его словам,
предал добровольцев Дэррисдира; он будто бы обещал прийти на подмогу с
новым отрядом, а вместо этого поехал на поклон к королю Джорджу.
- Да, и это на другой же день! - кричал Тэм. - Бедный наш храбрый
Баллантрэ! И бедные славные ребята, которые не оставили его одного! Едва
они перевалили через гребень холма, тот уже собрался в путь, Иуда! Ну,
оно конечно, ему-то это на пользу: он будет моим лордом; а нашим мертвым
- им тлеть там, в горных вересках! - И при этом, если Тэм бывал уже дос-
таточно пьян, он принимался всхлипывать.
Только начни повторять без конца одно и то же - люди чему угодно по-
верят. Мало-помалу такое истолкование поступков мистера Генри укореня-
лось в нашей округе; об этом говорили те, кто знал правду, но кому гово-
рить было не о чем; это слушали и повторяли как достоверное люди неосве-
домленные и недоброжелательные. Мистера Генри начинали сторониться; еще
немного - и деревенские стали перешептываться, когда он проходил мимо, а
женщины (они всегда смелее, потому что им нечего бояться) кричали ему в
лицо свои упреки. Баллантрэ возвеличивали, как святого. Припомнили, что
он никогда не притеснял арендаторов, чего он действительно не делал, -
только прибирал к рукам и тратил собранные деньги. Правда, иной раз он
бывал буен, но насколько же лучше откровенно буйный барич, который скоро
угомонится, чем скряга и выжига, который сидит, уткнув нос в приходные
книги, и выколачивает последний грош из бедного фермера.
Одна потаскушка, у которой от Баллантрэ был ребенок и с которой он,
как все знали, обошелся очень дурно, стала ни с того ни с сего ярой рев-
нительницей его памяти. Однажды она швырнула в мистера Генри камнем.
- А где добрый молодец, что доверился тебе? - крикнула она.
Мистер Генри придержал коня и всмотрелся в нее. С губы у него стекала
кровь.
- Это ты, Джесс? - сказал он. - И ты тоже? А ты бы должна была знать
меня лучше.
Ведь он все время помогал ей деньгами.
Женщина схватила еще один камень и замахнулась им, а мистер Генри,
чтобы заслониться, поднял руку, державшую хлыст.
- Как! Ты хочешь ударить женщину? Ах ты пащенок! - закричала она и
убежала, причитая, словно он в самом деле ее ударил.
На другой же день по всей округе, словно пожар, разнесся слух, что
мистер Генри избил Джесс Браун, да так, что она едва не умерла. Я приво-
жу это в пример того, как нарастал снежный ком и как одна клевета порож-
дала другую, и мой бедный господин был наконец настолько опорочен, что
стал домоседом не хуже милорда. Дома он ни разу, в этом вы можете быть
уверены, не промолвил ни слова жалобы; самый повод для клеветы был слиш-
ком больным вопросом, чтобы его затрагивать, а мистер Генри был очень
самолюбив и упорен в своем молчании. Старый лорд, должно быть, слышал об
этом кое-что от Джона Поля, а то еще от когонибудь; во всяком случае, он
должен был заметить изменившееся поведение сына. Но даже и он, вероятно,
не представлял, насколько далеко зашло дело. А что до мисс Алисон, то
она всегда последней узнавала новости, да и тогда они ее интересовали
меньше всех.
В самый разгар этого брожения (которое, по необъяснимым причинам,
утихло так же быстро, как и возникло) в ближайшем к Дэррисдиру городке
СентБрайде, что на Свифте, происходили выборы; ожидались волнения, - ка-
кого рода, я позабыл, если когданибудь об этом и слышал. Поговаривали,
что еще до наступления ночи не обойдется без проломленных черепов и что
шериф послал за солдатами чуть ли не в Дэмфрис. Милорд считал, что мис-
тер Генри должен непременно присутствовать, и доказывал, что ему надо
появиться ради репутации семьи.
- Не то пойдут разговоры, - сказал он, - что мы не верховодим у себя
же в округе.
- Ну, не мне верховодить в нашей округе, - сказал мистер Генри, а
когда милорд продолжал настаивать, добавил: - Уж если говорить чистую
правду, я боюсь показаться при народе.
- Вы первый из Дэррисдиров говорите такие слова! - крикнула мисс Али-
сон.
- Мы поедем все трое, - сказал милорд и действительно влез в свои са-
поги (впервые за четыре года; и покряхтел же Джон Поль, натягивая их на
милорда!).
Мисс Алисон облачилась в амазонку, и все втроем они поехали в
Сент-Брайд.
Улицы были полны всякого сброда со всей округи, и едва мистера Генри
приметили, как начался свист, и улюлюканье, и крики: "Иуда! ", "А где
брат твой Джеме? ", "Где его молодцы, которых ты продал? ". В него даже
кинули камень; но большинство не поддержало этого из уважения к старому
лорду и мисс Алисон. Десять минут было достаточно, чтобы милорд убедил-
ся, что мистер Генри был прав. Он не сказал ни слова, но повернул коня и
поехал домой, понуря голову.
Ни слова не сказала и мисс Алисон, но тем больше мыслей промелькнуло,
должно быть, в ее голове; и, должно быть, гордость ее была уязвлена, по-
тому что она была Дьюри до мозга костей; и, должно быть, сердце ее смяг-
чилось при виде того унижения, которому безвинно подвергся ее родич. В
эту ночь она не сомкнула глаз. Я часто порицал миледи, но когда я предс-
тавляю эту ночь, я готов простить ей все. Наутро она первым долгом спус-
тилась вниз и подошла к старому лорду.
- Если Генри по-прежнему домогается меня, - сказала она, - он может
получить меня.
А ему самому она сказала по-другому:
- Я не приношу вам любви, Генри, но, видит бог, всю жалость, на кото-
рую я способна!
Первого июня 1748 года их обвенчали. А в декабре этого же года я слез
с лошади у дверей большого дома Дэррисдиром, и с тех дней я поведу расс-
каз о событиях, которые развернулись у меня на глазах, с точностью сви-
детеля, дающего показания в суде.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ОБЗОР СОБЫТИЙ (продолжение)
За этот сухой морозный декабрьский день я проделал последнюю часть
своего пути, и надо же было, чтобы проводником моим оказался Пэти Мак-
морленд, брат Тэма! Ни от кого еще в жизни не слыхивал я столько грязных
сплетен, как от этого белобрысого, кудлатого, босоногого оборвыша лет
десяти. Он их, должно быть, вволю набрался от своего братца. Я и сам был
тогда не так уж стар, гордость еще не взяла верх над любопытством, да и
кого угодно в то холодное утро захватил бы рассказ о старых распрях, ус-
лышанных в тех самых местах, где происходили все эти события.
Проходя по трясине, мальчик без умолку болтал о Клэвергаузе [11], а
когда мы перевалили через гребень, пришел черед рассказам о черте. Когда
мы проходили мимо аббатства, я узнал старые истории о монахах и о конт-
рабандистах, которые приспособили развалины монастыря под свои склады и
высаживаются на берег всего на расстоянии пушечного выстрела от Дэррис-
дира. Но всю дорогу каждый из Дьюри и особенно бедный мистер Генри под-
вергались особому поношению. Эти рассказы так меня настроили против моих
будущих хозяев, что я был даже как будто удивлен, когда передо мной отк-
рылся Дэррисдир, укрывшийся на берегу живописной бухты у подножия Монас-
тырского Холма. Дом был удобный, построенный во французском, а может
быть, и в итальянском стиле - я плохо разбираюсь в этих вещах, - и вся
усадьба богато разукрашена цветниками, газонами, подстриженным кустарни-
ком, купами деревьев. Те деньги, которые тут без толку тратились, могли
бы полностью восстановить благосостояние семьи; но на поддержание по-
местья в том виде, в каком оно было, не хватило бы никакого дохода.
Сам мистер Генри вышел встретить меня у дверей. Это был высокий чер-
новолосый молодой джентльмен (все Дьюри - брюнеты), лицо у него было
открытое, но невеселое, он был очень крепкого телосложения, но, кажется,
далеко не крепкого здоровья. Без всякой чопорности он взял меня под руку
и сразу расположил к себе простым и приветливым разговором. Не дав мне
сменить дорожное платье, он сейчас же повел меня знакомиться с милордом.
Было еще светло, и первое, что я заметил, это ромб простого стекла пос-
редине гербового оконного витража, что, как вспоминаю теперь, показалось
мне тогда упущением в такой великолепной комнате, украшенной фамильными
портретами, подвесками на лепных потолках и резным камином, возле кото-
рого сидел старый лорд, погруженный в своего Тита Ливия [12].
Открытым выражением лица он очень напоминал мистера Генри, но казался
человеком более тонким и приятным, да и разговор его был в тысячу раз
занимательней. У милорда нашлось ко мне много вопросов об Эдинбургском
университете, где я только что получил свою степень магистра искусств, и
о профессорах, имена и таланты которых были ему, казалось, хорошо из-
вестны. Так, беседуя о вещах, мне хорошо знакомых, я скоро освоился на
новом месте и говорил легко и свободно.
В разгар беседы в комнату вошла миссис Генри; она была в тяжести - до
рождения мисс Кэтрин оставалось всего недель шесть, - и это, конечно,
при первой встрече помешало мне достойно оценить ее красоту. Она обош-
лась со мной гораздо надменнее, чем остальные, так что по всем этим при-
чинам она заняла лишь третье место в моей привязанности к их семье.
Немного потребовалось времени, чтобы я окончательно разуверился во
всех россказнях Пэти Макморленда; и я навсегда стал и посейчас остаюсь
верным слугой дома Дэррисдиров. Наибольшую привязанность питал я к мис-
теру Генри. С ним я работал и в нем нашел требовательного хозяина, при-
берегавшего всю свою мягкость для часов, не занятых работой, а в рабочее
время не только нагружавшего меня заботами о поместье, но и не спускав-
шего с меня недреманного ока. Так было до того дня, когда он, с какой-то
застенчивостью подняв глаза от бумаг, сказал мне:
- Мистер Маккеллар, мне приятно отметить, что с работой вы справляе-
тесь отлично.
Это было первое слово одобрения, и с этого дня ослабел его постоянный
надзор за мною; а вскоре от всех членов семьи только и слышно стало:
"Мистер Маккеллар" то, и "мистер Маккеллар" другое, - и теперь я уже все
делал по своему усмотрению, и все расходы мои принимались беспрекословно
до последнего фартинга. Еще когда мистер Генри меня школил, я уже стал
привязываться к нему - отчасти из чувства жалости к этому явно и глубоко
