помощь, она выпрямилась, вся задрожав.
- Ничего! - сказала она побелевшими губами.
Мистер Генри остановился, и лицо его передернулось гримасой гнева.
Мгновение спустя он обернулся к полковнику:
- Не вините себя за то, что ваши новости так поразили миссис Дьюри.
Это вполне естественно: все трое мы росли, как родные.
Миссис Генри посмотрела на мужа с некоторым облегчением и даже как бы
с признательностью. Насколько я могу судить, это был его первый шаг к
завоеванию ее благосклонности.
- Ради бога, простите меня, миссис Дьюри, я ведь не более как неоте-
саный ирландец, - оказал полковник, - и заслуживаю расстрела за то, что
не сумел как следует преподнести свои новости. Но вот собственноручные
письма Баллантрэ - по письму каждому из вас, и, уж конечно (если я хоть
что-либо смыслю в его талантах), он сумел должным образом рассказать
свою историю.
Говоря так, он вынул три письма и в соответствии с адресом подал пер-
вое из них милорду, который жадно схватил его. Затем он направился к
миссис Генри.
Но леди отстранила его.
- Моему мужу, - сказала она сдавленным голосом.
Полковник был человек находчивый, но это и его ошеломило.
- Да, конечно! - сказал он. - Как же это я? Конечно! - но он все еще
держал перед ней письмо.
Тогда мистер Генри протянул руку, и ничего не оставалось, кроме как
отдать письмо ему. Мистер Генри взял письма (и свое и женино) и посмот-
рел на них, хмуря брови и что-то обдумывая. Он все время изумлял меня
своим поведением, но тут он превзошел себя.
- Позвольте мне проводить вас в ваши покои, - сказал он жене. - Все
это так неожиданно, и вам лучше бы прочесть письмо наедине, когда вы
немного придете в себя.
Опять она взглянула на него с каким-то оттенком изумления, но он не
дал ей опомниться и, подойдя к ней, сказал:
- Так будет лучше, поверьте мне, а полковник Бэрк слишком воспитанный
человек, чтобы не извинить вас за это. - И с этими словами он взял ее за
кончики пальцев и повел прочь из залы.
В этот вечер миссис Генри больше не выходила, и когда мистер Генри
поднялся к ней, то, как я слышал много позже, она вернула ему письмо так
и нераспечатанным.
- Прочтите его, и покончим с этим! - вскричал он.
- Избавьте меня от этого, - сказала она.
И с этими словами они оба, на мой взгляд, в значительной степени ис-
портили то хорошее, чего только что добились. А письмо попало в мои руки
и было сожжено нераспечатанным.
Чтобы точнее изложить похождения владетеля Баллантрэ после Куллодена,
я недавно написал полковнику Бэрку, ныне кавалеру ордена святого Людови-
ка, с просьбой прислать мне письменное их изложение, потому что по про-
шествии такого большого промежутка времени я не мог полагаться только на
свою память. По правде сказать, я был несколько озадачен его ответом,
потому что он прислал мне подробные воспоминания о собственной жизни,
только местами имевшие отношение к Баллантрэ. Они были много простран-
нее, чем вся моя рукопись, и не всегда (как мне кажется) назидательны. В
письме, помеченном Эттенгеймом [15], он просил, чтобы, воспользовавшись
его рукописью для своих целей, я нашел для нее издателя. Мне кажется,
что я лучше всего выполню свою задачу и одновременно его просьбу, если
приведу здесь полностью некоторые части его воспоминаний. Таким образом,
читатель получит полный и, как мне кажется, достоверный отчет о весьма
важных событиях, а если кого-нибудь из издателей заинтересует повество-
вание кавалера, он знает, куда обратиться за остальной и весьма объемис-
той частью, которую я охотно предоставлю в его распоряжение. А теперь
вместо изложения того, что рассказал нам кавалер за стаканом вина в обе-
денной зале Дэррисдира, я приведу первый отрывок из его рукописи. Не
следует только забывать, что он поведал нам не эти голые факты, а весьма
изукрашенную их версию.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
СКИТАНИЯ БАЛЛАНТРЭ (Из мемуаров кавалера Бэрка)
Надо ли говорить, что я покинул Рэзвен с гораздо большим удовольстви-
ем, чем прибыл в него; но то ли сам я потерял дорогу среди пустошей, то
ли спутники мои отбились, только вскоре я оказался совсем один. Это не
сулило мне ничего хорошего: я никогда не мог освоиться с этой ужасной
страной и ее полудикими обитателями, которые теперь, после бегства прин-
ца, особенно недружелюбно относились к нам, ирландцам. Я раздумывал над
своей горестной судьбой, когда увидел на холме одинокого всадника и при-
нял его сначала за призрак того, чью смерть под Куллоденом вся армия
считала вполне достоверной. Это был владетель Баллантрэ, сын лорда Дер-
рисдира, молодой человек редких способностей и отваги, равно достойный
украшать собою двор и срывать лавры на полях сражений. Встреча наша была
весьма радушна, потому что он был одним из немногих шотландцев, которые
хорошо относились к ирландским сторонникам принца, и сейчас, в дни пора-
жения и бегства, мог быть мне крайне полезен. Но окончательно скрепило
нашу дружбу одно обстоятельство, само по себе не менее романтичное, чем
легенда о короле Артуре.
Это было на второй день нашего бегства, после того как мы провели
ночь под дождем в каком-то овраге. Тут случился один человек из Аппина,
по имени Алан Блэк Стюарт (или что-то вроде этого) [16] - потом я встре-
чал его во Франции. Они в чем-то не сошлись с моим спутником и обменя-
лись весьма невежливыми словами. Стюарт потребовал, чтобы Баллантрэ спе-
шился и обнажил шпагу.
- Ну, мистер Стюарт, - ответил Баллантрэ, - при теперешних обстоя-
тельствах я, пожалуй, предпочту состязаться с вами в беге. - И с этими
словами он пришпорил своего коня.
И таков был ребячливый задор Стюарта, что он бежал за нами больше ми-
ли, и я не мог удержаться от смеха, когда, обернувшись, увидел его на
вершине холма. Он держался рукой за левый бок, сердце у него чуть было
не лопнуло от быстрого бега.
- Как хотите, - не удержался я от замечания своему спутнику, - но я
бы никому не позволил бежать за собой с такой благородной целью, не
удовлетворив его желания. Шутка была хороша, но она смахивает на тру-
сость.
Он нахмурился.
- Хватит с меня и того, - сказал он, - что я связался с самым нена-
вистным для шотландцев человеком; можете судить по этому о моей храброс-
ти.
- Клянусь честью, - сказал я, - будь у меня зеркало, я мог бы пока-
зать вам человека, еще менее любезного для своих соотечественников. И
если вам так не нравится мое общество, сделайте одолжение, отвяжитесь от
меня.
- Полковник Бэрк, - сказал он. - Не будем ссориться; и при этом пом-
ните, что терпение не из моих добродетелей!
- Ну, я нисколько не терпеливее вас, - сказал я. - И не считаю нужным
скрывать это.
- Так мы с вами далеко не "уедем, - сказал он, натянув поводья. - Я
предлагаю вот что: либо сейчас же подеремся и расстанемся, либо накрепко
договоримся переносить друг от друга все, что бы ни случилось.
- Как родные братья? - спросил я.
- Такой глупости я не говорил, - ответил он. - У меня есть брат, но
для меня его все равно что и нет. Но уж если довелось нам обоим подверг-
нуться травле, так поклянемся же клятвой гонимых, что не будет между на-
ми ни обиды, ни мести. Я по натуре человек не добрый, и мне докучают все
эти напускные добродетели.
- И я не лучше вас, - сказал я. - И у меня в жилах не парное молоко.
Но как же нам быть? Дружить или биться?
- Знаете, - сказал он, - я думаю, лучше всего решить это жребием.
Такое предложение было слишком рыцарственно, чтобы не прельстить ме-
ня, и, как это ни покажется странным, мы, два знатных дворянина наших
дней, словно двое паладинов [17] древности, доверили полукроне решить
вопрос, биться нам насмерть или стать друзьями и побратимами. Едва ли
можно представить себе обстоятельства более романтичные, и это одно из
тех моих воспоминаний, которые свидетельствуют, что былые подвиги, вос-
петые Гомером и другими поэтами, живы и посейчас - по крайней мере в
среде благородных и воспитанных людей. Жребий, указал мириться, и мы ру-
копожатием скрепили наш уговор. Только тогда мой спутник объяснил мне,
что побудило его ускакать от мистера Стюарта, и только тут я оценил этот
ход, достойный государственного человека.
Разнесшийся слух о его смерти, сказал он, был ему надежной защитой;
то, что мистер Стюарт узнал его, представляло опасность, и он избрал са-
мый верный способ, чтобы заставить этого джентльмена молчать.
- Потому что, - сказал он, - Алан Блэк слишком тщеславный человек,
чтобы рассказывать о себе такую историю.
Скоро после полудня мы добрались до берегов того залива, к которому
направлялись, и нашли там корабль, только что бросивший якорь. Это была
шхуна "SainteMarie des Anges" [18] из Гавр-де-Граса. После того как мы
знаками вызвали шлюпку, Баллантрэ спросил, не знаю ли я капитана шхуны.
Я сказал, что он мой соотечественник, человек безупречной репутации, но,
по моим наблюдениям, довольно робок.
- Ничего не поделаешь, - сказал он. - Придется нам сказать ему всю
правду.
Я спросил, неужели он расскажет и о поражении, пи тому что, если ка-
питан услышит, что флаг спущен, он; конечно, сейчас же уйдет в море.
- А хоть бы и так! - сказал он. - Оружие, которое он привез, теперь
ни к чему.
- Дорогой мой, кто сейчас думает об оружии? Нам нужно подумать о на-
ших друзьях. Они явятся за нами по пятам, среди них может быть сам
принц, и если корабль отплывет, не дождавшись их, много достойных жизней
подвергнется опасности.
- Уж если на то пошло, капитан и его команда тоже живые люди, - ска-
зал Баллантрэ.
Я назвал это софистикой, заявил, что слышать не хочу о подобных раз-
говорах с капитаном, на что Баллантрэ нашел остроумный ответ, ради кото-
рого, а также и потому, что меня обвиняли позднее в этой истории с
"SainteMarie des Anges", я и рассказываю все подробности нашего разгово-
ра.
- Фрэнк, - сказал он, - припомните, о чем мы условились. Я не должен
возражать против вашего молчания, я даже одобряю его; но, по смыслу на-
шего договора, вы тоже не должны препятствовать мне говорить.
Я не мог не рассмеяться, но тут же предостерег его от возможных пос-
ледствий.
- Плевал я на последствия, - сказал этот беспечный человек. - Я всег-
да поступаю так, как мне вздумается.
Известно, что мои опасения оправдались. Не успел капитан услышать на-
ши новости, как сейчас же перерубил канат и вышел в море. Еще до рассве-
та мы были в проливе Греит-Минч.
Корабль был очень стар, а шкипер-ирландец, пускай и честнейший из лю-
дей, был бездарнейшим из капитанов. Поднялся сильный ветер, и море буше-
вало. В тот день нам не хотелось ни есть, ни пить; мы рано улеглись,
чтобы хоть как-нибудь забыться; а ночью, как будто для того, чтобы пре-
подать нам урок, ветер внезапно переменился на северо-восточный и разра-
зился штормом. Нас разбудило оглушительное грохотание бури и топот мат-
росов на палубе. Я уже думал, что пришел наш последний час, и мое духов-
ное смятение было еще усугублено насмешками Баллантрэ, который издевался
над моими молитвами. Именно в такие часы обнаруживается в человеке нас-
тоящая набожность, и он начинает понимать (чему учили его с детских
лет), сколь безрассудно уповать на земных друзей и заступников. Я был бы
недостоин своей религии, если б особо не отметил этого в своем рассказе.
Три дня пролежали мы в темной каюте, питаясь одними сухарями. На чет-
вертый день ветер стих, оставив судно, лишенное мачт, игрушкой огромных
волн. Капитан понятия не имел, куда нас занесло бурей, в своем деле он
был полным невеждой и мог только молить о помощи Пресвятую Деву, - заня-
тие похвальное, но не исчерпывающее собой науки кораблевождения. Остава-
лась единственная надежда, что нас подберет другой корабль; но, окажись
он кораблем английским, нам с Баллантрэ это не сулило ничего хорошего.
