лянитесь на себя, как подобает настоящему мужчине, и вы увидите, что все
это самообман. Жена, друг, сын - все они одинаково забыты вами, и вы
предались всецело вашему себялюбию.
- Маккеллар, - сказал он, и к нему как будто вернулись прежние повад-
ки и голос. - Вы можете говорить обо мне все что угодно, но в одном гре-
хе я никогда не был повинен - в себялюбии.
- Как хотите, но я должен открыть вам глаза, - сказал я. - Сколько
времени мы живем здесь? А сколько раз вы писали своим домашним? Кажется,
впервые вы разлучаетесь с ними, а написали вы им хоть раз? Они могут ду-
мать, что вас уже нет в живых.
Этим я затронул его самое уязвимое место, это подстегнуло все лучшее
в нем, он перестал плакать, он, каясь, благодарил меня, улегся в постель
и скоро уснул. Первое, за что он взялся наутро, было письмо к миледи.
Это было очень ласковое письмо, хотя он так его и не кончил. Вообще всю
переписку с Нью-Йорком вел я, и судите сами, какая то была неблагодарная
задача. О чем писать миледи и в каких выражениях, до каких пределов вы-
думывать и в чем быть беспощадно откровенным - все эти вопросы не давали
мне спать.
А между тем милорд с нарастающим нетерпением ожидал вестей от своих
сообщников. Гаррис, надо полагать, обещал закончить дело как можно ско-
рее. Уже прошли все сроки, а напряженное ожидание было плохим советчиком
для человека с тронутым рассудком.
Воображение милорда все это время было неотрывно приковано к лесным
дебрям и следовало по пятам той экспедиции, в делах которой он был так
заинтересован. Он беспрестанно представлял себе их привалы и переходы,
окружающую местность, тысячи возможных способов все того же злодеяния и
как результат - братнины кости, над которыми завывает ветер. Эти тайные,
преступные мысли все время выглядывали в его разговорах, словно из за-
рослей, и я их отлично видел. Не мудрено, что вскоре его стало физически
притягивать место его мысленного преступления.
Хорошо известно, каким предлогом он воспользовался. Сэр Уильям Джон-
сон был послан в эти места с дипломатическим поручением, и мы с милордом
присоединились к его свите (якобы из простой любознательности). Сэр
Уильям был хорошо снаряжен и хорошо снабжен. Охотники приносили нам
дичь, ежедневно для нас ловили свежую рыбу, и бренди лилось рекою. Мы
двигались днем, а на ночь разбивали бивуак на военный лад. Сменялись ча-
совые, каждый знал свое место по тревоге, и душой всего был сам сэр
Уильям. Меня все это по временам даже занимало. Но, к нашему несчастью,
погода сразу установилась на редкость суровая, дни еще бывали мягкие, но
по ночам сильно морозило. Почти все время лицо нам обжигал пронзительный
ветер, так что пальцы у нас синели, а ночью, когда мы, скорчившись, гре-
лись у костров, одежда у нас на спине казалась бумажкой. Нас окружало
ужасающее безлюдье, местность эта была совершенно пустынна, не видно бы-
ло ни дымка, и, кроме одной-единственной купеческой лодки на второй день
пути, нам в дальнейшем никто не встретился. Конечно, время было позднее,
но это полное безлюдье на торговом водном пути угнетало даже самого сэра
Уильяма. Не раз я слышал, как он выражал свои опасения.
- Я отправился слишком поздно, - говорил он, - они, должно быть, вы-
копали топор войны.
И дальнейшее подтвердило его догадки.
Я не в силах описать, в какой мрак погружена была моя душа в продол-
жение всего этого путешествия. Я не охотник до необычайного, зрелище
наступающей зимы на лесных бивуаках так далеко от дома угнетало меня.
как кошмар. Я чувствовал, что мы бросаем безрассудный вызов могуществу
господню, и чувство это, которое, смею сказать, рекомендует меня трусом,
стократно усугублялось тайным сознанием того, что мы должны были обнару-
жить. Вдобавок меня крайне тяготила обязанность развлекать сэра Уильяма.
Милорд к этому времени окончательно погрузился в состояние, граничившее
со столбняком. Он, не отрываясь, вглядывался в лесную чащу, почти не
спал и говорил за весь день слов двадцать, не больше. То, что он гово-
рил, имело смысл, но почти неизменно вращалось вокруг той экспедиции,
которую он высматривал с такой безумной настойчивостью. Часто, и каждый
раз как новость, он сообщал сэру Уильяму, что у него "брат где-то здесь,
в лесах", и просил, чтобы разведчикам было дано указание справляться о
нем. "Я очень жду вестей о брате", - твердил он. А иногда на пути ему
казалось, что он видит челнок впереди на реке или стоянку на берегу, и
тогда он проявлял крайнее волнение.
Сэра Уильяма не могли не удивить такие странности, и наконец он отвел
меня в сторону и поделился со мной своими догадками. Я тронул рукой го-
лову и покачал ею; меня даже порадовало, что своим свидетельством я от-
веду угрозу возможного разоблачения
- Но в таком случае, - воскликнул сэр Уильям, - допустимо ли остав-
лять его на свободе?
- Те, кто знает его ближе уверены, что ему следует потакать.
- Ну что ж, - сказал сэр Уильям, - конечно, это не мое дело. Но если
бы я знал это раньше, я ни за что не взял бы вас с собой.
Наше продвижение в эту дикую страну продолжалось без всяких приключе-
ний около недели. Однажды вечером мы разбили бивуаки в теснине, где река
прорывалась сквозь высокие холмы, поросшие лесом. Костры были разожжены
на отмели, у самой воды, и, поужинав, мы, как обычно, легли спать. Ночь
выдалась убийственно холодная: жестокий мороз добирался до меня и сквозь
одеяло; я продрог до костей и не мог заснуть, К рассвету я поднялся и то
сидел у костров, то расхаживал взад и вперед по берегу, чтобы как-нибудь
согреть окоченевшее тело. Наконец заря занялась над заиндевевшим лесом и
холмами, спящие заворошились под грудой одежды, а бурная река с ревом
неслась среди торчавших из воды оледеневших скал. Я стоял, озирая ок-
рестность, весь закутанный в жесткий тяжелый плащ бизоньего меха, воздух
обжигал ноздри, и дыхание выходило паром, как вдруг странный пронзи-
тельный крик раздался у опушки соседнего леса. Часовые откликнулись на
него, спящие мигом вскочили на ноги. Кто-то указал направление, другие
вгляделись, и вот на опушке меж двух стволов мы различили человека, исс-
тупленно простирающего к нам руки. Спустя минуту он бегом кинулся к нам,
упал на колени у границы лагеря и разрыдался.
Это был Джон Маунтен, торговец, который перенес ужасающее испытание,
и первое его слово, обращенное к нам, как только он обрел дар речи, был
вопрос, не видали ли мы Секундры Дасса.
- Кого? - спросил сэр Уильям.
- Нет, мы его не видели, - сказал я. - А что?
- Не видели? - сказал Маунтен. - Так, значит, я все-таки был прав. -
При этом он провел ладонью по лбу. - Но что заставило его вернуться? Что
ему надо там, среди мертвых тел? Черт возьми, тут какая-то тайна!
Его слова возбудили в нас горячий интерес, но лучше будет, если я из-
ложу все по порядку. Далее вы прочтете рассказ, который я составил по
трем источникам, кое в чем не совсем совпадающим.
Первый источник - это письменное показание Маунтена, в котором искус-
но затушевана преступная подоплека всего дела.
Второй - два разговора с Секундрой Дассом и Третий - неоднократные
беседы с Маунтеном, в которых он был со мной совершенно откровенен, так
как, по правде говоря, считал и меня сообщником.
Рассказ со слов торговца Маунтена
Партия, отправившаяся вверх по Гудзону, под объединенным началом ка-
питана Гарриса и Баллантрэ, состояла из девяти человек, причем среди них
не было ни одного (за исключением Секундры Дасса), который не заслуживал
бы виселицы. Начиная с самого Гарриса, все участники были известны в ко-
лонии как бесшабашные, кровожадные негодяи. Некоторые из них были заве-
домые пираты и большинство - контрабандисты, все поголовно гуляки и
пьяницы. Все они были достойными сообщниками и, не задумываясь, взяли на
себя исполнение этого предательского и злодейского умысла. Судя по расс-
казу, не видно было ни малейшей попытки установить дисциплину или выб-
рать предводителя шайки, но Гаррис и четверо других - сам Маунтен, два
шотландца, Пинкертон и Хэйсти, и некто Хикс, спившийся сапожник, - сразу
столковались и определили план действий. Они были хорошо снаряжены, а у
Баллантрэ, в частности, была с собой палатка, что обеспечивало ему воз-
можность держаться особняком.
Даже это ничтожное преимущество с самого начала восстановило против
него всех прочих. Да и вообще положение его было настолько двусмысленное
(и даже смешное), что все его повелительные повадки и умение очаровывать
ни на кого не действовали. Все, кроме Секундры Дасса, рассматривали его
как одураченного глупца и намеченную жертву, слепо идущую на смерть. Сам
он, однако, едва ли не считал, что это он задумал и возглавил экспеди-
цию, и едва ли не держал себя соответствующим образом, на что люди, пос-
вященные в тайну, только усмехались себе в кулак. Я настолько привык
представлять себе его высокомерную, повелительную манеру, что, думая о
положении, в которое он попал среди этих разбойников, был огорчен за не-
го и даже стыдился. Когда могла возникнуть у него первая догадка, мне не
известно, но возникла она не скоро. И глаза у него раскрылись, когда
партия ушла далеко в лесные дебри и помощи ждать было неоткуда.
Произошло это так. Однажды Гаррис и другие уединились в лесу, чтобы
посовещаться, как вдруг их внимание привлек шорох в кустах. Они все были
привычны к хитростям индейцев, а Маунтен не только жил и охотился с ни-
ми, но даже воевал вместе с ними и пользовался среди них почетом. Он
умел передвигаться по лесу без всякого шума и выслеживать врага, как
ищейка. И когда возникло подозрение, он был отправлен остальными на раз-
ведку. Он нырнул в заросли и скоро убедился, что по соседству с ним ос-
торожно, но неумело пробирается сквозь кусты какой-то человек. Проследив
его, он увидел, что это уползает, тревожно оглядываясь, Секундра Дасс.
Маунтен не знал, огорчаться ему или радоваться такому открытию, и, ког-
да, вернувшись, он рассказал об этом, его сообщники точно так же недоу-
мевали. Правда, сам по себе индиец не был опасен, но, с другой стороны,
если Секундра Дасс взял на себя труд выслеживать их, то, по-видимому, он
понимал по-английски, а это значило, что весь их разговор известен Бал-
лантрэ. Одна любопытная деталь: если Секундра Дасс понимал поанглийски и
скрывал это, то Гаррис, в свою очередь, знал несколько наречий Индии, но
так как поведение его в этой части света было не только распутно, но и
преступно, он не считал нужным разглашать свое прошлое. Таким образом,
каждая сторона имела свои преимущества. Как только выяснены были все эти
обстоятельства, заговорщики вернулись в лагерь, и Гаррис, видя, что ин-
дус уединился с Баллантрэ, подполз к их палатке, в то время как ос-
тальные, покуривая трубки у костра, с нетерпением ждали новостей. Когда
Гаррис вернулся, лицо у него было мрачное. Он слышал достаточно, для то-
го чтобы подтвердить самые худшие подозрения. Секундра Дасс отлично по-
нимал по-английски, он уже несколько дней выслеживал и подслушивал их, и
Баллантрэ теперь был полностью посвящен в их замысел. Они с Дассом уго-
ворились завтра же отстать на очередном волоке и пробираться сквозь ле-
са, предпочитая голод или встречу с дикими зверями и индейцами пребыва-
нию среди убийц.
Что было делать заговорщикам? Некоторые хотели убить Баллантрэ немед-
ленно, но Гаррис возразил, что это будет бесцельное убийство, потому что
вместе с ним умрет и тайна сокровища. Другие высказывались за то, чтобы
отказаться от всей затеи и плыть обратно в НьюЙорк. Однако приманка за-
рытых богатств и мысль о долгом пути, который они уже проделали, удержа-
ла большинство от этого решения. Мне кажется, что в основном они были
туповаты. Правда, Гаррис повидал свет, Маунтен был неглуп, а Хейсти по-
