ло дошло до того, что Маунтен действительно выдвинул такое предложение.
Но тут коса нашла на "камень, и камнем оказался Хэйсти. Его не очень лю-
били за кислый вид и медлительность и за неуживчивый и хмурый нрав, но
он некоторое время обучался в Эдинбургском университете, готовясь стать
священником, пока дурным поведением не разрушил всех своих планов. Те-
перь он вспомнил и применил то, чему его обучали. И едва он заговорил,
как Баллантрэ небрежно перекатился на бок, что (по мнению Маунтена) было
сделано, чтобы скрыть охватившее его отчаяние.
Хэйсти отверг как не имеющую отношение к делу большую часть того, что
они услышали. Все сказанное о Гаррисе, может быть, и правда, и они со
временем в этом разберутся. Но какое это имеет отношение к сокровищу?
Они услышали целые потоки слов, но истина заключается в том, что мистер
Дьюри чертовски напуган и уже несколько раз убегал от них. Он опять в их
руках, пойманный или воротившийся по доброй воле - это для него, Хэйсти,
решительно все равно. Теперь важно одно: довести дело до конца. А что
касается предложений о перемене и выборе вожаков, то он полагает, что
все они свободные люди и сами могут заботиться о своих делах. Все это
пыль, которую им пускают в глаза, как и предложение поединка с Гаррисом.
- Баллантрэ ни с кем не будет драться в этом лагере, смею его уве-
рить, - сказал Хэйсти. - Нам стоило достаточных трудов отобрать у него
оружие, и было бы непростительной глупостью возвращать оружие ему в ру-
ки. Но если этот джентльмен ищет сильных ощущений, то я могу предоста-
вить их ему с избытком, больше того, что он ожидает. Потому что я не на-
мерен тратить остаток своих дней на блуждания по этим горам. И так уж мы
тут копаемся слишком долго. Поэтому я предлагаю ему сейчас же сказать
нам, где находятся сокровища, или я сейчас пристрелю его. А вот, - доба-
вил он, - и пистолет, которым я собираюсь это сделать!
- Вот это настоящий человек! - вскричал Баллантрэ, садясь и глядя на
говорившего с видом полного восхищения.
- Я вас не спрашиваю, какой я человек, - оборвал его Хэйсти.
- Впрочем, все это пустые разговоры, отвечал Баллантрэ. - Вы сами
знаете, что у меня нет выбора. Важно то, что мы совсем близко от клада,
и завтра я покажу вам его.
И с этими словами, как будто все было улажено согласно его желанию,
он ушел в свою палатку, куда уже раньше скрылся Секундра.
Я не могу думать о последних увертках и содроганиях моего старого
врага, не испытывая восхищения; даже жалость едва примешивается к этому
чувству - очень уж стойко переносил этот человек свои несчастья, очень
уж смело он боролся. Даже в этот час, когда ему должна была стать ясна
окончательная его гибель, когда он попал из огня да в полымя, опрокинув
Гарриса, чтобы сыграть на руку Хэйсти, в его поведении не было ни приз-
нака слабости, и он удалился в свою палатку, уже решившись (как я пред-
полагаю) на свою последнюю, неимоверно рискованную попытку, и все с тем
же непринужденным, уверенным, элегантным видом, точно покидал театр,
чтобы отправиться ужинать со светскими друзьями. Но несомненно, что в
глубине души он должен был трепетать.
Поздно вечером по лагерю пронеслась весть, что Баллантрэ заболел, и
наутро он первым долгом позвал к себе Хэйсти и в большой тревоге спросил
его, не разбирается ли тот в медицине. Баллантрэ попал в точку, потому
что как раз медицина была излюбленным коньком этого непризнанного докто-
ра богословия. Польщенный в своем тщеславии, Хэйсти осмотрел его и, не-
вежественный и одновременно недоверчивый, не мог решить: в самом ли деле
он болен или притворяется? Вернувшись к остальным, он сказал то, что в
обоих случаях могло пойти на пользу ему самому, заявив во всеуслышание,
что больной на пороге смерти.
- Но как бы то ни было, - заключил он свое сообщение отвратительной
божбой, - пусть хоть подохнет по дороге, а сегодня же он должен провести
нас к сокровищу!
Однако в лагере нашлись такие (и Маунтен был в их числе), которых
возмутила эта жестокость. Они спокойно были бы свидетелями его убийства
и даже сами застрелили бы его без малейшего проблеска жалости, но их,
казалось, тронула его отважная борьба и бесспорное поражение, понесенное
им накануне вечером. Может быть, в этом сказывалось нараставшее противо-
действие новому вожаку; во всяком случае, они объявили, что, если Бал-
лантрэ действительно болен, нужно дать ему отсрочку на день наперекор
Хэйсти.
Наутро больному стало явно хуже, и сам Хэйсти проявил нечто вроде за-
боты, настолько даже мнимое его врачевание пробудило в нем человеческие
чувства. На третий день Баллантрэ вызвал к себе в палатку Маунтена и
Хэйсти, объявил им, что умирает, дал им подробные указания о тайнике и
просил их немедленно отправляться на поиски. Чтобы они могли убедиться,
что он не обманывает их, и чтобы (если им сразу не удастся найти клад)
он еще успел исправить их ошибку.
Но тут возникло затруднение, на которое он, конечно, и рассчитывал.
Ни один из них не доверял другому, ни один не соглашался отстать от дру-
гих. С другой стороны, хотя Баллантрэ, казалось, был при смерти, гово-
рить мог только полушепотом и почти все время лежал в забытьи, все же
это могла быть мнимая болезнь, и если бы все отправились за сокровищем,
это могло бы обернуться пустой затеей, а пташка без них упорхнула бы.
Поэтому они решили не покидать лагеря, ссылаясь при этом на заботу о
больном. И в самом деле, настолько запутаны бывают человеческие побужде-
ния, что некоторые были искренне (хотя и неглубоко) тронуты смертельной
болезнью человека, которого они сами бессердечно обрекли на смерть. Сре-
ди дня Хэйсти был вызван к больному, чтобы прочитать отходную, что (как
это ни неправдоподобно) он выполнил с великим усердием. А в восемь вече-
ра завывания Секундры возвестили, что все кончено. Часов в десять индус
при свете воткнутого в землю факела уже трудился, копая могилу. На расс-
вете Баллантрэ похоронили, причем все приняли участие в погребении и ве-
ли себя весьма пристойно. Тело было завернуто в меховой плащ и опущено в
землю. Только бледно-восковое лицо покойника было открыто, и, следуя ка-
кому-то восточному обычаю, Секундра чем-то заткнул ему ноздри. Когда мо-
гила была закидана землей, всех еще раз потрясли громкие причита-ния Се-
кундры, и, по-видимому, эта шайка убийц не только не прекратила его за-
вываний - зловещих, а в такой стране и небезопасных, но даже сочувствен-
но, хотя и грубо, пыталась утешить его.
Однако если хорошие черты временами сказываются и у худших представи-
телей рода человеческого, то все же в основе их поведения лежит алч-
ность, и скоро разбойники, забыв про плакальщика, обратились к своим
собственным заботам. Тайник был где-то поблизости, но пока еще не обна-
ружен, поэтому они решили не сниматься с места, и день прошел в бесплод-
ных обследованиях лесов, в то время как Секундра не поднимался с могилы
своего господина. В эту ночь они не выставили часовых, а легли все к
костру, по лесному обычаю, как спицы колеса, - ногами к огню. Утро зас-
тало их в том же положении, только Пинкертон, расположившийся по правую
руку от Маунтена, между ним и Хейсти, был (в ночные часы) втихомолку за-
резан и лежал бездыханный под своим плащом, причем оскальпированная го-
лова его представляла ужасное, леденящее душу зрелище. Злодеи были в это
утро бледны, как призраки, потому что все они знали неумолимость индейс-
ких воинов (или, точнее говоря, индейских охотников за скальпами). В ос-
новном они винили себя за ночную беспечность и, распаленные близостью
сокровища, решили не уходить. Пинкертона похоронили рядом с Баллантрэ,
оставшиеся в живых опять провели день в поисках и вернулись в смешанном
настроении тревоги и надежды, отчасти оставаясь в убеждении, что сокро-
вища вот-вот будут найдены, отчасти же (и особенно с наступлением темно-
ты) страшась близости индейцев. Первым караулил Маунтен. Он уверял меня,
что ни разу не садился и не смыкал глаз, но нес стражу с напряженной и
непрерывной бдительностью, и (когда он увидел по звездам, что пора сме-
няться) он как ни в чем не бывало направился к огню разбудить своего
сменщика, а это был сапожник Хикс, который спал на подветренной стороне,
поэтому несколько дальше от костра, чем остальные, и в месте, которое
окутывало относимым от костра дымом Когда Маунтен нагнулся и тронул Хик-
са за плечо, рука его тотчас почувствовала какую-то липкую влагу. В эту
минуту ветер переменился, отблеск костра осветил спящего, и Маунтен уви-
дел, что, как и Пинкертон, Хикс мертв и оскальпирован.
Ясно было, что их выслеживал один из тех непревзойденных индейских
разведчиков, которые, случалось, неделями преследовали путешественников
и, несмотря на их безоглядное бегство и бессонную стражу, все время нас-
тигали их и добывали по скальпу на каждом из привалов. Придя к такому
заключению, кладоискатели, которых оставалось всего шесть человек, в
полном смятении, захватив самое необходимое, бросили костер незагашен-
ным, своего зарезанного товарища непогребенным. Весь день они шли, не
присаживаясь, ели на ходу и, боясь заснуть, не прекращали бегства даже с
наступлением темноты. Но есть предел человеческой выносливости, и когда
они наконец остановились, то глубокий сон свалил их, а когда проснулись,
то обнаружили, что враг по-прежнему их преследует, что смерть и страшное
увечье еще раз настигли и изуродовали одного из них.
Тут люди совсем потеряли голову. Они уже сбились с пути, провиант их
подходил к концу. Я не буду загромождать последовавшими ужасами свой и
так уже затянувшийся рассказ. Достаточно будет упомянуть, что в ту ночь,
которая впервые прошла без жертвы и когда они могли уже надеяться, что
убийцы потеряли их след, в живых оставались только Маунтен и Секундра.
Маунтен был твердо уверен, что их незримый преследователь был индеец,
знавший его по торговым сделкам с племенами, и что сам он обязан жизнью
только этому обстоятельству. Милость, оказанную Секундре, он объяснял
тем, что тот прослыл помешанным: во-первых, потому, что в эти дни ужасов
и бегства, когда все прочие бросали последнее оружие и провиант, Секунд-
ра продолжал тащить на плечах тяжелую мотыгу, а затем и потому, что в
последние дни он все время горячо и быстро говорил сам с собой на своем
языке. Но когда дело дошло до английского, он оказался достаточно рассу-
дителен.
- Думает, он совсем бросил нас? - спросил индус, когда, проснувшись,
они не увидели очередной жертвы.
- Дай-то бог, верю в это, смею в это верить! - бессвязно ответил ему
Маунтен, передававший мне всю эту сцену.
И действительно, он настолько потерял голову, что до самой встречи с
нами на следующее утро так и не мог решить, приснилось ли ему это или на
самом деле Секундра тут же повернул назад и, не говоря ни слова, пошел
по собственному следу среди этого стылого и голодного одиночества, по
дороге, на которой каждый привал был отмечен изуродованным трупом.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
СКИТАНИЯ ПО ЛЕСАМ (окончание)
Рассказ Маунтена в том виде, как он был изложен им сэру Уильяму Джон-
сону и милорду, конечно, не включал приведенных мною подробностей перво-
го этана их путешествия, и оно вплоть до самой болезни Баллантрэ каза-
лось свободным от каких-либо событий. Зато о последнем этапе он расска-
зывал весьма красочно, по-видимому, сам еще взволнованный только что пе-
режитым, а наше собственное положение на границе тех лесных дебрей и на-
ша личная заинтересованность в этом деле заставляли нас разделять его
волнение. Ведь сообщение Маунтена не только в корне меняло всю жизнь
лорда Дэррисдира, но существенно влияло и на планы сэра Уильяма Джонсо-
на.
О них я должен рассказать читателю подробнее. До Олбени дошли слухи,
