- У меня в кармане плаща остались еще две, - ответил один из
полицейских.
- Дай-ка одну мне. - сказал сержант. - Я сам зажгу.
Он пошарил вокруг себя и нащупал руку со спичкой.
- Смотри, Шон, держи его хорошенько, чтобы мы его как следует
разглядели, потому что это что-то уж совсем занятное.
- Я держу, двумя руками, - ответил Шон, - он может только головой
вертеть, а на голову я ему навалился грудью.
Сержант зажег спичку, заслонив ее на мгновение рукой, а потом повернул
ее на нового пленника.
Они увидели маленького человечка, одетого в узкую зеленую одежду; у
него было широкое бледное лицо с вытаращенными глазами, а под подбородком
висели тонкие длинные седые усы - тут спичка погасла.
- Это лепрекон, - сказал сержант.
Пару минут полицейские стояли молча; наконец, Шон заговорил:
- Вы так думаете? - спросил он недоуменно. - Да это уж само по себе
занятно!
- Да, я так думаю. - ответил сержант. - Неужели не ясно, что это так
и есть?
Ты же сам его видел.
Шон опустился перед своим пленником на колени.
- Скажи, где деньги? - зашипел он. - Говори, где деньги, а не то шею
сверну!
Остальные полицейские тоже сгрудились вокруг них, угрожая лепрекону и
допрашивая его.
- Отвалите вы, - рявкнул на них Шон. - Он же не может ответить вам
всем! - И он снова повернулся к лепрекону и встряхнул его так, что у того
щелкнули зубы.
- Не скажешь, где деньги, - пришибу, честное слово!
- У меня нет никаких денег, сэр, - ответил лепрекон.
- Не надо песен! - взревел Шон. - Говори правду, а то хуже будет!
- У меня нет никаких денег, - повторил лепрекон, - потому что Михаул
МакМурраху с Горы недавно украл наш кувшин и зарыл его под терновым
кустом. Я могу привести вас туда, если не верите.
- Прекрасно, - сказал Шон. - Пошли, и только рыпнись - сразу огрею
дубинкой; понял?
- Зачем мне рыпаться? - ответил лепрекон, - мне с вами нравится.
Тут сержант крикнул со всей силы:
- Смирно! - и полицейские мгновенно построились, как машинки. - Что
это ты там собрался делать с арестованным, Шон? - спросил сержант. - Ты
думаешь, одной ночи шатания по этим дорогам нам мало? Лепрекона доставить
в казарму, а не то хуже будет тебе - слышишь ты меня?
- А золото, сержант? - протянул Шон.
- Если какое-то золото и есть, то оно считается кладом и принадлежит
Короне.
Хороший же из тебя констебль, Шон! Приди в себя и хватит болтовни. Шаг
вперед!
Возьми убийцу - кто там из вас его держит?
Тут из темноты раздался вскрик:
- Ой-ой-ой! - воскликнул голос, полный ужаса.
- Что там случилось? - спросил сержант. - Ты ранен?
- Арестованный! - выговорил полицейский, - он - он бежал!
- Бежал? - переспросил сержант страшным голосом.
- Пока мы смотрели на лепрекона, - обреченно ответил полицейский, -
я, должно быть, забыл о первом - я... я его упустил...
- Ах ты... - плюнул сержант.
- Мой арестованный сбежал? - переспросил Шон тихо.
Выругавшись, он бросился вперед и нанес своему ничего не подозревавшему
товарищу такой удар в лицо, что тот упал на спину, и все услышали, как он
стукнулся головой о дорогу.
- Вставай! - крикнул Шон, - Вставай, я тебе еще добавлю!
- Этого хватит, - сказал сержант, - пошли домой. Весь мир над нами
смеяться будет. Когда-нибудь вы все мне за это ответите, все до единого.
Бери своего лепрекона и шагом марш!
- Ой, - сказал Шон и зажал себе рот.
- Что еще там? - спросил сержант.
- Ничего, - ответил Шон.
- Что же ты тогда ойкаешь, болван?
- Да лепрекон, сержант, - прошептал Шон, - он сбежал... Пока я бил
морду вон ему, я совсем забыл про лепрекона: он, наверно, убежал в кусты.
Ох, сержант, прошу вас, не говорите мне ничего...
- Шагом - марш! - скомандовал сержант, и четверо полицейских
тронулись в темноте и полном молчании, которое было не толще мыльного
пузыря.
Глава XV
Вследствие многих лет, проведенных в сумрачном сосновом лесу, Философ
мог немного видеть в темноте, и когда он обнаружил, что его уже никто не
держит за одежду, он тихо продолжил свое путешествие, опустив голову на
грудь, погруженный в глубокую задумчивость. Он медитировал на слове "Я" и
собирался подвергнуть его всем возможным изменениям и приключениям. Факт
"я-нности" поражал его. Он изумлялся собственному существу. Он знал, что
рука, которую он поднял и ущипнул другой рукой, не была им самим, и
стремление понять, что есть он сам, часто заполняло его досуг. Философ не
прошел далеко, как вдруг его потянули за рукав, и, взглянув вниз, он
увидел рядом с собой одного из лепреконов с Горта.
- Почтенный Сэр, - промолвил лепрекон, - с вами ужасно трудно
общаться. Я уже очень давно говорю с вами, а вы не слышите.
- Я слушаю вас, - ответил Философ.
- Да, конечно, - обрадовался лепрекон. - Мои братья ждут в кустах на
обочине, вон там, и они хотят поговорить с вами: Почтенный Сэр, вы не
согласитесь пройти со мной?
- Почему же нет? - ответил Философ, и свернул за лепреконом.
Они вдвоем пролезли в просвет между кустами и вышли в поле за ними.
- Вот сюда, сэр, - сказал проводник, и Философ пошел за ним по полю.
Через несколько минут они продошли к большому кусту, в котором скрывались
остальные лепреконы. Те выскочили навстречу Философу и поприветствовали
его, всячески выказывая свою радость. С ними была Тощая Женщина с
Инис-Маграта; она нежно обняла мужа и поблагодарила небо за его
освобождение.
- Ночь еще только началась, - заметил один из лепреконов. - Давайте
присядем и обсудим все, что надлежит сделать.
- Я несколько устал, - сказал Философ, - потому что путешествовал
весь вчерашний день, сегодняшний, и всю ночь я опять на ногах, так что я
был бы рад куда-нибудь присесть.
Они уселись под кустом, и Философ разжег свою трубку. На открытом месте
было достаточно светло, чтобы видеть кольца дыма из трубки, но не более.
Фигуру можно было различить только как тень темнее окружавшего ее мрака;
но земля была сухой, а воздух лишь приятно прохладным, сидеть было удобно.
Сделав несколько затяжек, Философ передал трубку сидевшему рядом с ним, и
так трубка обошла всю компанию.
- Я уложила детей, - сказала Тощая Женщина, - и пошла по дороге за
тобой с горшком каши, ведь ты не успел даже поужинать, Господь тебе
помоги! и я подумала, что ты, наверно, голоден.
- Так и есть, - очень прочувствованно сказал Философ, - но я не виню
тебя, дорогая, за то, что горшок разбился по дороге...
- По пути, - продолжала женщина, - я встретилась с этими добрыми
людьми, и когда рассказала им, что случилось, они пошли со мною, чтобы
посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать. Когда они выбежали из кустов и
напали на полицейских, я хотела быть с ними, но боялась, что растеряю кашу.
Философ облизнулся.
- Я слушаю тебя, любимая, - сказал он.
- Поэтому я осталась, где была, с кашей, накрытой шалью...
- Так значит, ты споткнулась, женушка?
- Да вовсе нет, - ответила она. - Каша у меня и сейчас с собой.
Наверно, она чуть остыла, но это лучше, чем ничего. - И она дала ему в
руки горшок. - Я положила в нее сахар, - застенчиво сказала она, - и
смородину, а ложка у меня в кармане.
- Вкусно, - сказал Философ и очистил горшок так быстро, что жена
заплакала, видя, как он голоден.
К этому времени трубка вернулась к нему снова и пришлась очень кстати.
- Теперь мы можем поговорить, - сказал Философ, выпустил в темноту
большой клуб дыма и счастливо взохнул.
- Мы решили, - сказала Тощая Женщина, - что некоторое время ты не
сможешь вернуться к нам домой: полицейские долго еще будут шарить по
Койлле Дорака, это уж наверняка; ведь верно же, что кому подвалит счастья,
того никто не бросается искать, а вот если человеку выпало что-то дурное
или какое-нибудь наказание, то весь мир его разыскивает, пока не найдет?
- Это утверждение истинно, - сказал Философ.
- Вот мы и придумали вот что: ты должен пожить с этими человечками в
их доме под тисом на Горте. Ни один полицейский на свете не найдет тебя
там; или, если ты ночью отправишься к Бругу Бойна(21), сам Ангус О'г даст
тебе убежище.
Здесь вмешался один из лепреконов:
- Почтенный Сэр, - сказал он, - в нашем домике не так много места,
но в нем нет недостатка в гостеприимстве. Вам понравится путешествовать с
нами лунными ночами и наблюдать разные необычные вещи, ибо мы часто ходим
в гости к Ши из Холмов, и они приходят к нам; нам всегда есть о чем
поговорить, а еще мы устраиваем танцы в пещерах и на вершинах холмов. Не
думайте, что мы живем бедной жизнью, потому что у нас есть и веселье, и
изобилие, а до Бруга Ангуса Мак ан О'га(22) добраться нелегко.
- Танцевать бы мне понравилось, - ответил Философ, - потому что я
считаю, что танец есть первая и последняя обязанность человека. Если мы не
можем веселиться - что же мы тогда такое? Жизнь совершенно бесполезна,
если не находить в ней то тут, то там веселого смеха - но на этот раз,
достойные жители Горта, я не могу пойти с вами, потому что мне надлежит
сдаться полиции.
- Ты не сделаешь этого! - воскликнула со страхом Тощая Женщина. -
Даже не думай об этом!
- Невиновного человека, - ответил Философ, - нельзя угнетать,
поскольку дух его крепок и сердце подбадривает его. Только на виновного
может пасть тяжесть наказания, ибо он сам наказывает себя. Вот что я
думаю: человек всегда должен подчиняться закону телом и не подчиняться ему
душой. Я был арестован, представители закона держали меня в руках, и я
должен вернуться к ним, чтобы они смогли сделать со мной все, что должны
сделать.
Философ снова взялся за трубку, и хотя все долгое время убеждали его и
спорили с ним, они так и не смогли заставить его отказаться от своего
решения. Поэтому, когда бледный проблеск рассвета прокрался в небо, они
поднялись и отправились на перекресток, а оттуда - к Полицейскому Участку.
На краю деревни лепреконы пожелали Философу всего доброго, и Тощая
Женщина попрощалась с ним, сказав, что отправится к Ангусу О'гу и попросит
помощи от имени своего мужа; а потом лепреконы и Тощая Женщина вернулись
туда, откуда пришли, а Философ пошел к казарме.
Глава XVI
Философ постучался в дверь казармы, и ее открыл человек с нечесанными
рыжими волосами, выглядевший так, будто только что проснулся.
- Чего надо в такую рань? - спросил он.
- Я хочу сдаться полиции, - ответил Философ.
Полицейский оглядел его:
- В твоем-то возрасте, - сказал он, - нельзя же быть таким идиотом.
Иди домой, мой тебе совет, и никому ни о чем не рассказывай. А теперь
скажи: что-то уже вскрылось, или ты хочешь просто облегчить душу?
- Я же говорю: я хочу сдаться, - повторил Философ.
- Ну, раз так надо, значит, так надо, и дело с концом. Вытирай ноги на
крыльце и заходи - а я сниму твои показания.
- У меня нет для вас никаких показаний, - сказал Философ, - ибо я
ничего не сделал.
Полицейский снова поглядел на него.
- Если так, - сказал он, - то нечего тебе было и приходить, и нечего
было будить меня. Стой, а может, ты - тот самый, что подрался с
разносчиком на Нэсской дороге, нет?
- Никоим образом, - ответил Философ. - Но меня арестовали за
убийство моего брата и его жены, хотя я их и не трогал.
- Ах, вот ты кто! - сказал полицейский и расцвел. - Да тебя здесь
заждались, как не знаю кого, честное слово! Заходи, чувствуй себя, как
дома, пока наши не проснулись, а уж они-то как тебе обрадуются! Ни уха, ни
рыла не понял я в том, что они вчера несли, когда пришли, да и никто
ничего не понял, потому как они только лаялись между собой и кляли всех
банши и клуриканов Лейнстера на чем свет стоит. Садись в кресло у очага и,
если хочешь, поспи немного; вид у тебя уж совсем усталый, и грязь всех
графств Ирландии на твоих башмаках.
Философ поблагодарил полицейского и вытянулся в кресле. Через короткое
время - ибо он очень устал - Философ заснул.
Спустя немало часов его разбудили голоса, и проснувшись, он увидел, что
