ее свете, видеть и ощущать, принимать или не принимать, смотря, что
следовало с ней сделать. Но Кэйтилин открыла, что счастье - не смех, не
удовольствие, и что никто не может быть счастлив сам по себе. Так она
начала понимать глубочайшую печаль богов и почему Ангус плакал втайне от
всех; ибо по ночам она часто слышала, как он плачет, и знала, что его
слезы - о тех других, кто несчастен, и что его не утешить, пока кто-то
горюет или пока в мире скрывается злое деяние. И это чужое горе отравляло
и ее собственное счастье, пока она не поняла, что ничто теперь не чуждо
ей, и что все и всё - ее братья и сестры, и что все они живут и умирают в
юдоли; и наконец она узнала, что нет никаких людей, но есть все люди, и
нет человека - но лишь человечество. Никогда отныне удовлетворение
желания не доставляло ей удовольствия, ибо ее ощущение единственности было
уничтожено - она была не просто личностью; она была также частью могучего
организма, устроенного так, что в любых неурядицах и потрясениях он
стремится достичь единства, и это великое существо было тройственно,
объединяя в своем могучем бытие Бога, Человека и Природу - бессмертная
троица. Долг жизни в том, чтобы пожертвовать самим собой:
отвергнуть малое я, чтобы освободилось великое эго; и, узнав это,
Кэйтилин наконец поняла, что она знает Счастье, эту божественную
неудовлетворенность, которая не успокоится, пока не достигнет своего
предела, и знание мужа не добавится к веселию ребенка. Ангус научил ее,
что за этим пределом лежит великий восторг, который есть Любовь и Бог и
начало и конец всех вещей; ибо всякая вещь должна исходить от Воли к
Неволе, чтобы снова вернуться к Воле с пониманием всех вещей,
приготовленная к этому огненному ликованию. Этого не случится, пока
остаются среди живущих глупцы, ибо пока последний глупец не умудрится,
шаги мудрости будут неверными, а свобода останется невидимой. Растут не в
годах, а умножаясь, и пока существует взгляд здравого смысла, никто не
сможет увидеть Бога, ибо взгляд всей природы едва ли окажется достаточно
широк, чтобы узреть такое величие. Счастье мы встретим во множестве, Его
же мы можем привечать лишь по звездным системам и вселенской любви.
Так размышляла она, когда из полей к ней пришел Ангус О'г. Бог вовсю
сверкал, улыбаясь, словно юная заря, когда пробуждаются бутоны, и с уст
его вместо речи лилась песня.
- Любимая моя, - промолвил он, - сегодня мы отправимся в путешествие.
- Моя радость там, где ты. - ответила Кэйтилин.
- Мы сойдем в мир людей - из нашей мирной обители на холмах в шумный
город, к толпам народа. Это будет наше первое путешествие, но в скором
времени мы пойдем к ним снова, и не вернемся из того путешествия, ибо
станем жить среди людей и пребудем в покое.
- Да придет скорее тот день, - отозвалась Кэйтилин.
- Когда твой сын станет мужчиной, он прежде нас отправится в это
путешествие, - сказал Ангус, и Кэйтилин вздрогнула от радости, узнав, что
скоро у нее родится сын.
Затем Ангус О'г надел свои сверкающие одежды, и они вместе вышли на
солнечный свет. Стояло раннее утро, солнце только что взошло, и на травах
и вересках сверкали росинки. В воздухе стояла свежесть пробуждения, от
которой радость вскипала в крови, и Кэйтилин затанцевала от безудержного
веселья, и Ангус веселым голосом воспел к небу и тоже пустился в танец.
Вокруг его сияющей головы порхали птицы; ибо каждый поцелуй, что он дарил
Кэйтилин, превращался в птицу, посланника любви и мудрости, и птицы
запевали торжествующую песнь, и тишина зазвенела от их пения. То и дело
какая-нибудь птица вылетала из круга со всех крыльев, устремляясь в
какую-либо сторону. Это были его гонцы в каждую крепость и ду'н, каждый
рат и глен, каждую долину Эйре'(24), поднимавшие Слуайге Ши(25).
Это летели птицы любви, ибо то была битва счастья, и потому Ши не
должны были брать с собой оружие.
Счастливый путь Ангуса и Кэйтилин лежал к Килмашеогу, и вскоре пришли
они к горам.
После бога Тощая Женщина с Инис-Маграта навестила все эльфийские
крепости Килмашеога и велела Ши, жившим там, на рассвете ждать на вершине
горы; поэтому, когда Ангус и Кэйтилин взошли на гору, там их встретили
шесть кланнов, и с ними были многие из народа младших Ши, члены Туата да
Данаан(26), высокие и прекрасные мужчины и женщины, сошедшие в безмолвные
подземелья, когда напор сыновей Милит, их мягкое волшебство и непобедимая
доблесть вытеснили их в страну богов.
Среди явившихся были Айне Ни Эога'йл из Кнок-Айне и И'виль из Краглеа,
королевы Северного и Южного Мюнстера, а также Уна, королева Ормонда; они
со своими воинствами пели на вершине горы, приветствуя бога. Пришли туда
пять стражей Ульстера, подстрекатели к поединкам - Бриер Ма Бельган из
Дромона-Брега, Редг Ротбилл со склонов Маг-Итара, Тиннель сын Боклахтны из
Слив-Эдликон, Грики из Круахан-Айгле, доброго имени, и Гулбан Глас Мак
Грики, чей ду'н стоит в Бене Гулбана. Эти пятеро, неодолимые в поединках,
поднялись на гору со своими племенами, выкликивая на ходу боевые кличи. С
севера и с юга пришли они, и с востока, и с запада, блестящие и счастливые
создания, множество, бесстрашные, собранные, и скоро вся гора наполнилась
их веселыми голосами и благородными одеяниями.
С ними пришел народ Лупры, древние лепреконы мира, прыгая, словно
козлята, под ногами героев. Их возглавлял король Уда'н Мак Аудайн и Бег
Мак Бег, его танист, а за ними шел Гломхар О'Гломрах из моря, главный
силач их народа, одетый в шкуру ласки; был там также и вождь этого кланна,
прославленный в древности Кона'н Мак Рихид, Гаэрку Мак Гайрид, Метер Мак
Минта'н и Эсирт Мак Бег, сын Буэйена, рожденный в победу. Это был тот
самый король Уда'н, которого заковали в цепи, чтобы накормить кашей из
великого котла Эмании; он упал в этот котел, и его жена взяла его в плен,
в котором держала пять долгих лет, пока он не отдал все, что ценил в мире
больше всего, вплоть до собственных башмаков; жители холмов до сих пор
посмеиваются над этой историей, а лепрекона до сих пор можно смертельно
обидеть ею.
Пришли туда Бов Дерг Яростный, которого видели редко, и его арфист сын
Трога'йна, чья музыка исцеляет больных и веселит опечаленные сердца; Эохи
Мак Элата'н, Дагда Мо'р, Отец Звезд, и его дочь из Пещеры Круаха'на; Кред
Мак Аэд из Рагхери и Кас Корах, сын великого Оллава; Мананаан Мак Лир
вышел из просторных вод, перекрывая криком ветер, со своими дочерьми
Клионой, Аойфе и Этайн Светловолосой; и Колл, Кехт и Мак Грейна, Плуг,
Орех и Солнце, пришли со своими женами, чьи имена не забыты - сами Банба,
Фодла и Эйре, славные имена. Луг Долгорукий, полный таинственной мудрости,
не пренебрег сбором; отец его жестоко был отмщен сынами Туранна - эти
были со своими воинствами.
И пришла также та, кого все войска приветствовали мощным кличем любви,
сама Скорбящая, Дана, Мать богов, строгая вовеки веков. Дыхание ее - в
утре, улыбка ее - лето. С ее руки птицы небесные получают пищу. Смирный
бык - ее друг, и волк дружески бежит с нею рядом; по ее слову маргаритка
выглядывает из своей пещеры и крапмва прячет свое копье. Роза украшается в
невинности, распространяя с росой вокруг свою сладость, и дуб улыбается ей
в небесах. О прекрасная! ягнята идут по твоим следам, они пасутся твоей
щедростью в лугах, и никто не гонит их; усталые люди вечно льнут к твоему
лону. Через тебя все дела и поступки людей, через тебя все голоса доходят
до нас, и само Божественное Обетование и далекое дыхание Всемогущего,
исполненное добра.
С изумлением, с восхищением дочь Мурраху смотрела на воинство Ши. То и
дело у нее рябило в глазах от самоцветных каменьев налобников, блиставших
на солнце, или наплечных спиралей чистого золота, сверкавших, словно
огонь. На светлых волосах и на темных отсвечивало солнце; белые руки
взметались и вспыхивали на миг, исчезая и появляясь снова. Глаза тех, кто
не сомневается и не загадывает, встречались с ее глазами, не подбадривая,
не спрашивая ни о чем, но глядя ласково и бесстрашно. Голоса вольного
народа звенели в ее ушах, и смех счастливых сердец, не думающих о грехе и
о стыде, свободных от тяжких оков самости. Ибо этот народ, хотя и
многочисленный, был единым. Каждый говорил с другим, как с самим собой,
без оговорок и уверток. Каждый двигался по своей воле, и двигались они
тоже с единством одного существа; ибо когда они кличем приветствовали Мать
богов, то восклицали одним голосом и кланялись ей, как один человек. Во
множестве умов здесь обитал один ум, направляющий, повелевающий, так что
все взаимозаменяемое и текучее схватывалось и становилось органичным в
одновременном понимании, общим действом, которое было - свобода.
Пока она глядела, танец прекратился, и все согласно повернулись к
склону горы.
Те, что стояли впереди, бросились вниз, и те, что за ними, тоже
побежали сообразно порядку.
Тогда Ангус О'г в танце подлетел к ней, своей прекрасной невесте:
- Пойдем, любимая моя, - сказал он, и, рука об руку, они побежали со
всеми, смеясь на бегу.
Здесь не росло ни травинки; ковер бурого дерна простирался, насколько
хватало глаз, по склону и дальше, туда, где еще одна гора высилась в небо.
К нему все подошли и спустились по нему. Поодаль виднелись купы деревьев,
и совсем вдалеке, крыши, башни и шпили Города Брода Плетней(27) и
тропинки, блуждавшие повсюду; но на такой высоте лишь колючий дрок рос в
тишине на солнце; громко гудела пчела, время от времени проносились птицы,
и маленькие ручейки наливались сбегавшей водой. Чуть поодаль кусты уже
были зелены и прекрасны, тихо покачивая зеленой листвой, а за ними снова
глядели на мир деревья, окутанные покоем и солнечным сиянием, деревья,
которым было не о чем пожаловаться.
В скором времени они добрались до травы, и начался танец. Рука
потянулась к руке, ноги задвигались дружно, словно давно любили друг
друга; спокойно, умело они пошли, не запинаясь, а потом понеслась громкая
песня - они пели ко всем, любящим веселие и мир и обманом лишившимся их
так давно:
- Придите к нам, вы, не знающие, где вы - вы, живущие среди чужих в
домах уныния и самооправдания. Бедные, несчастные! Как изумленны вы, как
дьявольски обманываетесь! Изумленные, вы смотрите и не понимаете, ибо
взгляд ваш устремлен на звезду, а ноги ходят по благословенным
королевствам Ши. Невинные! в какую тюрьму вы брошены? Перед какой низостью
склоняетесь? Как вас затерло между законами и обычаями? Черный народ
Фоморов держит вас в рабстве; и на ваших душах они застегнули свинцовый
ошейник, сердца ваши обвешаны железом, а на бедрах ваших пояса из чеканной
меди, о горе! Поверьте, что солнце светит, цветы цветут и птицы прелестно
распевают в ветвях деревьев. Вольные ветры дуют повсюду, вода журчит на
холмах, орел громко кличет в одиночестве, и его подруга вскоре прилетает к
нему. Пчелы собирают мед на солнце, мошкара танцует роем, и бык-великан
мычит за рекой. Ворона молвит слово своей братии, и куропатка прячет
птенцов под плетень... Приди к нам, ты, что любишь жизнь и счастье.
Протяни руку - брат возьмет тебя за руку издалека. Оставь хоть на время
плуг и тачку; отложи иглу и шило - разве кожа брат тебе, о человек?..
Выходите! выходите! из-за станков и столов, из лавки, где развешаны трупы,
из мест, где продается одежда, и из мест, где ее шьют во мраке; О, гнусное
предательство! Для радости ли сидишь ты в притоне маклеров, ты,
бледнолицый человек? Или твой поверенный заколдовал тебя?.. Выходите! ибо
начался привольный танец, ветер гудит над холмами, солнце льет свой смех в
долину, и море набегает на гальку, играя от радости, танцуя, танцуя,
танцуя от радости...
Они рассыпались по козьим тропкам, маленьким боринам и извивающимся
дорогам. В город спустились они, танцуя и распевая; по улицам и лавкам
пронеслись они, рассказывая свою солнечную сказку; не обращая внимания на
злобные взгляды и холодные движения бровей сынов Балора, когда те отводили
глаза. И они освободили Философа из его тюрьмы, и сам Разум Человеческий
