страшный день для женщины настает, когда она узнает, что мужчина любит ее,
ибо мужчина в любви подчиняется только женщине, частично, самолично и
временно, женщина же, которую любят, намного полнее отдается самому богу
любви, она становится рабыней и не только лишается своей личной свободы,
но из-за этого сложного безумия страдают даже ее мыслительные способности.
Судьба работает на мужчину, и потому, утверждала Тощая Женщина, женщина
должна быть победоносной, ибо тот, кто осмеливается воевать против богов,
заранее уверен в победе: закон жизни таков, что только слабый победит.
Предел силы - окаменение и неподвижность, слабости же предела нет, и
хитрость или гибкость - ее советники.
По этим причинам, как и затем, чтобы жизнь не прекратилась, женщина
должна стараться превратить своего мужа в женщину; тогда она станет
тираном, а он будет рабом, и жизнь возобновится до следующего срока.
Тощая Женщина продолжала свой урок, пока он не стал, наконец, таким
запутанным, что мысли ее завязались узлом, и она решила продолжить
путешествие и развязать узел, когда станет прохладнее.
Они убрали ковриги обратно в свертки и тут заметили дородную,
миловидную женщину, шедшую к колодцу. Эта женщина, подойдя ближе,
поздоровалась с Тощей Женщиной, и Тощая Женщина поздоровалась с нею тоже,
после чего незнакомка присела.
- Жарко, не правда ли? - сказала она. - Я так думаю, что иначе, чем
за спасением чьей-нибудь жизни, и не стоит путешествовать в такой день, да
когда солнце этак жарит. Издалека ли вы идете, госпожа, или просто ходите
по дорогам и вам уже давно все равно?
- Издалека, - ответила Тощая Женщина.
- Издалека ли, нет ли, - сказала незнакомка, - я бы и вершка не
прошла по своей воле в это время года. Какие у вас симпатичные детишки,
госпожа.
- Симпатичные, - ответила Тощая Женщина.
- У меня-то их десять, - продолжала женщина, - и часто я недоумеваю,
откуда они взялись? Забавно подумать, что женщина делает десяток новых
существ, а ей за это не то, что не платят - спасибо никто не скажет.
- Забавно, - сказала Тощая Женщина.
- А вы говорите когда-нибудь больше одного слова зараз? - спросила
незнакомка.
- Говорю, - ответила Тощая Женщина.
- Пенни бы дала, чтобы услышать, - рассердилась незнакомка, - потому
что более невоспитанной, угрюмой, сварливой бирючихи не встречала я среди
женщин.
Вчера как раз вот говорила одному, что худые женщины добрыми не бывают,
а уж тощее тебя и придумать нельзя.
- Ты говоришь так потому, - ответила Тощая Женщина спокойно, - что
сама толстая, и тебе приходится лгать самой себе, чтобы скрыть свое
несчастье и жить дальше так, как тебе нравится. Никому в мире не нравится
быть толстым, и на этом, госпожа, я стою. Можете тыкать пальцем себе в
глаз, но в мой, будьте так добры, не тычьте, а потому - до свиданья; а
если бы я не была мирной женщиной, я бы за волосы тебя потаскала в гору да
под гору пару часов, да и дело с концом.
Вот тебе и больше одного слова зараз; да смотри, как бы я не сказала
еще одно слово, от которого у тебя прыщи пойдут, и не сойдут до смерти.
Идемте, дети, и если вы когда-нибудь увидете такую женщину, как эта, то
знайте, что она ест, пока может стоять, пьет, пока может сидеть, и спит,
пока не одуреет; а если такая особа заговорит с вами, помните, что больше
одного слова ей не положено, да и одно слово пусть будет коротким, потому
что такая женщина уж верно была бы и изменщицей, и воровкой, да только
слишком ленива, чтобы стать чем-нибудь кроме пропойцы, Господи ей помоги!
так что, до свиданья.
На этом Тощая Женщина и дети поднялись и, попрощавшись с незнакомкой,
двинулись дальше по широкой тропе; другая же женщина осталась сидеть, где
сидела, и не сказала ни слова даже про себя.
По пути Тощая Женщина снова впала в ярость и в этом так ушла в себя,
что дети лишились ее общества; поэтому спустя немного времени они вовсе
забыли о ней и вернулись к своей игре. Они бегали и прыгали, кричали,
смеялись и пели. То они играли, будто они - муж и жена и тогда чинно шли
рука об руку, делая время от времени мудрые замечания о погоде, о
состоянии здоровья друг друга или о ржаных полях вокруг. То один
становился конем, а другой - коноводом, и тогда они топали по дороге с
громким сердитым ржанием и еще более громкими и сердитыми командами. Потом
один был коровой, которую с великим трудом гнал на рынок погонщик, чье
терпение лопнуло уже много часов назад; или оба становились козами,
бодались лбами и грозно мемекали; и все эти изменения перетекали друг в
друга так легко, что дети ни мгновения не оставались без дела. Однако по
мере того, как день клонился к вечеру, огромная тишина, окружавшая их,
начала довлеть над ними. За исключеним их собственных тоненьких голосков,
вокруг не было слышно ни звука, и эта бесконечная, просторная тишина в
конце концов заставила и их утихнуть. Мало-помалу игры окончились. Бег
вприпрыжку сменился семенящим шагом, пробежки стали все короче, а
возвращались назад они быстрее, чем забегали вперед, и вскоре дети уже шли
серьезно по бокам Тощей Женщины, время от времени обмениваясь короткими
фразами. Скоро и эти фразы растаяли в широкой тишине, окружавшей их. Тогда
Бригид Бег ухватилась за правую руку Тощей Женщины, а Шеймас чуть погодя
взялся за левую, и эта немая просьба о защите и утешении снова вернула
Тощую Женщину из долин гнева, по которым она бродила в такой великой
ярости.
Мирно идя по дороге, они увидели лежавшую на лугу корову, и при виде
животного Тощая Женщина в задумчивости остановилась.
- Все принадлежит идущему, - сказала она, пересекла луг и подоила
корову в ведерко, которое у нее было с собой.
- Интересно, - сказал Шеймас, - чья это корова?
- Может быть, вообще ничья, - ответила Бригид Бег.
- Корова своя собственная, - ответила Тощая Женщина, - потому что
живое не может быть чье-то. Уверена, что она отдает нам свое молоко по
доброй воле и с большой охотой, потому что мы скромные, умеренные люди, не
жадные и без претензий.
Когда Тощая Женщина отпустила корову, та снова улеглась в траву и
принялась жевать свою жвачку. Вечер остывал, и Тощая Женщина с детьми
пристроились к теплому животному. Они достали из своих свертков куски
ковриг и поели, с удовольствием запивая молоком из ведерка. Корова то и
дело величественно поглядывала через плечо, приветствуя их на своем
гостеприимном боку. У нее был мягкий, материнский взгляд, и дети очень
понравились ей. Малыши быстро покончили с ужином, обняли коровью шею и
поблагодарили ее за доброту, указывая друг другу на разные отличия
коровьей внешности.
- Корова, - с восторгом воскликнула Бригид Бег, - я тебя люблю!
- И я тоже, - сказал Шеймас. - Видишь, какие у нее глаза!
- А зачем у коровы рога? - спросила Бригид.
Они задали этот вопрос корове, но та лишь улыбнулась и не ответила
ничего.
- Если бы корова говорила с тобой, - спросила Бригид, - что бы она
ответила?
- Давай мы станем коровы, - ответил Шеймас, - и тогда, может быть,
узнаем.
И они стали коровами, и сжевали несколько стебельков травы, но
обнаружили, что, будучи коровами, не хотят говорить ничего, кроме "му-у",
и решили, что коровы тоже не хотят говорить ничего, кроме этого; и детям в
голову пришла любопытная мысль о том, что ничего другого говорить и не
стоит.
Длинная тощая желтая муха пролетела мимо и остановилась передохнуть на
коровьем носу.
- Добро пожаловать, - сказала корова.
- Чудная ночь для путешествий, - промолвила муха, - но в одиночку
быстро устаешь. Ты не видела тут наших?
- Нет, - отвечала корова, - сегодня никого, только жуков, а они
редко останавливаются поговорить. На мой взгляд, жизнь у тебя приятная -
летай себе да радуйся.
- У всех свои заботы, - ответила муха со вздохом и принялась чистить
лапкой правое крыло.
- Лежал ли у тебя кто-нибудь на боку, как эти люди лежат на моем, и
крали ли у тебя молоко?
- Сколько пауков развелось! - ответила муха. - Ни уголка не осталось
свободного от них; окапываются себе в траве и ловят тебя. Все глаза себе
вывернула, чтобы только за ними уследить. Отвратительное, прожорливое
племя, никакого воспитания, никакого добрососедства, ужасные, ужасные
создания.
- Я их видала, - сказала корова, - но ничего плохого от них мне не
было.
Подвинься-ка чуть-чуть, будь добра, я хочу облизать нос; с чего это он
вдруг так зачесался? - Муха чуть-чуть подвинулась. - Если бы ты осталась
там, - продолжала корова, - я бы задела тебя языком, и, боюсь, ты вряд
ли оправилась бы от этого.
- Не задел бы меня твой язык, - сказала муха. - Я, знаешь ли, очень
проворная.
Тогда корова шлепнула языком по носу. Она не увидела, как муха
отскочила, но та приземлилась на ее нос невредимая в полудюйме от того
места, где сидела.
- Вот видишь, - сказала муха.
- Вижу, - ответила корова и вдруг фыркнула от смеха так резко и
внезапно, что муху снесло порывом ветра, и та уже не вернулась.
Это чрезвычайно позабавило корову, и она долго еще хихикала и фыркала
про себя.
Дети с большим интересом слушали этот разговор, и тоже восторженно
засмеялись, а Тощая Женщина признала, что мухе досталось поделом; но
немного спустя сказала, что та часть коровьего бока, к которой она
привалилась, костлявее, чем все, на чем ей доводилось лежать до сих пор, и
что хотя стройность - и добродетель, но никто не имеет права быть
костлявым в бедрах, и что в этом смысле корову похвалить нельзя. Услышав
это, корова встала и, даже не взглянув на них, ушла в туман над лугом.
Тощая Женщина сказала детям, что жалеет о том, что сказала, но не может
заставить себя извиниться перед коровой, и поэтому им пришлось продолжить
путешествие, чтобы не замерзнуть.
В небе висел месяц, тонкий меч, чье сияние оставалось там, вверху, и
нисколько не освещало грубый мир внизу; мерцание редких звездочек тоже
разделяли обширные черные пустоты; на земле же темнота собиралась
складками пелены туманов, через которые о чем-то шептали тревожно деревья,
и травы вторили им своими тихими голосами, а ветер жаловался о чем-то
горестно и волнующе.
Путешественники шли, и глаза их, устав от темноты, покоились на щедрой
на свет луне; но эта радость длилась недолго. Тощая Женщина стала
рассказывать детям о луне, а об этом она могла говорить со знанием дела,
ибо предки ее играли в ее холодных лучах на протяжении бессчетных туманных
поколений.
- Мало кто знает, - заговорила она, - что эльфы редко танцуют от
радости, но больше - от грусти, что они изгнаны из прекрасного утра, и их
полуночные забавы поэтому - лишь церемонии, которые напоминают им о
счастливой жизни на заре мира, прежде чем раздумчивое любопытство и
самовластная нравственность отправили их от доброго лика солнца в мрачное
полуночное изгнание. Занятно, что мы не можем сердиться, глядя на луну. В
действительности, никакая страсть или желание не смеют повелевать нами в
присутствии Сияющей; и это в той или иной степени верно для любой формы
красоты; ибо в совершенной красоте есть нечто, что гонит прочь низкие
желания и в то же время растворяет дух в экстазе страха и печали.
Красота не имеет стремления к Мысли, но нашлет ужас и тоску на тех, кто
станет глядеть на нее глазами разума. Мы не можем ни сердиться, ни
веселиться в присутствии луны, и не смеем думать в округе, подвластной ей,
не то Ревнивая непременно поразит нас. Я думаю, она вовсе не благосклонна,
а злонравна, и что ее нежность скрывает множество застенчивых подлостей.
Мне думается, что красота, становясь совершенной, делается пугающей, и
что, если взглянуть на дело с пониманием, предел красоты есть отчаянное
безобразие, и что имя высшей, совершенной красоте - Безумие. Поэтому
мужчина ищет не красоты, а скорее миловидности, чтобы рядом с ним всегда
был друг, который пойдет за ним, будет понимать его и утешать его, ибо
таков удел миловидности: но удел красоты - никто не знает, в чем он.
Красота - предел, который еще не достигнут и не смешан со своей
