время, и чувство чего-то, утекающего из моей руки, было страшным
несчастьем... это незнакомое лицо в зеркале! какие морщины! на голове
почти не осталось волос, да и те седые. Губы постоянно дрожат, глаза
запали, маленькие и тусклые. Я отложил зеркало и сел у окна, глядя на
улицу. На улице я ничего не видел: я просто смотрел в черноту. На душе у
меня стояла черная ночь, и было так же тихо. С той стороны окна что-то
ударило, порыв ветра с дождем; безотчетно я увидел это, и в мои мысли
полил дождь, выбивая из них пузыри, а потом близость обморока привела меня
в себя. Я не позволял себе думать, но то и дело слово проносилось по
огромным пустотам моего ума, свистя, как комета по небу, и взрываясь с
оглушительным грохотом: "Уволен" - было одно слово, и "Старик" - другое.
Не знаю, как долго я сидел и наблюдал за полетами этих жутких слов,
слушая лязг их столкновений, как вдруг что-то на улице отвлекло меня.
Двое, девушка и молодой, стройный юноша медленно приближались к дому.
Дождь лил, как из ведра, но они, похоже, не обращали на это внимания.
Возле поребрика стояла большая лужа, и девушка, ступая ловко, как кошка,
обошла ее, а юноша на мгновение остановился перед ней. Он поднял руки,
сжал кулаки, размахнулся ими и перепрыгнул через лужу. Потом они с
девушкой встали над водой, очевидно, прикидывая, каков был прыжок. При
свете фонаря я прекрасно видел их. Они прощались. Девушка поправила юноше
воротничок, и пока ее рука лежала у него на плече, он вдруг резко и сильно
обнял ее; они поцеловались и расстались. Юноша подошел к луже и встал
возле нее, обернувшись на девушку, смеясь, а потом прыгнул в самую
середину лужи и начал танцевать по ней, поднимая грязные брызги до колен.
Девушка бросилась к нему, крича "Прекрати, сумасшедший!" Когда она вошла в
дом, я запер дверь и не отозвался на ее стук.
За несколько месяцев у меня кончились все сбереженные деньги. Никакой
работы найти себе я не смог, я был слишком стар; мне говорили, что им
нужен человек помоложе. Платить за жилье я не мог. Я снова вышел в мир,
как ребенок, старый ребенок в новый мир. Я крал еду, еду, еду, повсюду и
везде. Сперва меня каждый раз ловили. Часто меня отправляли в тюрьму;
иногда отпускали; иногда били; но в конце концов я научился жить, как
волк. Теперь, когда я ворую еду, меня ловят нечасто. Зато каждый день
что-нибудь происходит, тюрьма ли или мысли, где украсть курицу или ломоть
хлеба. Я считаю, что это хорошая жизнь, много лучше той, которую я вел
почти шестьдесят лет, и у меня есть время думать обо всем...
Когда настало утро, Философа посадили в машину и повезли в большой
Город, чтобы там предать его суду и повесить. Таков был обычай.
КНИГА VI
Путешествие Тощей Женщины и Счастливый Поход
Глава XVII
Способность Тощей Женщины с Инис-Маграта злиться была беспредельна. Она
была не из тех ограниченных созданий, у которых волна гнева проходит, и,
пропустив ее, они остаются тихими и мирными. Она могла хранить свою злость
в тех пещерах вечности, которые открываются в каждой душе и которые
полнятся яростью и ненавистью, пока не приходит время наполнить их
мудростью и любовью; ибо в происхождении жизни любовь стоит в начале и в
конце всех вещей. Сперва, как улыбающееся дитя, любовь приходит и
совершает мелкий и незаметный труд в скалах и песках сердца, открывая
первые из тех дорог, которые вечно ведут внутрь, а потом, покончив с
дневной работой, любовь уходит и забывается. За нею налетают яростные
ветра ненависти, чтобы, словно великаны и гномы, поработать среди
чудовищных руин, стирая скалы и сглаживая дороги, пробитые внутрь; но
когда завершается эта работа, в сиянии снова возвращается любовь, чтобы
вечно жить в сердце человека, которое есть Вечность.
Прежде, чем Тощая Женщина могла заняться возвращением своего мужа с
помощью ярости, ей было необходимо очиститься посредством жертвы,
называемой Прощением Врагов, и она совершила его, обняв лепреконов Горта и
в присутствии солнца и ветра простив им злодеяние против ее мужа. Так она
смогла обратить всю свою злобу на Карающее Государство, простив тех людей,
которые действовали всего лишь, подчиняясь давлению его инфернального
окружения, каковое давление есть Грех.
Разделавшись с этим, Тощая Женщина испекла три ковриги для своего
путешествия к Ангусу О'гу.
Пока она пекла ковриги, дети, Шеймас и Бригид Бег, выскользнули в лес,
чтобы поговорить друг с другом и подивиться необычайным событиям.
Сперва они двигались очень осторожно, потому что не были полностью
уверены, что полицейские совсем ушли, а не прячутся в темных углах,
выжидая момента, чтобы наброситься на них и увести в тюрьму. Слово
"убийство" было детям почти незнакомо, и тем более непонятно, что их
собственный отец оказался рядом с ним.
Это было страшное слово, и ужас его увеличивался из-за немыслимой связи
его с отцом. Что отец сделал? Почти все его дела и привычки были детям
известны наперечет, и все же существовало темное нечто, к чему он был
причастен и что сверкнуло перед ними, страшное и неуловимое, как вспышка
молнии. Они поняли, что это как-то связано с теми другими отцом и матерью,
тела которых были вытащены из-под очага, но они знали, что Философ никогда
ничего им не делал, и поэтому убийство представлялось им чем-то страшным,
оккультным, лежащим за пределами их умственного горизонта.
Никто не выпрыгнул на них из-за деревьев, так что спустя немного
времени они успокоились и пошли уже не так осторожно. Когда они вышли на
опушку соснового леса, солнечный свет позвал их дальше, и, поразмыслив
немного, они пошли дальше.
Простор и свежий ветер развеяли их мрачные мысли, и очень скоро они уже
принялись гоняться туда-сюда друг за другом. Беготня постепенно привела их
к дому Михаула МакМурраху, и там, задыхаясь, они повалились передохнуть
под деревце. То был терновый куст, и под ним отдых снова вернул детей к
мыслям об ужасном положении, в которое попал отец. Мысль у детей не
отделима надолго от рук. Дети думают руками столько же, сколько и головой.
Им нужно делать то, о чем они говорят, чтобы сделать мысль зримой, и
поэтому скоро Шеймас Бег пантомимой стал представлять приход полицейских в
их дом. Земля под терновым кустом превратилась в очаг их домика; Шеймас и
Бригид стали четырьмя полицейскими, и через мгновение Шеймас уже яростно
раскапывал землю дощечкой, чтобы найти зарытые тела. Покопавшись всего с
несколько минут, он вдруг задел дощечкой за что-то твердое. Совсем немного
времени понадобилось для того, чтобы расчистить предмет от земли, и каков
же был восторг детей, когда они выкопали прелестный небольшой глиняный
кувшинчик, до краев наполненный блестящей желтой пылью!
Поднимая его, дети поразились его тяжести. Долго они играли с ним,
пропуская тяжелую желтую пыль дождем сквозь пальцы и глядя, как она
блестит на солнце.
Устав от этого, они решили отнести кувшин домой, но, дойдя до
Горта-на-Клока-Мора, так устали, что не смогли нести его дальше и решили
оставить у своих друзей лепреконов. Шеймас Бег постучал по стволу дерева
тем стуком, которому те научили детей, и в то же мгновение наверх вышел их
знакомый лепрекон.
- Мы принесли вам вот что, сэр, - сказал Шеймас. Больше он ничего не
успел сказать, потому что едва лепрекон увидел кувшин, он обхватил его
руками и заплакал так громко, что его товарищи повыскакивали посмотреть,
что с ним случилось, и присоединились к его смеху и плачу, а дети добавили
к этому хору свое сочувствие, так что весьма многоголосый шум поднялся над
Гортом.
Но недолго лепреконы предавались чувствам. Почти сразу вслед за
радостью пришли воспоминание и стыд; а затем - раскаяние, эта грустная
добродетель, заплакала в их ушах и в их сердцах. Как они могут благодарить
детей, отца и защитника которых они предали непросвещенному правосудию
человечества? правосудию, требующему не возмещения, но наказания;
правосудию, которое учится по Книге Вражды, а не по Книге Дружбы; которое
ненависть зовет Естеством, а Любовь - сговором; чей закон - железная
цепь и чья милость - слабоумие и разочарование; слепому злодею, всех
обвиняющему в своей слепоте; этому бесплодному лону, проклинающему
плодородие; этому каменному сердцу, которое превращает в камень целые
поколения людей; пред которым жизнь отступает, бледнея, и от которого
смерть отшатывается, скрываясь в своей могиле. Раскаяние! лепреконы
вытерли с лиц неуместную влагу и вместо того заплясали от радости.
Большего они сделать не могли, поэтому с любовью покормили детей и
проводили их до дома.
Тощая Женщина испекла три ковриги. По одной она дала своим детям, а
одну оставила себе, после чего они все отправились в путешествие к Ангусу
О'гу.
Вышли в путь они изрядно пополудни. Свежесть и веселье утра уже прошло,
и тиранствующее солнце разливало по миру свое почти невыносимое величие.
Тени для путников было немного, и через некоторое время им стало жарко,
они устали и захотели пить - то есть, дети захотели, Тощая Женщина же по
причине своей худобы была защищена от всех проявлений стихии, за
исключением голода, от которого ни одно существо не свободно.
Она шагала посередине дороги вулканом тишины, думая одновременно
двадцать разных мыслей, так что сильнейшее желание высказаться заставляло
ее хранить жуткое молчание; но под этой коркой молчания собиралась речь,
которая должна была в конце концов вырваться или окаменеть. Из этого
бурления мыслей поднимался первый глубинный рокот, предвестник грохота, и
через мгновение раздался бы гром ее злословия, но тут Бригид Бег
заплакала: действительно, бедная девочка устала и зажарилась до
полусмерти, да и Шеймаса от такого же плача удерживали лишь две минуты
мальчишеской гордости. Это отвлекло Тощую Женщину от ее пламенных мыслей
и, утешая детей, она забыла свои собственные тяготы.
Необходимо было поскорее найти воду: не задача, потому что Тощая
Женщина, будучи Естественной, как и другие существа, умела чувствовать
близость воды и сразу повела детей немного в другую сторону. Через
несколько минут они нашли придорожный колодец, и там дети вволю напились и
утешились. Над колодцем вовсю росло широкое многолиственное дерево, и в
тени его они присели и поели от своих ковриг.
Пока они отдыхали, Тощая Женщина дала детям советы по многим важным
вопросам.
Она разговаривала не с обоими сразу, но сперва говорила Шеймасу об
одном, а потом Бригид о другом; потому что, как она сказала, то, что
должен знать мальчик, вовсе не обязательно знать девочке. Очень важно,
чтобы мужчина знал, как объезжать женщин, потому что это, наряду с
добыванием пищи - основа мужской мудрости, и в этой науке Тощая Женщина
наставляла Шеймаса. Однако столь же важно, чтобы женщина умела ставить
мужчину на место, и этой проблеме Бригид уделила все свое внимание.
Тощая Женщина учила, что мужчина должен ненавидеть всех женщин, прежде
чем сможет женщину полюбить, но он волен, а точнее, даже попросту обязан
любить всех мужчин, потому что они одного с ним рода. Женщина также должна
любить всех других женщин и ненавидеть всех мужчин, кроме одного, а этого
одного она должна стараться превратить в женщину, потому что женщина по
велению своего естества должна быть либо рабом, либо тираном, а ей лучше
быть тираном, нежели рабом.
Тощая Женщина объяснила, что между мужчиной и женщиной идет
беспрерывная война, и что цель каждого пола - подчинить себе
противоположный; но женщина одержима демоном, зовущимся Жалостью, которая
страшно мешает ей в битве и вечно отдает победу мужчине, с ее помощью
всегда спасающемуся на самой грани поражения. Тощая Женщина сказала
Шеймасу, что день его погибели займется, когда он полюбит женщину, потому
что свою судьбу он принесет в жертву ее капризу, и умоляла его во имя
любви к ней беречься этого изменчивого пола. Бригид же она открыла, что
