не было бы в этом ничего позорного. Мою смерть, не задумываясь, приписа-
ли бы некоей необъяснимой случайности. А здесь - каких только ужасов не
будут рассказывать обо мне в гостиных у герцога де Шона, у Келюсов, у
Реца и прочих - словом, повсюду! Меня просто чудовищем сделают на веки
вечные".
"На два, на три года, не больше! - добавил он, посмеиваясь над собой.
- А чем бы можно было меня оправдать? Ну, допустим, что Фуке напечатает
мой посмертный памфлет, - ведь это лишь еще более заклеймит меня. Поду-
мать только! Меня приютили в доме, и в благодарность за гостеприимство,
за все благодеяния, которые мне здесь оказывают, я публикую памфлет с
описанием того, что здесь делается! Порочу честь женщины! Ах, нет, тыся-
чу раз лучше остаться в дураках".
Это был ужасный вечер.
XVI
ЧАС НОЧИ
Сад этот был очень большой, и разбит он был с изумительным вкусом то-
му назад несколько лет. Но деревья росли здесь со времен достопамятного
Прео-Клера, столь прославившегося в царствование Генриха III. Им было
более ста лет. От них веяло каким-то диким привольем.
Мессинджер.
Он только что собрался написать Фуке, чтобы отменить свое предыдущее
распоряжение, когда услышал, что бьет одиннадцать. Он громко стукнул
задвижкой и несколько раз повернул ключ в дверном замке своей комнаты,
словно запирался на ночь. Затем, крадучись, пошел посмотреть, что дела-
ется в доме, в особенности на пятом этаже, где жили слуги. Нигде ничего
особенного не происходило. У одной из горничных г-жи де Ла-Моль была ве-
черинка, собравшиеся весело попивали пунш. "Те, что там гогочут, - поду-
мал Жюльен, - не могут участвовать в этой ночной засаде, - они были бы
настроены посерьезней".
Наконец он пробрался в самый темный угол сада. "Если они решили не
посвящать в это дело здешних слуг, то люди, которым поручено схватить
меня, явятся, очевидно, через садовую ограду.
Если господин де Круазенуа все это хладнокровно обдумал, он, разуме-
ется, должен был бы сообразить, что для репутации особы, на которой он
собирается жениться, более безопасно схватить меня, прежде чем я успею
проникнуть в ее комнату".
Он произвел настоящую рекогносцировку, и весьма тщательную. "Ведь тут
на карту поставлена моя честь, - думал он, - и если я чего-нибудь не
предусмотрю и попаду впросак, напрасно я потом буду говорить себе: "Ах,
я об этом не подумал", - все равно я себе этого никогда не прощу". Пого-
да была на редкость ясная: тут уж надеяться было не на что. Луна взошла
около одиннадцати, и сейчас, в половине первого, она заливала ярким све-
том весь фасад особняка, выходивший в сад.
"Нет, она просто с ума сошла! - думал Жюльен. Пробило час, но в окнах
графа Норбера все еще был виден свет. Никогда за всю свою жизнь Жюльен
не испытывал такого страха: во всей этой затее ему со всех сторон мере-
щились одни только опасности, и он не чувствовал ни малейшего пыла.
Он пошел, притащил огромную лестницу, подождал минут пять - может
быть, она еще одумается? - и ровно в пять минут второго приставил лест-
ницу к окну Матильды. Он поднялся тихонько, держа пистолет в руке, удив-
ляясь про себя, что его до сих пор не схватили. Когда он поравнялся с
окном, оно бесшумно раскрылось.
- Наконец-то! - сказала ему Матильда, явно волнуясь. - Я уже целый
час слежу за всеми вашими движениями.
Жюльен чувствовал себя в высшей степени растерянно; он не знал, как
ему следует себя вести, и не испытывал никакой любви. Стараясь преодо-
леть свое замешательство, он подумал, что надо держаться посмелей, и по-
пытался обнять Матильду.
- Фи, - сказала она, отталкивая его.
Очень довольный тем, что его оттолкнули, он поспешно огляделся по
сторонам. Луна светила так ярко, что тени от нее в комнате Матильды были
совсем черные. "Очень может быть, что тут где-нибудь и спрятаны люди,
только я их не вижу", - подумал он.
- Что это у ваг в боковом кармане, - спросила Матильда, обрадовав-
шись, что нашлась какая-то тема для разговора.
Она была в мучительнейшем состоянии: все чувства, которые она преодо-
левала в себе, - стыдливость, скромность, столь естественные в девушке
благородного происхождения, - теперь снова овладели ею, и это была нас-
тоящая пытка.
- У меня тут оружие всех родов, в том числе и пистолеты, - отвечал
Жюльен, довольный не менее ее, что может что-то сказать.
- Надо опустить лестницу, - сказала Матильда.
- Она огромная. Как бы не разбить окна внизу в гостиной или на антре-
солях.
- Нет, окон бить не надо, - возразила Матильда, тщетно пытаясь гово-
рить непринужденным тоном. - Мне кажется, вы могли бы опустить лестницу
на веревке, если ее привязать к первой перекладине. У меня тут всегда
целый запас веревок.
"И это влюбленная женщина! - подумал Жюльен. - И она еще осмеливается
говорить, что любит! Такое хладнокровие, такая обдуманность во всех этих
мерах предосторожности довольно ясно показывают, что я вовсе не торжест-
вую над господином де Круазенуа, как мне по моей глупости вообразилось,
а просто являюсь его преемником. В сущности, не все ли равно! Я ведь не
влюблен в нее! Я торжествую над маркизом в том смысле, что ему, разуме-
ется, должно быть неприятно, что его заменил кто-то другой, а еще более
неприятно, что этот другой - я. С каким высокомерием он поглядел на меня
вчера в кафе Тортони, делая вид, что не узнал меня, и с каким злым видом
он, наконец, кивнул мне, когда уж больше неудобно было притворяться!"
Жюльен привязал веревку к верхней перекладине лестницы и стал медлен-
но опускать ее, высунувшись далеко за оконную нишу, чтобы не задеть
лестницей стекла внизу. "Вот удобный момент, чтобы прикончить меня, -
подумал он, - если кто-нибудь спрятан в комнате у Матильды". Но кругом
по-прежнему царила глубокая тишина.
Лестница коснулась земли, Жюльену удалось уложить ее на гряду с экзо-
тическими цветами, которая в виде бордюра шла вдоль стены.
- Что скажет моя мать, - молвила Матильда, - когда увидит свои рос-
кошные насаждения в таком изуродованном виде.
- Надо бросить и веревку, - добавила она с удивительным хладнокрови-
ем. - Если увидят, что она спущена из окна, это будет довольно трудно
объяснить.
- А мой как уходить отсюда? - шутливым тоном спросил Жюльен, подражая
ломаному языку креолов (Одна из горничных в доме была родом из Сан-До-
минго.)
- Вам - ваш уходить через дверь, - в восторге от этой выдумки отвеча-
ла Матильда.
"Ах, нет, - подумала она, - конечно, этот человек достоин моей люб-
ви!"
Жюльен бросил веревку в сад; Матильда схватила его за руку. Подумав,
что это враг, он быстро обернулся и выхватил кинжал. Ей показалось, что
где-то открыли окно. Несколько мгновений они стояли неподвижно, затаив
дыхание. Луна озаряла их ярким, полным светом. Шум больше не повторился,
беспокоиться было нечего.
И тогда снова наступило замешательство, оно было одинаково сильно у
обоих. Жюльен удостоверился, что дверь в комнату заперта на все задвиж-
ки; ему очень хотелось заглянуть под кровать, но он не решался. Там
вполне могли спрятаться один, а то и два лакея Наконец, устрашившись
мысли, что он потом сам будет жалеть о своей неосторожности, он загля-
нул.
Матильду опять охватило мучительное чувство стыда. Она была в ужасе
от того, что она затеяла.
- Что вы сделали с моими письмами? - выговорила она наконец.
- Первое письмо спрятано в толстенную протестантскую Библию, и вче-
рашний вечерний дилижанс увез ее далеко-далеко отсюда.
Он говорил очень внятно и умышленно приводил эти подробности с тем,
чтобы люди, которые могли спрятаться в двух огромных шкафах красного де-
рева, куда он не решался заглянуть, услышали его.
- А другие два сданы на почту и отправлены той же дорогой.
- Боже великий! Зачем же такие предосторожности? - спросила изумлен-
ная Матильда.
"Чего мне, собственно, лгать?" - подумал Жюльен и признался ей во
всех своих подозрениях.
- Так вот чем объясняются твои холодные письма! - воскликнула Ма-
тильда, и в голосе ее слышалось скорее какое-то исступление, чем неж-
ность.
Жюльен не заметил этого оттенка, но от этого "ты" кровь бросилась ему
в голову, и все его подозрения мигом улетучились; он точно сразу вырос в
собственных глазах; осмелев, он схватил в объятия эту красавицу, которая
внушала ему такое уважение. Его оттолкнули, но не слишком решительно.
Он снова прибегнул к своей памяти, как некогда в Безансоне с Амандой
Бине, и процитировал несколько прелестных фраз из "Новой Элоизы".
- У тебя мужественное сердце, - отвечала она ему, не вслушиваясь в
его слова. - Я признаюсь тебе: мне хотелось испытать твою храбрость.
Твои подозрения и твоя решимость доказывают, что ты еще бесстрашнее, чем
я думала.
Матильде приходилось делать над собой усилия, чтобы говорить с ним на
"ты", и, по-видимому, это непривычное обращение больше поглощало ее вни-
мание, чем то, что она говорила.
Спустя несколько мгновений это "ты", лишенное всякой нежности, уже не
доставляло никакого удовольствия Жюльену; его самого удивляло, что он не
испытывает никакого счастья, и, чтобы вызвать в себе это чувство, он об-
ратился к рассудку. Ведь он сумел внушить уважение этой гордячке, кото-
рая так скупа на похвалы, что если когда кого и похвалит, так тут же
оговорится; это рассуждение наполнило его самолюбивым восторгом.
Правда, это было совсем не то душевное блаженство, которое он иной
раз испытывал подле г-жи де Реналь. Боже великий! Какая разница! В его
ощущениях сейчас не было решительно ничего нежного. Это был просто бур-
ный восторг честолюбия, а Жюльен был прежде всего честолюбив. Он снова
стал рассказывать ей, какие у него были подозрения, какие меры предосто-
рожности он придумал. И, рассказывая, обдумывал, как бы ему воспользо-
ваться плодами своей победы.
Матильда все еще испытывала чувство острой неловкости и, по-видимому,
совершенно подавленная своей выходкой, была чрезвычайно рада, что наш-
лась тема для разговора Они заговорили о том, каким способом они будут
видеться в дальнейшем. И Жюльен во время этой беседы не преминул снова
блеснуть умом и храбростью. Ведь они имеют дело с весьма проницательными
людьми. Этот юный Тамбо, разумеется, настоящий шпион. Однако Матильда и
он тоже не лишены хитрости.
- Что может быть проще - встретиться в библиотеке и там обо всем ус-
ловиться?
- Я имею возможность, - продолжал Жюльен, - появляться, не возбуждая
ни малейших подозрений, повсюду у вас в доме, вплоть до покоев госпожи
де ЛаМоль.
Только через комнаты г-жи де Ла-Моль и можно было пройти в комнату ее
дочери. Но если Матильде больше нравится, чтобы он и впредь взбирался к
ней в окно по приставной лестнице, он с наслаждением готов подвергать
себя этой ничтожной опасности.
Матильда, слушая его, возмущалась этим победоносным тоном. "Так, зна-
чит, он уже мой господин? - говорила она себе. И ее терзало раскаяние.
Рассудок ее восставал против той неслыханной глупости, которую она до-
пустила. Если бы только она могла, она бы сейчас убила и себя и Жюльена.
Когда ей усилием воли удавалось на мгновение заглушить эти угрызения со-
вести, чувства застенчивости и оскорбленного целомудрия причиняли ей не-
выносимые страдания. Никогда у нее даже и мысли не было, что это будет
для нее так ужасно.
"И все-таки я должна заставить себя разговаривать с ним, - сказала
она себе наконец, - ведь с возлюбленным принято разговаривать". И, по-
буждаемая этим долгом по отношению к самой себе, она с чувством, которое
проявлялось, впрочем, только в ее речах, но отнюдь не в голосе, стала
рассказывать ему о том, какие противоречивые решения по поводу него она
принимала и отменяла в течение этих последних дней.
И вот в конце концов она так решила: если у него хватит смелости
