что полученную из Мюлуза.
Она привезла с собой в Вержи свою молодую родственницу. После заму-
жества г-жа де Реналь незаметно для себя сблизилась с г-жой Дервиль, с
которой она когда-то вместе училась в монастыре Сердца Иисусова.
Госпожа Дервиль всегда очень потешалась над всяческими, как она гово-
рила, "сумасбродными выдумками" своей кузины. "Вот уж мне самой никогда
бы не пришло в голову", - говорила она. Свои внезапные выдумки, которые
в Париже назвали бы остроумием, г-жа де Реналь считала вздором и стесня-
лась высказывать их при муже, но присутствие г-жи Дервиль воодушевляло
ее. Она сначала очень робко произносила вслух то, что ей приходило на
ум, но когда подруги подолгу оставались наедине, г-жа де Реналь оживля-
лась: долгие утренние часы, которые они проводили вдвоем, пролетали как
миг, и обеим было очень весело. В этот приезд рассудительной г-же Дер-
виль кузина показалась не такой веселой, но гораздо более счастливой.
Жюльен, в свою очередь, с тех пор как приехал в деревню, чувствовал
себя совсем как ребенок и гонялся за бабочками с таким же удовольствием,
как и его питомцы. После того как ему то и дело приходилось сдерживаться
и вести самую замысловатую политику, он теперь, очутившись в этом уеди-
нении, не чувствуя на себе ничьих взглядов и инстинктивно не испытывая
никакого страха перед г-жой де Реналь, отдавался радости жизни, которая
так живо ощущается в этом возрасте, да еще среди самых чудесных гор в
мире.
Госпожа Дервиль с первого же дня показалась Жюльену другом, и он сра-
зу же бросился показывать ей, какой прекрасный вид открывается с послед-
него поворота новой дорожки под ореховыми деревьями. Сказать правду, эта
панорама ничуть не хуже, а может быть, даже и лучше, чем самые живопис-
ные ландшафты, которыми могут похвастаться Швейцария и итальянские озе-
ра. Если подняться по крутому склону, который начинается в двух шагах от
этого места, перед вами вскоре откроются глубокие пропасти, по склонам
которых чуть ли не до самой реки тянутся дубовые леса. И вот сюда-то, на
вершины отвесных скал, веселый, свободный - и даже, пожалуй, в некотором
смысле повелитель дома - Жюльен приводил обеих подруг и наслаждался их
восторгом перед этим величественным зрелищем.
- Для меня это как музыка Моцарта, - говорила г-жа Дервиль.
Вся красота горных окрестностей Верьера была совершенно отравлена для
Жюльена завистью братьев и присутствием вечно чем-то недовольного деспо-
та-отца. В Вержи ничто не воскрешало этих горьких воспоминаний; первый
раз в жизни он не видел вокруг себя врагов. Когда г-н де Реналь уезжал в
город - а это случалось часто, - Жюльен разрешал себе читать, и вскоре,
вместо того чтобы читать по ночам, да еще пряча лампу под опрокинутым
цветочным горшком, он мог преспокойно спать ночью, а днем, в промежутках
между занятиями с детьми, забирался на эти утесы с книгой, которая была
для него единственным учителем жизни и неизменным предметом восторгов. И
здесь в минуты уныния он обретал сразу и радость, и вдохновение, и уте-
шение.
Некоторые изречения Наполеона о женщинах, коекакие рассуждения о дос-
тоинствах того или иного романа, бывшего в моде во время его царствова-
ния, теперь впервые навели Жюльена на мысли, которые у всякого другого
молодого человека явились бы много раньше.
Наступили жаркие дни. У них завелся обычай сидеть вечерами под огром-
ной липой в нескольких шагах от дома. Там всегда было очень темно.
Как-то раз Жюльен что-то с воодушевлением рассказывал, от души наслажда-
ясь тем, что он так хорошо говорит, а его слушают молодые женщины. Ожив-
ленно размахивая руками, он нечаянно задел руку г-жи де Реналь, которой
она оперлась на спинку крашеного деревянного стула, какие обычно ставят
в саду.
Она мгновенно отдернула руку; и тут Жюльену пришло в голову, что он
должен добиться, чтобы впредь эта ручка не отдергивалась, когда он ее
коснется. Это сознание долга, который ему предстояло свершить, и боязнь
показаться смешным или, вернее, почувствовать себя униженным мгновенно
отравили всю его радость.
IX
ВЕЧЕР В УСАДЬБЕ
"Дидона" Герена - прелестный набросок!
Штромбек.
Когда на другое утро Жюльен увидал г-жу де Реналь, он несколько раз
окинул ее очень странным взглядом: он наблюдал за ней, словно за врагом,
с которым ему предстояла схватка. Столь разительная перемена в выражении
этих взглядов, происшедшая со вчерашнего дня, привела г-жу де Реналь в
сильное смятение: ведь она так ласкова с ним, а он как будто сердится.
Она не в состоянии, была оторвать от него глаз.
Присутствие г-жи Дервиль позволяло Жюльену говорить меньше и почти
всецело сосредоточиться на том, что было у него на уме. Весь этот день
он только тем и занимался, что старался укрепить себя чтением вдохнов-
лявшей его книги, которая закаляла его дух.
Он намного раньше обычного закончил свои занятия с детьми, и, когда
после этого присутствие г-жи де Реналь заставило его снова целиком пог-
рузиться в размышления о долге и о чести, он решил, что ему надо во что
бы то ни стало сегодня же вечером добиться, чтобы ее рука осталась в его
руке.
Солнце садилось, приближалась решительная минута, и сердце Жюльена
неистово колотилось в груди. Наступил вечер. Он заметил, - и у него точ-
но бремя свалилось с плеч, - что ночь обещает сегодня быть совсем тем-
ной. Небо, затянутое низко бегущими облаками, которые погонял знойный
ветер, по-видимому, предвещало грозу. Приятельницы загулялись допоздна.
Во всем, что бы они ни делали в этот вечер, Жюльену чудилось что-то осо-
бенное. Они наслаждались этой душной погодой, которая для некоторых
чувствительных натур словно усиливает сладость любви.
Наконец все уселись - г-жа де Реналь подле Жюльена, г-жа Дервиль ря-
дом со своей подругой. Поглощенный тем, что ему предстояло совершить,
Жюльен ни о чем не мог говорить. Разговор не клеился.
"Неужели, когда я в первый раз выйду на поединок, я буду вот так же
дрожать и чувствовать себя таким же жалким?" - говорил себе Жюльен, ибо,
по своей чрезмерной подозрительности к самому себе и к другим, он не мог
не сознавать, в каком он сейчас состоянии.
Он предпочел бы любую опасность этому мучительному томлению. Он уж не
раз молил судьбу, чтобы г-жу де Реналь позвали по какому-нибудь делу в
дом и ей пришлось бы уйти из сада. Усилие, к которому вынуждал себя
Жюльен, было столь велико, что даже голос у него заметно изменился, а
вслед за этим сейчас же задрожал голос и у г-жи де Реналь; но Жюльен
этого даже не заметил. Жестокая борьба между долгом и нерешительностью
держала его в таком напряжении, что он не в состоянии был видеть ничего,
что происходило вне его самого. Башенные часы пробили три четверти деся-
того, а он все еще ни на что не решился. Возмущенный собственной тру-
состью, Жюльен сказал себе: "Как только часы пробьют десять, я сделаю
то, что обещал себе нынче весь день сделать вечером, - иначе иду к себе,
и пулю в лоб".
И вот миновал последний миг ожидания и томительного страха, когда
Жюльен от волнения уже не помнил самого себя, и башенные часы высоко над
его головой пробили десять. Каждый удар этого рокового колокола отдавал-
ся у него в груди и словно заставлял ее содрогаться.
Наконец, когда последний, десятый удар пробил и еще гудел в воздухе,
он протянул руку и взял г-жу де Реналь за руку - она тотчас же отдернула
ее. Жюльен, плохо сознавая, что делает, снова схватил ее руку. Как ни
взволнован он был, он все же невольно поразился - так холодна была эта
застывшая рука; он судорожно сжал ее в своей; еще одно, последнее усилие
вырваться - и, наконец, ее рука затихла в его руке.
Душа его утопала в блаженстве - не оттого, что он был влюблен в г-жу
де Реналь, а оттого, что, наконец, кончилась эта чудовищная пытка. Для
того чтобы г-жа Дервиль ничего не заметила, он счел нужным заговорить -
голос его звучал громко и уверенно. Голос г-жи де Реналь, напротив, так
прерывался от волнения, что ее подруга решила, что ей нездоровится, и
предложила вернуться домой. Жюльен почувствовал опасность: "Если г-жа де
Реналь уйдет сейчас в гостиную, я опять окажусь в том же невыносимом по-
ложении, в каком пробыл сегодня целый день. Я так мало еще держал ее ру-
ку в своей, что это не может считаться завоеванным мною правом, которое
будет признано за мной раз и навсегда".
Госпожа Дервиль еще раз предложила пойти домой, и в эту самую минуту
Жюльен крепко стиснул в своей руке покорно отдавшуюся ему руку.
Госпожа де Реналь, которая уже совсем было поднялась, снова села и
сказала еле слышным голосом:
- Мне, правда, немножко нездоровится, но только, пожалуй, на свежем
воздухе мне лучше.
Эти слова так обрадовали Жюльена, что он почувствовал себя на седьмом
небе от счастья; он стал болтать, забыл о всяком притворстве, и обеим
подругам, которые его слушали, казалось, что милее и приятнее человека
нет на свете. Однако во всем этом красноречии, которое нашло на него так
внезапно, была некоторая доля малодушия. Он ужасно боялся, как бы г-жа
Дервиль, которую раздражал сильный ветер, видимо, предвещавший грозу, не
вздумала одна вернуться домой. Тогда ему пришлось бы остаться с глазу на
глаз с г-жой де Реналь. У него как-то нечаянно хватило слепого мужества
совершить то, что он сделал, но сказать теперь г-же де Реналь хотя бы
одно слово было свыше его сил. Как бы мягко она ни упрекнула его, он по-
чувствует себя побежденным, и победа, которую он только что одержал, об-
ратится в ничто.
На его счастье в этот вечер его прочувствованные и приподнятые речи
заслужили признание даже г-жи Дервиль, которая частенько говорила, что
он держит себя нелепо, как ребенок, и не находила в нем ничего интерес-
ного. Что же касается г-жи де Реналь, чья рука покоилась в руке Жюльена,
она сейчас не думала ни о чем, она жила словно в забытьи. Эти часы, ко-
торые они провели здесь, под этой огромной липой, посаженной, как ут-
верждала молва, Карлом Смелым, остались для нее навсегда счастливейшей
порой ее жизни. Она с наслаждением слышала, как вздыхает ветер в густой
липовой листве, как стучат, падая на нижние листья, редкие капли начина-
ющегося дождя. Жюльен пропустил без внимания одно обстоятельство, кото-
рое могло бы чрезвычайно порадовать его: г-жа де Реналь на минуту вста-
ла, чтобы помочь кузине поднять цветочную вазу, которую ветер опрокинул
им под ноги, и поневоле отняла у него руку, но как только она опять се-
ла, она тотчас же чуть ли не добровольно отдала ему руку, как если бы
это уже с давних пор вошло у них в обычай.
Давно уже пробило двенадцать, пора было уходить из сада; они разош-
лись. Г-жа де Реналь, совершенно упоенная своей любовью, пребывала в та-
ком блаженном неведении, что даже не упрекала себя ни в чем. Всю ночь
она не сомкнула глаз: счастье не давало ей уснуть; Жюльен сразу заснул
мертвым сном, совершенно изнеможенный той борьбой, которую в течение це-
лого дня вели в его сердце застенчивость и гордость.
Утром его разбудили в пять; проснувшись, он даже не вспомнил о г-же
де Реналь, - если бы она знала это, каким бы это было для нее жестоким
ударом! Он выполнил свой долг, героический долг. Упоенный этим сознани-
ем, он заперся на ключ у себя в комнате и с каким-то новым удовольствием
погрузился в описания подвигов своего героя.
Когда позвонили к завтраку, он, начитавшись подробных донесений об
операциях Великой Армии, уже забыл о всех своих победах, одержанных на-
кануне. Сходя в столовую, он полушутливо подумал: "Надо будет сказать
этой женщине, что я влюблен в нее".
Но вместо томных взоров, которые он рассчитывал встретить, он увидел
сердитую физиономию г-на де Реналя, который уже два часа назад приехал
из Верьера и сейчас отнюдь не скрывал своего крайнего неудовольствия
