без чувств. "Теперь он постарается унизить Жюльена, и это по моей вине".
Она почувствовала отвращение к мужу и закрыла лицо руками. Теперь уж она
дала себе слово: никогда не пускаться с ним в откровенности.
Когда она увидела Жюльена, она вся задрожала, у нее так стеснило в
груди, что она не могла выговорить ни слова. В замешательстве она взяла
его за обе руки и крепко пожала их.
- Ну как, друг мой, - вымолвила она наконец, - довольны ли вы моим
мужем?
- Как же мне не быть довольным! - отвечал Жюльен с горькой усмешкой.
- Еще бы! Он дал мне сто франков.
Госпожа де Реналь смотрела на него словно в нерешительности.
- Идемте, дайте мне вашу руку, - внезапно сказала она с такой твер-
достью, какой до сих пор Жюльен никогда в ней не замечал.
Она решилась пойти с ним в книжную лавку, невзирая на то, что
верьерский книготорговец слыл ужаснейшим либералом. Там она выбрала на
десять луидоров несколько книг в подарок детям. Но все это были книги,
которые, как она знала, хотелось иметь Жюльену. Она настояла, чтобы тут
же, за прилавком, каждый из детей написал свое имя на тех книгах, кото-
рые ему достались. А в то время как г-жа де Реналь радовалась, что нашла
способ вознаградить Жюльена, он оглядывался по сторонам, удивляясь мно-
жеству книг, которые стояли на полках книжной лавки. Никогда еще он не
решался войти в такое нечестивое место; сердце его трепетало. Он не
только не догадывался о том, что творится в душе г-жи де Реналь, но вов-
се и не думал об этом: он весь был поглощен мыслью, как бы ему придумать
какой-нибудь способ раздобыть здесь несколько книг, не замарав своей ре-
путации богослова. Наконец ему пришло в голову, что, если за это взяться
половчей, то, может быть, удастся внушить г-ну де Реналю, что для
письменных упражнений его сыновей самой подходящей темой были бы жизнео-
писания знаменитых дворян здешнего края После целого месяца стараний
Жюльен, наконец, преуспел в своей затее, да так ловко, что спустя неко-
торое время он решился сделать другую попытку и однажды в разговоре с
г-ном де Реналем намекнул ему на некую возможность, которая для высоко-
родного мэра представляла немалое затруднение, речь шла о том, чтобы
способствовать обогащению либерала - записаться абонентом в его книжную
лавку. Г-н де Реналь вполне соглашался, что было бы весьма полезно дать
его старшему сыну беглое представление de visu [5] о коекаких произведе-
ниях, о которых может зайти разговор, когда он будет в военной школе; но
Жюльен видел, что дальше этого г-н мэр не пойдет. Жюльен решил, что тут,
вероятно, что-то кроется, но что именно, он не мог догадаться.
- Я полагаю, сударь, - сказал он ему как-то раз, - что это, конечно,
было бы до крайности непристойно, если бы такое доброе дворянское имя,
как Реналь, оказалось в мерзких списках книготорговца.
Чело г-на де Реналя прояснилось.
- Да и для бедного студента-богослова, - продолжал Жюльен значительно
более угодливым тоном, - тоже было бы темным пятном, если бы кто-нибудь
впоследствии откопал, что его имя значилось среди абонентов книгопродав-
ца, отпускающего книги на дом. Либералы смогут обвинить меня в том, что
я брал самые что ни на есть гнусные книги, и - кто знает - они не пос-
тесняются приписать под моим именем названия этих поганых книг.
Но тут Жюльен заметил, что дал маху. Он видел, как на лице мэра снова
проступает выражение замешательства и досады. Он замолчал "Ага, попался,
теперь я его вижу насквозь", - заключил он про себя.
Прошло несколько дней, и вот как-то раз в присутствии г-на де Реналя
старший мальчик спросил Жюльена, что это за книга, о которой появилось
объявление в "Котидьен".
- Чтобы не давать этим якобинцам повода для зубоскальства, а вместе с
тем дать мне возможность ответить на вопрос господина Адольфа, можно бы-
ло бы записать абонентом в книжную лавку кого-либо из ваших слуг, ска-
жем, лакея.
- Вот это недурно придумано, - подхватил, явно обрадовавшись, г-н де
Реналь.
- Но, во всяком случае, надо будет принять меры, - продолжал Жюльен с
серьезным, чуть ли не горестным видом, который весьма подходит некоторым
людям, когда они видят, что цель, к которой они так долго стремились,
достигнута, - надо будет принять меры, чтобы слуга ваш ни в коем случае
не брал никаких романов. Стоит только этим опасным книжкам завестись в
доме, и они совратят горничных да и того же слугу.
- А политические памфлеты? Вы о них забыли? - с важностью добавил г-н
де Реналь.
Ему не хотелось обнаруживать своего восхищения этим искусным манев-
ром, который придумал гувернер его детей.
Так жизнь Жюльена заполнялась этими маленькими уловками, и их успех
интересовал его много больше, чем та несомненная склонность, которую он
без труда мог бы прочитать в сердце г-жи де Реналь.
Душевное состояние, в котором он пребывал до сих пор, теперь снова
овладело им в доме г-на мэра И тут, как на лесопилке своего отца, он
глубоко презирал людей, среди которых жил, и чувствовал, что и они нена-
видят его. Слушая изо дня в день разговоры помощника префекта, г-на
Вально и прочих друзей дома о тех или иных событиях, случившихся у них
на глазах, он видел, до какой степени их представления не похожи на
действительность. Какой-нибудь поступок, которым он мысленно восхищался,
неизменно вызывал яростное негодование у всех окружающих Он беспрестанно
восклицал про себя: "Какие чудовища! Ну и болваны!" Забавно было то,
что, проявляя такое высокомерие, он частенько ровно ничего не понимал из
того, о чем они говорили.
За всю свою жизнь он ни с кем не разговаривал откровенно, если не
считать старика-лекаря, а весь небольшой запас знаний, которыми тот рас-
полагал, ограничивался итальянскими кампаниями Бонапарта и хирургией.
Подробные описания самых мучительных операций пленяли юношескую отвагу
Жюльена; он говорил себе:
- Я бы стерпел, не поморщившись.
В первый раз, когда г-жа де Реналь попробовала завязать с ним разго-
вор, не имеющий отношения к воспитанию детей, он стал рассказывать ей о
хирургических операциях; она побледнела и попросила его перестать.
А кроме этого, Жюльен ничего не знал. И хотя жизнь его протекала в
постоянном общении с г-жой де Реналь, - стоило им только остаться вдво-
ем, между ними воцарялось глубокое молчание На людях, в гостиной, как бы
смиренно он ни держал себя, она угадывала мелькавшее в его глазах выра-
жение умственного превосходства над всеми, кто у них бывал в доме. Но
как только она оставалась с ним наедине, он приходил в явное замеша-
тельство. Ее тяготило это, ибо она своим женским чутьем угадывала, что
замешательство это проистекает отнюдь не от каких-либо нежных чувств.
Руководствуясь невесть какими представлениями о высшем обществе, по-
черпнутыми из рассказов старикалекаря, Жюльен испытывал крайне унизи-
тельное чувство, если в присутствии женщины посреди общего разговора
вдруг наступала пауза, - точно он-то и был виноват в этом неловком мол-
чании. Но чувство это было во сто крат мучительнее, если молчание насту-
пало, когда он бывал наедине с женщиной. Его воображение, напичканное
самыми непостижимыми, поистине испанскими представлениями о том, что
надлежит говорить мужчине, когда он остается вдвоем с женщиной, подска-
зывало ему в эти минуты замешательства совершенно немыслимые вещи. На
что он только не отваживался про себя! А вместе с тем он никак не мог
прервать это унизительное молчание. И в силу этого его суровый вид во
время долгих прогулок с г-жой де Реналь и детьми становился еще суровее
от переживаемых им жестоких мучений. Он страшно презирал себя. А если
ему на свою беду удавалось заставить себя заговорить, он изрекал что-ни-
будь совершенно нелепое. И ужаснее всего было то, что он не только сам
видел нелепость своего поведения, но и преувеличивал ее. Но было при
этом еще нечто, чего он не мог видеть, - его собственные глаза; а они
были так прекрасны, и в них отражалась такая пламенная душа, что они,
подобно хорошим актерам, придавали иной раз чудесный смысл тому, в чем
его и в помине не было. Г-жа де Реналь заметила, что наедине с нею он
способен был разговориться только в тех случаях, когда под впечатлением
какого-нибудь неожиданного происшествия забывал о необходимости придумы-
вать комплименты. Так как друзья дома отнюдь не баловали ее никакими
блестящими, интересными своей новизной мыслями, она наслаждалась и вос-
хищалась этими редкими вспышками, в которых обнаруживался ум Жюльена.
После падения Наполеона в провинциальных нравах не допускается больше
никакой галантности. Всякий дрожит, как бы его не сместили. Мошенники
ищут опоры в конгрегации, и лицемерие процветает вовсю даже в кругах ли-
бералов. Скука возрастает. Не остается никаких развлечений, кроме чтения
да сельского хозяйства.
Госпожа де Реналь, богатая наследница богобоязненной тетки, выданная
замуж в шестнадцать лет за немолодого дворянина, за всю свою жизнь ни-
когда не испытывала и не видела ничего хоть сколько-нибудь похожего на
любовь. Только ее духовник, добрый кюре Шелан, говорил с ней о любви по
случаю ухаживаний г-на Вально и нарисовал ей такую отвратительную карти-
ну, что это слово в ее представлении было равнозначно самому гнусному
разврату. А то немногое, что она узнала из нескольких романов, случайно
попавших ей в руки, казалось ей чем-то совершенно исключительным и даже
небывалым. Благодаря этому неведению г-жа де Реналь, всецело поглощенная
Жюльеном, пребывала в полном блаженстве, и ей даже в голову не приходило
в чем-либо себя упрекать.
VIII
МАЛЕНЬКИЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
Then there were sighs, the deeper for suppression,
And stolen glances, sweeter for the theft,
And burning blushes, though for no transgression...
Don Juan, c. I, st. LXXIV [6].
Ангельская кротость г-жи де Реналь, которая проистекала из ее харак-
тера, а также из того блаженного состояния, в котором она сейчас находи-
лась, немного изменяла ей, едва она вспоминала о своей горничной Элизе.
Девушка эта получила наследство, после чего, придя на исповедь к кюре
Шелану, призналась ему в своем желании выйти замуж за Жюльена. Кюре от
всего сердца порадовался счастью своего любимца, но каково же было его
удивление, когда Жюльен самым решительным образом заявил ему, что пред-
ложение мадемуазель Элизы для него никак не подходит.
- Берегитесь, дитя мое, - сказал кюре, нахмурив брови, - остерегай-
тесь того, что происходит в сердце вашем; я готов порадоваться за вас,
если вы повинуетесь своему призванию и только во имя его готовы презреть
такое изрядное состояние. Вот уж ровно пятьдесят шесть лет стукнуло, как
я служу священником в Верьере и тем не менее меня, по всей видимости,
сместят. Я сокрушаюсь об этом, но как-никак у меня есть восемьсот ливров
ренты. Я вас посвящаю в такие подробности, чтобы вы не обольщали себя
надеждами на то, что может вам принести сан священника. Если вы станете
заискивать перед людьми власть имущими, вы неминуемо обречете себя на
вечную гибель. Возможно, вы достигнете благоденствия, но для этого вам
придется обижать бедных, льстить помощнику префекта, мэру, каждому влия-
тельному лицу и подчиняться их прихотям; такое поведение, то есть то,
что в миру называется "умением жить", не всегда бывает для мирянина сов-
сем уж несовместимо со спасением души, но в нашем звании надо выбирать:
либо благоденствовать в этом мире, либо в жизни будущей; середины нет.
Ступайте, мой друг, поразмыслите над этим, а через три дня приходите и
дайте мне окончательный ответ. Я иногда с сокрушением замечаю некий сум-
рачный пыл, сокрытый в природе вашей, который, на мой взгляд, не говорит
ни о воздержании, ни о безропотном отречении от благ земных, а ведь эти
