- Да какой я господин! Я и сам-то... ну, практикант в лучшем случае.
Монах улыбнулся.
- А я занимаюсь тем, что изучаю волшебство - принципы и результаты его действия. Я многое мог бы рассказать об этом, но у самого меня таланта нет.
- Таланта? - удивился я. - Разве тут нужен какой-то особый талант?
- Конечно. Как в любом искусстве.
- А-а-а. Ну да. - Я сглотнул слюну и собрался с мыслями. - Я просто подумал, что в этом деле... как бы... больше от науки.
- Странное ты выбрал слово, - ответил брат Игнатий. - Однако "наука" означает "знание", и, безусловно, практика волшебства также требует знаний - по крайней мере если ты стараешься не наделать бед.
- Но там, откуда я родом, "наука" означает всего лишь массу накопленных фактов. Наука их организует и обобщает и разрабатывает законы действия сил.
Брат Игнатий медленно запрокинул голову.
- Восхитительно! - прошептал он. - Как раз к такому подходу я и стремлюсь.
Я начинал понимать, почему Король-Паук послал нас к нему.
- Но если вы выведете эти самые законы и методы, волшебство станет доступно любому, и никакого таланта не потребуется!
- Талант нужен в любом деле, господин чародей, - возразил брат Игнатий. - Бывают таланты, на которые мы не обращаем внимания, поскольку некоторые дела кажутся нам слишком простыми. Правда, мало кто совсем не умеет готовить еду, однако попадаются и такие, кто не в состоянии даже яичницу поджарить, сколько бы ни учились этому и сколько бы ни старались. Мало кто не сумеет вбить молотком гвоздь в деревянную чурку, а между тем всегда отыщутся такие, кому это ни за что не удастся. Да-да, попадаются такие люди, кому не удаются самые обычные дела - у них нет к ним таланта.
Тут я припомнил, как пытался самостоятельно починить свой автомобиль, и счел за лучшее промолчать, тем более что, помимо прочего, монах упомянул кулинарию. Лучше и не вспоминать, что случилось в последний раз, когда я пробовал сварить рис.
- А у вас, стало быть, нет таланта к волшебству?
- Ну, не то чтобы совсем нет. - Брат Игнатий смущенно махнул рукой. - За счет упорных занятий мне удалось придумать несколько несложных заклинаний. Но любой крестьянин способен приготовить настой из нескольких целебных трав, бормоча при этом заговор, чтобы вылечить растяжение связок или простуду.
- Нет, правда?
Фармацевтические компании у меня на родине дорого бы заплатили за парочку таких рецептов.
- А ты не знал об этом? - Брат Игнатий пристально посмотрел на меня. - Но между тем устоял против самого худшего из заклинаний Тимеи.
Откуда это было ему известно? Наверное, речь шла о вышеупомянутых "простеньких" заклинаниях.
- Воистину ты могучий чародей, - продолжал брат Игнатий. - У тебя великий дар, господин Савл.
- Ой, да ладно... - Я скромно потупился. - Ничего такого...
- О, совсем наоборот, - нахмурился брат Игнатий. - Но неужели ты действительно так мало знаешь о том, чем занимаешься, господин Савл? - Он вдруг выпрямился, словно что-то неожиданно вспомнив или поняв, и посмотрел на меня более внимательно. - Откуда ты?
Секунду я смотрел монаху в глаза и соображал, как лучше ответить. Потом я решил, что терять мне, собственно, нечего, и ответил:
- Из другого мира.
- Правда? - вырвалось у монаха. - И там волшебство действует совсем по-другому?
- Я бы сказал, что там оно вообще никак не действует. На самом деле мы там научились обходиться безо всякого волшебства. Мы изучаем окружающий мир и организуем полученные знания в науки. Пожалуй, мы заменили силу волшебства знаниями и умениями, но все равно выходит так, что мы творим кое-какие чудеса.
- С таким образом мыслей да с талантом в придачу в таком мире, где волшебство действует... нет, нечего и дивиться тому, что ты могучий чародей, хотя и знаешь об этом искусстве так мало!
Монах глянул на Тимею и покраснел. Он опустил глаза, а она вся подобралась, и глаза ее зажглись тревогой.
Все было ясно и без слов. Он хотел сказать: "Ты можешь вытащить меня отсюда?"
- Как это, как это? - вмешалась Тимея. - Во всем мире вряд ли отыщется мужчина, который не отдал бы все за то, чтобы оказаться на твоем месте и отведать моих прелестей! А ты, а ты! А ну, признавайся, бритоголовый! Разве ты не сгораешь от желания обнять меня? - Голос нимфы стал тише, сладострастнее. - Разве ты не жаждешь погладить, приласкать меня, коснуться моего тела, прижаться губами к моим губам, а потом...
- А потом, согрешив, погибать от раскаяния? - простонал монах. - Перестань меня мучить, красавица! Молю тебя, перестань!
- Я выполню твое желание, когда ты выполнишь мое! - Голос нимфы стал подобен тончайшему шелку. - Скажи правду, Игнатий! Разве ты не жаждешь изучить прелести моего тела?
- О Господи, жажду! - простонал монах. - Когда ты рядом, моему разуму только того и надо, что видеть, слышать, обонять тебя! Но душа моя рвется к Небесам! Не искушай меня, о прелестная, ибо твои чары - только мука для того, кому нельзя обладать тобою!
- Можно! - выдохнула нимфа и коснулась его руки своей нежной ручкой. - Я твоя - только скажи!
- Нет! Я должен быть верен своему обету!
- Как хочешь... - проворковала нимфа и прижалась к монаху.
Игнатий вздрогнул и возопил:
- Нет, не как я хочу, а как я поступлю! О, как жестока ты ко мне, прекрасная нимфа, - ты мучаешь меня радостями, от которых я отказался! Прекрати эту сладостную пытку, молю тебя.
- Ах так? Ты сказал, что будет так, как ты поступишь? - прошипела задетая за живое нимфа и вдруг из источника вожделения превратилась в самую обычную красивую женщину. - Я ничего не могу с тобой поделать, пока ты упрямишься. С тобой с ума можно сойти, Игнатий!
- Сожалею, что приношу тебе боль, - прошептал монах и опустил глаза.
- Не больно-то ты сожалеешь, - буркнула нимфа, и вновь в ее взгляде я увидел оскорбленные чувства. И тут я все понял.
- А, да он тебя интригует, верно? Единственный мужчина, устоявший перед твоими заигрываниями?
- Глупец! - простонал Фриссон.
- Нет, были и другие, - ответила Тимея, и казалось, слова ее сгорают и пеплом осыпаются с губ. - Был один мужчина, у него еще так странно горели глаза... он напал на меня и колотил, пока я не вырвалась и не убежала. Я его нашла среди обломков корабля, который притянула к острову, вызвав на море шторм. Был еще один монах, послушник в белой рясе, - этот обзывал меня дьяволицей, суккубом и все пытался истребить меня длинными злобными стихами. Пока он тут жил, остров опустел и почти превратился в пустыню.
Хотел было я спросить, сколько времени это продолжалось и какой смертью умер тот монах, но передумал.
А брат Игнатий качал головой и бормотал:
- Я бы такого никогда не сделал, нет! Нет, она добрая женщина, она чудесная женщина, и я должен признаться в том, что обожаю ее.
- Но все же не настолько, чтобы предаться похоти, - резюмировала нимфа, сардонически усмехнувшись. - Что за новое чувство ты взрастил во мне, монах? Прежде я никогда не смеялась над своими неудачами.
- Обидно, да? - спросил я.
- Он терзает меня безмерно, - согласилась нимфа. - Но не так, не так, как мне хотелось бы. Поэтому я не отпущу его и буду держать здесь, покуда он не отдастся своим чувствам. Тогда он по-настоящему полюбит меня и позабудет и о клятве, и даже о своей вере.
- Поскольку одно следует из другого, - пробормотал я себе поднос... - А ты никак не можешь пережить, что тобой пренебрегают, да? Не можешь хоть немножко воздержаться и не грешить?
Тимея пожала плечами. Остальные части ее тела также пришли в движение, и, надо сказать, вышло это весьма гармонично.
- Ну... если бы тогда... когда он только-только тут появился... тогда еще может быть, а теперь - теперь задета моя гордость. Мне нужно, чтобы он был мой, мой до конца.
- Я готов! Я твой до конца! - воскликнул Фриссон, сверкая глазами.
Тимея только взмахнула ресницами да лениво усмехнулась.
- Премного благодарна, песнопевец... Однако гордость мою оскорбил не ты, а он. О нет, я должна стать для него важнее всего в жизни, иначе я буду чувствовать, что ни гроша не стою как женщина.
- Стоишь! Ты очень даже стоишь! Ты мила и добра! - Брат Игнатий чуть было не взял нимфу за руку, но вовремя передумал.
- "Милая", - передразнила нимфа. - Это все ерунда. Да и доброта, как ты ее понимаешь, - это не по мне.
- А он тебе, что называется, под кожу забрался с самого начала, верно? - спросил я у нимфы.
- Да, но только иносказательно, в этом вся и жалость. О, поначалу он для меня ничего особенного не значил - всего лишь очередная жертва кораблекрушения... И совсем он меня не интересовал. Я забавлялась со всей командой во главе с капитаном. Но когда они мне надоели и я их отпустила, лишив возможности впредь портить девственниц...
- Ты лишила их желания? - воскликнул я.
Нимфа цинично улыбнулась.
- Знай, презренный мужчина, что, когда мечты исполняются, они умирают.
А я гадал, что же такое она сделала с теми несчастными моряками. То ли они настолько пресытились любовными утехами, что больше им уже и захотеться ничего не могло? То ли настоящие женщины слишком много теряли в сравнении с ней?
- Они надоели тебе - так ты сказала? И что ты с ними сделала?
- Да ничего. Отправила вещички собирать, - небрежно ответила Тимея. - Волшебством починила их корабль. Мой остров восполнил их запасы провизии. А я пожелала им попутного ветра и прогнала их корабль от острова. Они уплыли, полные целомудрия и нежелания насиловать женщин.
Конечно, они бы запросто могли организовать насильническую кампанию ради того, чтобы доказать самим себе, что они еще мужики, но не думаю, чтобы Тимею это волновало. Вообще-то я сильно сомневался, что ее волновало что-либо, кроме ее самой.
- А потом ты обнаружила, что брат Игнатий тебя не хочет.
- Да, - сердито кивнула нимфа. - Его я никак не могла соблазнить и именно поэтому стала обожать. Он меня поразил. И когда я распрощалась с его товарищами, я его оставила здесь, чтобы развлекаться. Но никакого развлечения не вышло - одно только расстройство.
- Боюсь, так все и останется, - вздохнул брат Игнатий. - Мои соболезнования, красавица.
- Но ты приняла вызов, - догадался я.
- Верно, - кивнула Тимея. - И он тоже наверняка принял мой вызов, хотя и помалкивает.
Я все понял. Она беззаветно верила в свои женские чары. Но у этой веры были свои пределы. И как раз там, где вера нимфы в себя кончалась, начиналась полнейшая неуверенность, настоящий мыльный пузырь. Брат Игнатий проколол этот мыльный пузырь своим отказом от прелестей нимфы и превратился в вопиющий вызов ее самолюбию. И теперь для того, чтобы снова уверовать в себя, уверовать в то, что она неотразимая, роковая женщина, оставалось только одно - соблазнить монаха. А он никак не соблазнялся, вот и выходило, что Тимея день за днем все больше разочаровывалась сама в себе.
Однако к чести брата Игнатия надо было заметить: он разработал потрясающую технику отказов. Всякая женщина на месте нимфы уже давно почувствовала бы себя польщенной и отказалась бы от своих притязаний, при этом не обидевшись.
Но Тимея была нимфой, и к тому же она была реальна. Я печально покачал головой.
- Жаль тебя огорчать, но, видимо, ты обречена на разочарование.
- Ни за что не сдамся до тех пор, пока не сдастся он! - упрямо заявила нимфа.
- Твое упорство похвально, - сказал я. - Но тебе недостает здравого смысла (это я так надеялся). В любом случае, боюсь, я не позволю ни тебе, ни ему доказать, кто из вас победит. Мне нужна помощь брата Игнатия.
- А я не позволю тебе разлучить меня с моей единственной любовью! - вскричала нимфа.
- Придется, - вздохнул я. - Потому что я чародей - не забыла?
Нимфа прищурилась, вскочила, запрокинула голову, раскинула руки так, словно хотела обнять весь небосклон. Зрелище получилось захватывающее, однако я был к чему-то в таком роде готов, поэтому стихи у меня как бы сами сорвались с губ:
Обманутым это понравится,
Их тем утешаю я:
Безжалостною Красавицей
Повелеваю я!
Тимея застыла, потом медленно опустила руки и потупилась. Она смотрела на меня с нескрываемой ненавистью и отвращением.
- Приказывай, - сказала она голосом, в котором притаились слезы. - Я должна тебе повиноваться.
