Я был просто потрясен таким болезненным отношением к сексу. Вот если бы только я мог высказать горячее несогласие с Жильбером..
Увы, не мог. Не мог, если хотел остаться честным с самим собой. То, о чем он сказал, казалось мне правдой и так напоминало мой собственный жизненный опыт. Конечно, подобное отношение отдавало болезненностью - но, вероятно, болезненной была только эксплуатация?
- У всего есть свои пределы, - возразил я. - В определенных обстоятельствах секс может быть поистине чудесен.
- Ну да, если мужчина и женщина любят друг друга и состоят в браке!
- Любовь ни при чем, - произнес у меня за спиной гортанный, мелодичный голос. - Главное - чувствовать желание.
Вот так. Я назвал этот голос "мелодичным", но это было то же самое, как если бы я назвал шампанское прокисшим виноградным соком. Голос был веселый, приподнятый, а главное - возбуждающий. Все мое тело отозвалось на звук этого голоса, и голова у меня закружилась.
В общем, еще прежде, чем я обернулся, я принял твердое решение не поддаваться. Я твердил себе, что это всего-навсего женщина, которой хотелось получить от меня как можно больше и отдать как можно меньше. Лелея таким образом свое мужское достоинство, я медленно обернулся и сказал:
- Нимфа Тимея, я пола...
Но не смог закончить фразы. Слышанные мною описания оказались не только недостоверными - нет, они были безнадежно далеки от объективности. Она была еще красивее, еще чувственнее, еще привлекательнее, чем о ней говорили. Ведь ни Жильбер, ни Фриссон ни словом не обмолвились о ее лице - а я еще несколько секунд не мог от него оторвать глаз. Ее лицо, имевшее форму сердечка, обрамляли блестящие черные волосы, ниспадавшие на плечи. Огромные, искристые глаза цвета терновых ягод прикрывали длинные пушистые ресницы. Тонкие брови изогнулись правильными дугами. Очаровательно вздернутый носик, казалось, так и просил, чтобы его поцеловали. Губы у Тимеи широкие, пухлые, тускло-алые. Глядя на них, хотелось ощутить их вкус. Платье на нимфе было под цвет ее кожи - очень короткое и с широким вырезом, но волосы скрывали от взоров то, что открывало платье. Лишь мучительно влекущая ложбинка меж грудей обещала такие восторги, о каких любой мужчина мог только мечтать. О, как сладко было глядеть, как натягивалось на ее груди платье... Фриссон был прав - действительно хотелось протянуть руку и коснуться нимфы.
Но я выдержал искушение и сосредоточил внимание на лице Тимеи. Губы, похожие на зрелые ягоды, разъединились и выдохнули:
- Подойди же, благородный чужестранец! Разве ты не хочешь провести со мной время, войти в мою обитель и отведать моих прелестей?
Поверьте мне, я ощутил великое искушение. Искушение? Да я с трудом заставил себя не тронуться с места. Я здорово струхнул, но все же сумел пробудить в себе застарелую убежденность: чего бы эта дамочка ни добивалась, вряд ли все это предназначалось исключительно ради моего блага. Анжелика! Спаси меня!
И потом, для чего еще нужна истинная любовь!
И она спасла меня - если не сама, то воспоминание о ней. Как ни бледен, как ни летуч был ее образ, он все равно превосходил красотой более чем цветущую распутницу, стоящую передо мной. Как же это? Почему? Может быть, потому, что Анжелика так искренне, так целомудренно верила в любовь, в то всепобеждающее добро, которое любовь несет с собой. Может быть, дело было в чистоте ее души. А скорее всего и в том, и в другом, и в третьем - во всем, что соединилось для меня в этом существе по имени Анжелика.
Словом, как бы то ни было, память о ней защитила меня от чар похотливой Тимеи. Я осознал, что имею дело с магическим существом, которое пребывает у себя дома, а я, стало быть, нахожусь на поле противника и испытываемое мною к ней влечение вполне естественно.
Ну а раз так, то с волшебством надо было бороться с помощью волшебства.
- Фриссон. Дай мне стихотворение!
Скрюченная, словно паучья лапа, рука сунула мне в руку лист пергамента... Я развернул пергамент, отвел глаза от искусительной красотки и прочел следующее:
Гляжу на тебя и немею,
Сраженный твоею красою.
Готов на край света, Тимея,
Идти, как дурак, за тобою.
Любуясь твоими руками,
И грудью, и бедрами также...
Я умолк. С какой стати я должен играть на руку врагу?
Можно было догадаться. А что еще мог сейчас сотворить Фриссон, запертый в клетке на острове Тимеи? И о чем еще он, втюрившийся по уши, мог думать?
Я остался один. А мне не хотелось творить чудеса. А это говорило о том, что я в них верил, но ведь я же твердо решил в них не верить!
Ну, да. Эврика! А если слова будут не мои, а чьи-нибудь еще, значит, если чудо и произойдет, то сотворю его не я, ведь так? Даже если я чуть-чуть что-то и поменяю в стихах.
Вот так примерно я рассуждал - но логика не помогла мне развязать этот клубок противоречий. Ладно, не помогает логика - поможет Киплинг.
Жил-был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос -
Все это пустою бабой звалось,
Но дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я)...
Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я):
Будущность, веру, деньги и честь,
Но леди вдвое могла бы счесть,
А дурак - на то он и дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я)...
В этот раз не стыд его спас, не стыд,
Не упреки, которые жгут, -
Он просто узнал, что не знает она,
Что не знала она и что знать она
Ни черта не могла тут.29
Нимфа уставилась на меня. Видно, она не могла поверить собственным ушам.
- Это я-то? Безжалостная?
- Да тебе же плевать с высокой колокольни на тех мужчин, которыми ты пользуешься, - сказал я. - Все одинаково, и не важно, что тобой движет.
- Чтоб ты знал, они мне не безразличны! Я стараюсь доставлять им столько же удовольствия, сколько получаю сама!
- Ну да, только ты не думаешь о последствиях.
Главное, я вот что понял: нужно стихотворение посильнее.
И побыстрее: нимфа опустила ресницы и подобралась ко мне поближе. За спиной я слышал стоны Фриссона. А нимфа запела - запела так, что все мои гормоны разом очнулись от спячки и помчались по крови, словно очумелые. Слов я не слышал, да они и не имели значения. Как это - не имели? Еще как имели!
Ты бессердечна - в том твоя беда.
Тебя любить - башкой о стену биться,
И ты сама не сможешь никогда
И ни в кого, несчастная, влюбиться.
Нимфа не спускала с меня глаз. Они, казалось, стали еще больше. А потом глаза ее наполнились слезами, слезы побежали струйками по ее щекам. Тимея отвернулась.
- Горе мне, - всхлипнула она, - как же я могла кого-то полюбить, я, которой ведомы только телесные услады!
Мне стало стыдно. У меня за спиной закричал Фриссон:
- Чародей Савл! Как можешь ты быть столь жесток к такой восхитительной женщине! Ты просто настоящий зверь! Дама, не плачьте! Не плачьте, ибо я успокою вас, утешу!
- Я не могла... - хныкала нимфа, - не могла смириться... потому что... есть один, которого я... Почему мне стало так больно... вот здесь... в груди?
Фриссон издал отчаянный вопль:
- Чародей! Ты убил мою мечту! Убил мою мечту побыть хоть несколько часов наедине с нимфой!
- Вот как? - Совершенно обескураженный, я перевел взгляд на поэта.
Нимфа же, заливаясь слезами, посмотрела на меня.
- О да, он прав, ибо я пылаю любовью к благородному монаху, что теперь живет в моем доме. Что ты наделал, чародей? Теперь я не могу больше и думать о том, чтобы соединиться с каким-нибудь другим мужчиной, кроме него, а он не соблазнится на мои чары! О! Откуда эта боль? - И нимфа прижала изящную ручку к своей чудесной груди.
- Это у нее сердце болит, - поставил диагноз Жильбер.
- Сердце? У нимфы? - в ужасе уставилась на него Тимея. - О нет, только не это!
А что? Смысл в этом был. Ясное дело - зачем духу плодородия, готовому совокупляться с кем и с чем угодно, привязанность к какому-то конкретному мужчине - для такого духа это настоящее несчастье и болезнь.
Я решил выразиться более четко:
Ты всласть порезвилась, Тимея, довольно!
Ты станешь покладистым, кротким созданьем.
Ты больше не будешь грешить своевольем,
Ты будешь послушна моим приказаньям!
Нимфа в ужасе распахнула глаза.
- Ты что это такое говоришь? Ни один мужчина не может приказывать мне - это я могу что угодно приказывать любому мужчине.
- Больше не можешь, - жестко заявил я. - Теперь только попробуй не послушаться.
- Я ухожу! - объявила нимфа и повернулась ко мне спиной.
- Нет, ты останешься, - торопливо проговорил я.
Нимфа застыла на полушаге.
- Не могу... не могу решиться!
- Правильно, не можешь, - негромко сказал я. - Мое волшебство не дает тебе ослушаться.
На самом-то деле я только надеялся, что не дает, но ее-то мне с какой стати было просвещать?
- А я и сама умею колдовать! - вскрикнула Тимея. - Сейчас спою - и освобожусь!
- Ты бы лучше остереглась, - посоветовал я нимфе. - Только попробуй меня еще хоть капельку огорчить, за мной не заржавеет - я тебя еще душой снабжу.
Я, конечно, нагло блефовал - даже я, агностик, понимал, что сотворить душу под силу только Богу. Однако мое заявление заставило Тимею напрячься, и в ее глазах полыхнули огоньки страха.
- О нет! Ты не превратишь меня в смертную!
- Захочу - превращу, - заверил я ее. - Так что давай не будем обострять, ладно? А теперь пойдем, представишь нас тому человеку, что гостит у тебя.
Нимфа не на шутку встревожилась:
- Что вам от него надо?
- Нам нужен консультант. - Я старательно подбирал слова. - Насколько я понимаю, он в этом деле специалист.
- Да? В чем же это он, интересно, специалист?
Я смерил нимфу взглядом.
- Ни в чем таком, что интересовало бы тебя. Но, боюсь, и ты его ничему научить не можешь. Как говорится, у вас нет общих интересов.
- Нет, есть! - возмутилась нимфа. - Мне только надо ему это доказать!
Я не спускал с нее глаз.
- Но тебе это вряд ли удастся, верно?
Она покраснела и выкрикнула:
- Дело только во времени! Он же мужчина, не так ли? А всякий мужчина соблазнится мной, дай только время.
Фриссон за моей спиной жалобно мяукнул.
- А ты докажи, - огрызнулся я. - Познакомь нас с ним, но сначала выпусти моих друзей из клетки.
- Это с какой же стати? - взъерепенилась нимфа, по ее ноги сами пошли к клетке. Она не на шутку испугалась. - Как это? - воскликнула она. - Я этого не хочу!
- Зато я хочу, - нежно напомнил я. - Мое заклинание, помнишь?
- Ни один смертный чародей не властен надо мной! Тем более здесь, на моем собственном острове!
- Ну, это ты так говоришь, - все так же нежно промолвил я. - Мне очень жаль, что приходится так поступать, но на проведение длительного опыта у нас, боюсь, нет времени. - Фраза, спору нет, получилась лихая, да только опасаюсь, что объектом такого опыта, если бы он состоялся, был бы не кто иной, как я. - Ты только их выпусти, ну будь хорошей нимфочкой, ладно? А потом познакомь нас со своим гостем.
Мы миновали пропахший мускусом лес, оказались на лужайке, где среди прочих трав в изобилии росла мята, и увидели беседку нимфы.
Я не могу подобрать другого слова для описания этого жилища. Нет, наверное, с технической точки зрения это был дом, но, когда строят дом, деревья для постройки спиливают или рубят, а тут они просто рядышком росли, и пространства между ними можно было счесть чем-то вроде окошек. Вверху ветви сплетались между собой и образовывали прочную крышу, притом вечнозеленую. Зима тут явно выражалась не более чем в дождях, а от дождя такая крыша вполне защищала.
Ну, и еще, конечно, цветы. По каждому из древесных стволов вверх взбегала лиана, и каждую усеивали цветы всевозможных оттенков - голубые и лиловые орхидеи, алые и белые розы, желтые и оранжевые тыквенные цветы. Смотреть на беседку было радостно, а от цветочных ароматов кружилась голова.
Я просто представить себе не мог, как человек в такой атмосфере мог хоть чуточку работать, как мог помыслить о чем-нибудь, кроме секса.
Мы подошли к "парадной двери" - проему между двумя стволами, который был пошире остальных. Проем закрывала пышная ветка вечнозеленого дерева. Ветка отодвинулась, и мы оказались в спальне.
