На самом-то деле в беседке, кроме этой спальни, других комнат и не было. Пол единственной комнаты усеивали горы подушек. Да, там имелся столик - низенький, чтобы удобно было лечь рядом и облокотиться на римский манер. Кроме столика, я заметил еще два предмета с горизонтальной поверхностью. Первый представлял собой скорее всего туалетный столик, а второй - шкафчик для вина. У дальней стены довольно большое пространство было отгорожено висячим ковром - вероятно, там располагалась гардеробная. Правда, хозяйка жилища не очень-то любила одеваться, так же как и те, кто был выткан на ковре.
Но большую часть спальни занимала огромная кровать с толстенным матрасом - такой мягкой и уютной кровати я в жизни не видел. Если на то пошло, казалось, что вся комната звала в эту самую кровать. Просто не верилось, что какой-либо мужчина может отказаться от всего этого.
Тем более странно было видеть около одного из "окон" письменный стол и табуретку, а на столе - свиток пергамента, залитый лучами солнца, а за столом - монаха в коричневом балахоне, увлеченно что-то пишущего гусиным пером.
ГЛАВА 26
Я смотрел на него.
Наверное, он почувствовал мой взгляд - а может быть, услышал, как мы вошли, а какой же мужчина мог удержаться от взгляда на Тимею? Но увидел-то монах не нимфу, а меня, Фриссона - исхудавшего, со впалыми щеками, увидел изможденного Жильбера. Монах изумленно уставился на нас. Лицо у него было округлое, черты приятные, однако тут и там залегли морщины страданий. В волосах, обрамлявших выстриженную тонзуру, серебрилась седина. Но вот он радостно улыбнулся.
- Ну и компания! - воскликнул монах. - Вот это радость так радость!
- Вот уж радость нашел! - фыркнула Тимея. - Неужели ты можешь так просто отвлечься от меня, буквоед!
- Нет, - ответил монах и устремил на нимфу влюбленный взгляд. - Когда ты со мной, я не в силах надолго отвлечься на что бы то ни было, красавица. И тогда мне не нужна никакая компания. Однако новизна - это всегда приятно, а новое общество даже полезно. Оно вдохновляет.
Тимея от удовольствия покраснела и потупилась. Я вынужден был отдать должное галантности и дипломатичности монаха. Как он тонко ввернул про "вдохновение". Теперь и нимфа не откажется поддержать беседу. Бедняжка, она не понимала, что монах имел в виду исключительно творческое вдохновение!
- Садитесь! Садитесь! - пригласил нас монах и указал на низенький столик. - Можно им сесть, правда ведь, моя госпожа?
- Пусть садятся, - неохотно буркнула нимфа. - Только пусть долго не рассиживаются. Есть дела, которые мне надо обсудить с тобой с глазу на глаз.
Ну, это дело ясное. Уверен, эту тему она могла мусолить до бесконечности - о том, как бы им остаться наедине. Ну, так, чтобы совсем-совсем наедине.
- Конечно-конечно, - не стал спорить монах, встал из-за стола и присоединился к нам, а мы тем временем расселись по-турецки.
Унылик смущенно топтался в дверях.
Я бросил взгляд в сторону письменного стола. Последние научные изыскания - вот замечательная тема для беседы, пусть даже вам ответят так, что вы ни черта не поймете.
- Над чем вы сейчас работаете?
- Всего лишь переписываю требник, - ответил монах и, видимо, прочитав столь ярко выраженное разочарование на моей физиономии, тут же пустился в объяснения: - Это книга, в которой содержится мое послушание - все молитвы, которые я должен читать каждый день и обдумывать.
- Понятно, - кивнул я, - и сколько же времени это у вас отнимает? Сколько часов в день, я хотел спросить?
Монах пожал плечами.
- Не более часа.
Час? Целый час молитв каждый день? Я подавил дрожь и придумал новый вопрос:
- А зачем вы молитвы переписываете?
- О, это я делаю для того, чтобы не забыть их, - на тот случай, если добрая Тимея продержит меня здесь слишком долго.
- Продержу, - буркнула нимфа и скорчила гримаску. - Ты только и делаешь, что сидишь, уткнувшись носом в эту противную пыльную книжку.
- Увы! - кивнул монах и посмотрел в глаза нимфы. И вдруг я все понял. Это послушание было единственным, что не давало монаху поддаться чарам нимфы. Читал он, вероятно, куда дольше, чем час в день.
- Выпей, гость мой, - промурлыкала Тимея и поставила на стол сосуд с янтарной жидкостью.
В глубине сосуда сверкало золото, поверхность искрилась солнечными зайчиками. Если это и не было приворотное зелье, то по виду - оно самое.
- Как любезно с твоей стороны, - сказал монах. - Нальешь, красавица?
Тимея взяла сосуд и наклонилась над столиком. В это мгновение на нее посмотрел Жильбер и отвернулся. Фриссон же готов был отдать концы от страсти.
- Этим придется пить из одной чаши, добрый человек, а мы с тобой разделим другую. У меня всего две чаши.
- Ничего, мы обойдемся, - заверил я хозяйку и поднес чашу к губам.
Желудок мой, получив удар, подпрыгнул. А голова как будто вмиг лишилась затылка. Кокосовое молоко? Это точно! Ферментированное кокосовое молоко, крепостью в сто градусов, не меньше. Что-то вроде натурального "пинья колада", и вдобавок у напитка был цитрусовый привкус.
Фриссон потянулся за чашей, но тут до меня дошло, до чего мог довести любой напиток в доме Тимеи, и я прикрыл чашу ладонью.
- Не надо, парень, - сказал я, - тебе уже и без того худо.
И заработал злобный взгляд нимфы.
Монах не обратил на это никакого внимания.
- Что привело вас на этот остров? - поинтересовался он.
- Неверный ветер, - ответил я. - Но я изменил его направление.
Я-то ожидал, что монах удивится, станет подозрительно смотреть на меня, а он только кивнул, будто все понял.
- Стало быть, ты чародей, - сказал он.
По спине у меня пробежали мурашки. Этот парень был слишком догадлив.
- Да нет, не совсем так. На самом-то деле я даже не верю в волшебство. Просто притворяюсь, когда приходится, когда не оказывается другого выхода, - бывает, и прочту стишок-другой.
Монах удивленно улыбнулся. Я ощутил легкое раздражение, но вынужден был признаться: проистекало оно большей частью из стыда. Мне и самому показалось, что мое заявление прозвучало глуповато.
- Можно примириться с самим собой, - проговорил монах. - Но найти примирение сразу и с Богом, и с Сатаной невозможно.
- Погоди! - воскликнул я. - Сейчас ты начнешь утверждать, что середины не существует? Что всякий либо на сто процентов хороший, либо на сто процентов плохой? Спасибо, братец, не надо!
Взгляд монаха застыл. Он смотрел мне прямо в глаза, а у меня было такое чувство, словно он пытается заглянуть мне в мозг.
- Почему ты думаешь, - проговорил монах, - что я не принес последнюю клятву?
Настал мой черед гадать. Я смотрел на монаха и поспешно соображал, вспоминая все, что знал по средневековой истории. Я не был католиком, но толку-то - правда, я что-то такое припоминал про разницу между монахами и священниками. Я сказал "брат", а он решил, что я употребил его титул, или я так думал, что это и есть его титул или звание.
Или... или он хотел, чтобы Тимея думала, что его звание именно таково.
Вот как! Значит, брат пока не принес последней клятвы. Может быть, имелся в виду обет безбрачия?
Ладно. Я вовсе не собирался снимать завесу с его тайны.
- Ясно. Стало быть, вы не брат, а отец. Но вы не мой отец, святой отец!
- Но всякий священник - твой духовный отец.
- Только в том случае, если бы я принадлежал к вашей Церкви, а я к ней не принадлежу.
Жильбер вспомнил:
- Язычник!
Монах, не спуская с меня глаз, поднял руку.
- О нет, правоверный брат - ведь ты же брат, я вижу это по твоей тонзуре. Нет, наш друг на самом деле может быть истинным христианином, но принадлежать к восточной церкви. Не так ли, чародей?
Я попытался соображать быстрее. Насколько далеко на восток простиралось предположение монаха? В конце концов, церковь моих предков зародилась в Новой Англии, вернее - в самой Англии, а уж это было далеко-далеко на востоке от того места, где я находился сейчас, - если, конечно, не полениться и обогнуть почти весь земной шар.
- Другая секта, - кивнул я. - Другая ветвь христианства. Я был воспитан в ее лоне. Это точно.
Монах нахмурился, словно уловив примиренческий мотив, но сказал только:
- Не могу же я называть тебя просто "чародей". Мое имя - брат Игнатий. А твое?
- Его зовут чародей Савл, - встряла Тимея, решившая почему-то вмешаться в наш разговор. Я заметил, что спокойствия у брата Игнатия от этого не прибавилось. - А это его товарищи - сквайр Жильбер и шут Фриссон. А того урода гиганта, что топчется у дверей, он называет Уныликом.
- Похож, - кивнул брат Игнатий, с радостью отводя глаза от Тимеи и переводя на тролля. - Как это вышло, что он стал служить тебе?
- Он пытался съесть меня, когда я переходил через мост. А я впервые попал в вашу страну и ничего не знал о троллях. Совершенно случайно вызвал эльфов, а они наложили на тролля заклятие. Теперь он больше не ест людей и вдобавок обязан служить мне.
- А я-то думала, что это на нем за непонятное заклятие такое, - состроила гримаску Тимея. - Но мне показалось, я его сняла. Как же так вышло, что заклятие снова связало его? Ты не мог бы это объяснить, брат?
Конечно, Тимея не случайно переадресовала вопрос монаху. Из вежливости Игнатий вынужден был посмотреть на нимфу. Лишь на долю секунды взгляд монаха скользнул к декольте Тимеи, но тут же вернулся к лицу и как бы уцепился за него. Лицо монаха напряглось, и я понял, откуда взялись глубокие морщины. Он был верен всем своим обетам, но он столь страстно желал нимфу, что это причиняло ему почти физическую боль.
И она это тоже знала, ведьма такая! Улыбка ее подогрелась на несколько градусов, ресницы опустились, губы, казалось, стали еще более пухлыми и влажными. Она склонилась ближе к Игнатию, но тот, не отрываясь, смотрел ей в глаза. Я мог только восхищаться столь совершенным самоконтролем.
Фриссон застонал от страсти.
- Могу лишь высказать догадку, о прекрасная наша хозяйка, - произнес брат Игнатий чуть надтреснутым голосом. - Вероятно, наш друг, чародей Савл, вновь наложил это заклятие.
- Но как это ему удалось? - проворковала Тимея и дотронулась до руки монаха. - На моем острове должны властвовать мои, и только мои, чары.
Рука монаха не дрогнула, но он содрогнулся всем телом.
- Бывает такое волшебство, которое пересиливает любые чары независимо от того, где произнесены заклинания, милая хозяйка.
На слове "милая" голос его стал мягче и ласковее, но он продолжал смотреть Тимее в глаза. Между тем монах явно охрип, и в позе его чувствовалось напряжение.
- Но ведь есть такие заклинания, которые должны усиливаться, когда я рядом, - продолжала мурлыкать нимфа. - Разве они не главные здесь, в моем саду?
Монах отозвался почти что стоном:
- Нет, милая дама. Дело в том, что тот, кого заклинают, также может поспособствовать силе заклинания. Если тролль пожелал, чтобы заклятие было восстановлено, то его воля прибавилась к заклинанию чародея.
Тут можно было бы добавить, что, раз уж брат Игнатий твердо решил не поддаваться чарам Тимеи, она была бессильна, а Фриссон поддался этим самым чарам настолько, что нимфа могла из него хоть веревки вить.
Я не переставал восхищаться братом Игнатием. Либо сила его воли равнялась добродетели святого, либо он и сам был кем-то вроде волшебника. Я решил помочь ему.
- Все верно, - подтвердил я. - Понимаете, вышло так, что Унылик полюбил меня за время наших странствий. И он сам попросил восстановить заклятие.
Моя фраза дала возможность монаху отвернуться от Тимеи, и ее чары были тем самым разрушены. Она метнула в меня взгляд, похожий на удар кинжалом. Я почувствовал, как боль сверху донизу пронзила всю мою нервную систему. Но тут брат Игнатий произнес:
- Вот именно. Его воля придала силы твоему заклятию. И вышло так, что против власти Тимеи выступил не ты один, а сразу двое.
Уж не просит ли он меня о помощи?
- Похоже, вы много знаете о волшебстве, брат. Вероятно, вы тоже чародей?
Но он покачал головой:
- О нет, я только учусь, господин чародей.
