Правда, для Беркли тот факт, что мы не можем ни о чем судить наверняка, был всего лишь доказательством того, что все надо воспринимать, полагаясь на веру. А вот для остальных мысль о том, что вещи не существуют, если их нельзя воспринять, означает следующее: мы вынуждены жить в мире таком, каким он нам кажется, о таком, каким мы его ощущаем. Мы стараемся расширить границы нашего восприятия, и тут возникает вероятность того, что восприятие одной, двух, трех альтернативных реальностей - это всего-навсего галлюцинация. "Небеса солгали про нас, когда мы были малышами", - так сказал поэт. А другой поэт сказал:
"Есть многое на свете, что недоступно нашим мудрецам". Я считаю, что эта фраза Гамлета, оброненная в разговоре с Горацио, вполне справедлива.
Я столкнулся с очень неприятным выводом: к тому положению, в которое угодил я, вполне подходила как первая, так и вторая идея. Тот мир, который я ощущал, был, безусловно, реален во всех его проявлениях и устремлениях. И мне следовало иметь с ним дело и вести себя в нем так, словно он существует, поскольку этот мир определенно обращался со мной так, словно я существую. Доктор Джонсон утверждал, что ниспроверг доказательства Беркли тем, что поддел ногой булыжник. Вероятно, он хотел сказать, что раз булыжник отлетел в сторону, значит, имело место взаимодействие между ним и булыжником. А раз так, то, значит, и он, и булыжник находятся в одной и той же системе координат. Вот только он забыл упомянуть о том, что от удара у него заболел палец.
И у меня тоже - метафорически, конечно. Соверши я ошибку в заклинании, Унылик сожрал бы меня. Если бы сквайр Жильбер задремал во время ночного дежурства, какое угодно чудище могло выскочить из-за соседнего холма и наброситься на меня. О да, это могло быть иллюзией, но больно было бы по-настоящему! Как бы я ни рассматривал это чудовище, оно все равно могло бы меня прикончить.
Но верить в чудеса я не собирался! Пускай происходят кое-какие необъяснимые вещи, пускай они совпадают с прочитанными мной стихами, однако все это - случайные совпадения. Объяснить же все это я не могу только потому, что мне недостает знаний. Я принял твердое решение: нужно разузнать как можно больше об этом знакомо-незнакомом мире и ни в коем случае не поддаваться мысли о том, что я взаправду творю чудеса.
Но на всякий случай я решил все же сберегать стихи Фриссона.
И как раз перед тем, как провалиться в сон, я, помнится, подумал, что здорово ушиб палец о булыжник...
ГЛАВА 8
Стражники нещадно трясли меня, пытаясь впихнуть в камеру, а один из них говорил, что что-то тут не так. Я обернулся к нему с молчаливым упреком и жутко удивился: у него была физиономия тролля.
Я уставился на тролля, потом быстро огляделся, увидел костер и спящего по другую сторону от него Жильбера, увидел Фриссона, свернувшегося калачиком, и понял, что мне приснился сон. Когда же я посмотрел прямо перед собой, тролль не исчез, но теперь я хотя бы понимал, что это тролль.
- Мне опять пора дежурить?
Унылик покачал головой. Вид у него был взволнованный.
- Плохо! Плохо! - твердил он, тыкая верхними лапами во всех направлениях. Я нахмурился.
- Да что плохо-то?
- Не знаю. - Тролль повернулся, вытянул голову, всмотрелся в темноту. - А чую: плохо, плохо!
- У тебя такое предчувствие?
Унылик кивнул и поднял лапищи вверх. Я испуганно отполз назад, но тролль всего-навсего взял и почесал ладони.
- Колет сильно! Беда, беда!
- "Пальцы чешутся. К чему бы?" - процитировал я, но вовремя спохватился и не произнес вторую строчку - "к посещенью душегуба"18.
Я нехотя поднялся.
- Знаешь, я не слишком доверяю интуиции, тем более в этом мире. Сейчас мы... - И я умолк, не договорив, тревожно вглядываясь во тьму.
Поскольку от природы я был человеком далеко не бесстрашным, то решил окружить стоянку барьером, через который не могли бы перебраться сверхъестественные захватчики. Прошлой ночью рядом то и дело что-то гремело - хотя, может быть, это всего-навсего Фриссон во сне сочинял стишки. Сегодня мы шли медленно, большей частью из-за слабости поэта, и потому по-прежнему не ушли из мест, открытых всем ветрам. Правда, невысокие деревца росли тут в изобилии.
В общем, я сотворил коробку талька, рассыпал этот тальк по кругу около стоянки и процитировал конец погребальной песни из шекспировского "Цимбелина" с кое-какими купюрами:
Тебя заклинать пусть никто не посмеет,
Ничье колдовство пусть тебя не тревожит,19
Все злобные духи от этого круга
Пусть быстро бегут, приближаться не смея.
Я рассудил так: если какой-нибудь призрак захочет подобраться поближе, стихотворение не даст ему войти в очерченный круг. И вот теперь как раз за линией белого порошка от земли поднялось облачко туманной дымки.
Потом оно стало плотнее и преобразилось в человеческую фигуру, причем в фигуру, я бы сказал, обезображенную. Физиономия у призрака была вся в синяках и опухшая, одна глазница пуста, руки повисли как плети, одна нога выворочена назад почти что на сто восемьдесят градусов. Сквозь прорехи в ветхом балахоне виднелись кровоподтеки на груди и животе.
- Ой, призрак! - сдавленно проговорил Жильбер с той стороны костра. Наверное, мы с Уныликом все-таки шумели сильнее, чем нам казалось. Сквайр взволнованно и даже восхищенно добавил: - Это тень какого-то бедняги, скончавшегося под пытками.
Я очень обрадовался, что сквайр проявил к призраку такой неподдельный интерес. Что до меня, то мне было мерзко и тошно.
А привидение бродило по кругу и стонало. Цепи, прикованные к кандалам, звякали и скрипели.
- Бе-ре-ги-тесь! - подвывал призрак. - О глупые смертные, бе-ре-ги-тесь! Бегите! Прячьтесь!
Я собрал все свое мужество и крикнул:
- Знаешь, что-то меня не очень тянет трогаться с места, когда ты шастаешь вокруг нас!
- О каменное сердце! - взвыл призрак. - Зачем ты потешаешься над страдающей душой! О мои собратья по несчастью, восстаньте! Восстаньте все, погибшие под пытками! Духи, привязанные к этому миру, ставшие его рабами по воле колдуньи, явитесь и проучите этих тупоголовых смертных!
Мне пришлось обернуться, чтобы проследить за его маневрами. Уголком рта я приказал Унылику:
- Не своди глаз с того места, откуда он появился. Тролль в ответ только простонал, но я понял: чем сильнее он испугается, тем храбрее будет драться. Или будет драться или... или удерет.
Вот бы мне удрать...
Ночную тишину наполнила жуткая какофония из стонов и воплей. Сначала они звучали тихо, потом становились все громче, и вокруг нашей стоянки возникали все новые и новые призраки.
- Покиньте свое злокозненное убежище! - вещал первый призрак. - Вернитесь туда, откуда пришли! Знайте же, если вы будете противиться королеве Сюэтэ, вы станете такими, как я, - тенью души несчастного, погибшего в мучительной агонии!
Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица. Я вспомнил, как предупреждал меня командир Жильбера о злобной королеве-колдунье, которая правит этой страной... Каким же, интересно, образом я ухитрился привлечь к себе ее внимание? И какого черта ер от меня надо?
"Какого черта" - я так сказал?
Да ну. Ерунда! Это просто такое выражение. В общем, я очень храбро заговорил с призраками. То есть мне казалось, что храбро, а вообще-то получалось какое-то карканье.
- Значит, меня должна устрашить мысль о жуткой смерти, которая станет наказанием за одно то, что я только помыслю! Уйти из Аллюстрии? Забыть про королеву?
- Воистину так! - взвыл призрак, перекричав целый хор своих стонущих и причитающих соратников. - Я повиновался королеве душой и телом, и все же она подвергла меня страшным пыткам только ради своего удовольствия. Я кричал от боли, а она жмурилась от наслаждения. Когда же я скончался в мучениях, она взяла мою душу и превратила ее в вечного раба своей воли.
Тут меня зазнобило. Я уж и ругал себя, и пытался убедить, что все происходящее галлюцинация, все равно было страшно.
- Это правда, - подтвердил Жильбер, вставая на ноги. - Сюэтэ пытает людей ради собственного удовольствия каждый день,
Садистка. Я должен был сражаться с садисткой самого мерзкого пошиба, а все зачем?
А затем, чтобы вернуться домой. Предпочтительно - живым.
Я постарался отрешиться от душераздирающих воплей, сотрясавших воздух, и выкрикнул:
- Подите прочь! В потустороннем мире полно места - нечего вам тут околачиваться! А когда вы умрете, королева потеряет над вами власть!
- Несчастный смертный, как мало ты знаешь! - возопил еще один призрак, выплывший из-за спины первого. Этот был в точности иллюстрация из учебника по анатомии: никакой кожи, сплошные мышцы и сухожилия. - Она имеет власть, данную ей Сатаной, и может упросить своего повелителя отдать ей тех, кто обратил сердца свои ко Злу!
- Но во власть дьявола вы угодили исключительно по своей вине!
- Воистину так, - согласился призрак. - Вот я искал власти - одной только власти. Еще будучи маленьким мальчиком, я поклялся сделать все, что бы мне ни повелел дьявол, лишь бы только получить власть - и я получил ее. Сначала - над крестьянами, а потом - над солдатами. Но Сюэтэ избрала меня жертвой своих низменных услад, и я погиб в страшных муках. Я кричал, Я умолял своего повелителя, Сатану, дать мне власть и над этой мерзкой колдуньей. Я кричал, а Сюэтэ произнесла заклинание и овладела моей душой. В последний миг я выкрикнул слова покаяния, но было поздно. Сюэтэ завладела мной, и теперь мне никуда от нее не деться!
Меня затошнило, но я сдержался. Понимаете, мне действительно всех их было жалко, пускай даже при жизни они были настоящие ехидны. О, пожалуй, это было самое убедительное свидетельство того, что грешить не стоит. Увы, я хорошо знал, как грешен сам, и понимал, что борец со злом из меня весьма посредственный.
- Не опасайся, чародей Савл, - услышал я голос Жильбера. - Они не смогут коснуться тебя - ты в заколдованном кругу.
Я обернулся.
- Ты прав. Но почему тогда Сюэтэ натравила их на нас? Только для того, чтобы удостовериться, что мы не спим и завтра будем настолько слабы, что попадем к ней в лапы? Что-то не верится!
- Мне тоже не верится, - согласился юноша. - Может быть, они пытаются напугать тебя и соблазном перетянуть на свою сторону?
- Ну, это просто дребедень какая-то. - Я обернулся к привидениям, борясь с бушующей в душе бурей чувств. - Но что интересно. Как Сюэтэ узнала, что я здесь, а не где-нибудь еще? Хрустальные шарики? Лужицы чернил?
Да какая вообще-то разница?
- Подите прочь и скажите своей хозяйке, что напугать меня вам не удалось.
Стоны призраков превратились в рев, они принялись биться о невидимый барьер, словно мотыльки о стекло керосиновой лампы. Лица их обезобразили страх и гнев.
А я обернулся к сквайру.
- Тут наверняка что-то еще, кроме попытки напугать меня.
- Скорее всего, - согласился Жильбер. - А то бы они уже смылись, как только поняли, что ты не боишься.
- Точно, - кивнул я и указал на беснующихся призраков. - Ей-богу, они пытаются напасть на нас, но никак не могут к нам пробиться.
- Это совершенно очевидно, - проговорил сквайр и развернулся к невидимому барьеру. Правда, я не сказал бы, что вид у него был самый спокойный и решительный. - Но вот ведь еще что... Они не могут проникнуть сюда, но и мы не можем вырваться отсюда.
Я сам почувствовал, как округляются у меня глаза.
- Но тогда... это значит, что кто-то пытается удержать нас здесь, чтобы мы больше никуда не ушли, покуда...
Но тут мрак рассекло зеленое пламя, и весь склон залило таинственным светом. Свет мерцал и приближался, и призраки в ужасе застонали. Я увидел крошечных человечков в капюшонах, они несли факелы, и эти факелы подсвечивали снизу лицо высокой и очень толстой женщины в просторном платье. На пальцах у нее сверкали кольца, голову венчала изящная корона.
