их. Их было только двое такого возраста во всем замке, а... - он улыбнулся
и горько рассмеялся, - я был чудом, взрослым, который был меньше, чем они.
Бром улыбнулся, откинув голову и глядя сквозь камни коридора на давно
умершие годы.
- Они оба были тогда невинны, Род Гэллоуглас! Да, так невинны и так
счастливы! И он поклонялся ей, он рвал ей цветы на венок, хотя садовник
бранил его. Ей докучает солнце - он сделает ей полог из листьев! Она
разбила хрустальный кубок миледи - он не задумываясь возьмет вину на себя.
- Избаловал ее до испорченности, - проворчал Род.
- Да, но не он первый разыгрывал перед ней Тома дурака, ибо даже
тогда она была самой прекрасной принцессой, Род Гэллоуглас. И все же над
их счастьем нависала темная мрачная тень - четырнадцатилетний паренек,
наследник замка и владений - Ансельм Логайр. Он смотрел на них с башни,
следил, как они играли в саду, с кривящимся и крайне угрюмым лицом, и один
во всей стране ненавидел Катарину Плантагенет - почему, никто не может
сказать.
- И он по-прежнему ненавидит ее?
- Да, и тем самым позволяет нам желать милорду Логайру долгой жизни.
Почти пять лет ненависть Ансельма мучила его, но потом он, наконец-таки,
восторжествовал. Ибо северные лорды наконец-то были подавлены и отец
призвал ее обратно к себе, сюда, в свой замок. И тогда они дали обет, Туан
и Катарина, она в одиннадцать лет, он - в двенадцать, что они никогда не
забудут друг друга, что она будет ждать, когда он приедет за ней.
Бром печально покачал головой. - Он приехал за ней, отрок
девятнадцати лет, золотой принц, примчавшийся с юга на огромном белом
скакуне, широкоплечий, златовласый и красивый, с мускулами заставляющими
язык любой женщины заплетаться и прилипать к небу, трубадур с лютней за
плечами и шпагой на боку, с тысячей экстравагантных похвал ее красоте. А
его смех был таким же чистым, сердце - таким же открытым, как и тогда,
когда ему было двенадцать.
Он улыбнулся Роду.
- Ей было восемнадцать, Род Гэллоуглас, и жизнь ее была спокойной и
гладкой, как летний ручей. Восемнадцать лет, и созрела для мужа, и голова
ее была полна легкомысленных призрачных мечтаний, коим юную девушку учат
баллады и книги.
Взгляд его сделался острым, но голос остался мягким, странно
разносившимся в гулкой пустоте.
- Разве у тебя никогда не было мечты о принцессе, Род Гэллоуглас?
Род обжег его взглядом и с трудом сглотнул.
- Продолжай, - сказал он.
- Что тут говорить? Она, конечно, полюбила его, какая бы женщина не
полюбила? Он не знал, для чего существуют женщины и был готов поклясться,
что и она тоже не знала, но могло выйти так, что им вместе может быть
суждено было это познать, можешь не сомневаться, что у них был верный
шанс.
Нахмурясь, он покачал головой.
- Если бы случилось так, это увенчало бы последние дни ее юности, ибо
именно той весной умер ее отец и скипетр перешел в ее руки.
Он замолк, меряя коридор шагами, и молчал столь долго, что Род
почувствовал необходимость что-то сказать.
- Здесь нет никакой причины для ненависти, Бром О'Берин.
- О, да! Но выслушай до конца эту печальную повесть, ибо только когда
на ее голове оказалась корона, Катарина вдруг увидела, что Туан был вторым
сыном, что он, таким образом, наследовал только лишь честь семьи, но не
более. Тогда она заявила, что он никогда не любил ее, что он только желал
ее трона, и что она больше не желает знать его, и в гневе и в презрении
она отослала его прочь - без должной причины, как казалось, хотя только
они вдвоем могли знать всю правду об этом. Она изгнала его в дикие земли,
объявив награду за его голову, чтобы он не вернулся, и предоставила ему
жить среди зверолюдей и эльфов или умереть.
Он снова замолчал.
- Милорд Логайр поднялся в гневе, - поторопил его Род.
- Да, - проскрежетал Бром. - А с ним и его вассалы и половина
королевства заодно. "Если Туан потерпел неудачу в своих ухаживаниях - он
заслужил гнев и презрение! - молвил лорд Логайр. - Но изгнание полагается
только за измену!".
"А разве это не измена - посягать на мою корону!" - горячо молвила в
ответ Катарина.
Тогда Логайр встал высоко в холодной гордости и заявил, что Туан
искал только любви Катарины, но слова его прозвенели в пустоте, ибо тот,
за кого Катарина выйдет замуж должен царствовать, это-то и сказала
Катарина.
Тогда Логайр печально произнес, что его сын был бы не изменником, а
всего лишь дураком, который ухаживал за глупым избалованным ребенком, и
тут Катарина снова была готова закричать "Измена!", но я помешал ей
сделать это.
- И все же ты продолжаешь утверждать, что она любит и Туана, и
Логайра?
- Да.
- Тогда, почему же такая резкость?
Бром снова замкнулся в молчании. Род прочистил горло и сказал:
- Туан, кажется, слишком долго оставался изгнанником...
- Да, - углы рта Брома опустились. - Этот дурак поклялся, что будет
постоянно неподалеку от нее, даже если за это поплатится головой. Но
награда за его голову принуждает его жить, как убийцу и вора.
Род кисло улыбнулся.
- И где-то он приобрел идею о том, что нищие вызовут меньше хлопот,
если кто-то позаботится о них.
Бром кивнул.
- И таким образом, - подытожил Бром, - нищие стали некоторой силой,
но Туан клянется, что он бросит все свои войска охранять тыл королевы. Он
утверждает, что по-прежнему любит ее, и что будет любить королеву, даже
если она отрубит ему голову.
- А она, конечно, - рассудил Род, - утверждает, что нет ни одной
причины в мире, по которой бы он должен ненавидеть ее.
- И в этом она права, несмотря на все, я думаю, что Туан все-таки
любит ее.
Они подошли к двери караульной. Род положил руку на засов и улыбнулся
Брому О'Берину, улыбнулся и печально покачал головой.
- Безмозглые! - произнес он. - Оба! Что она, что он!
- И самые нежно любящие враги, - улыбнулся Бром с оттенком
раздражения. - А вот и твоя квартира. Спокойной ночи.
Бром круто повернулся и удалился строевым шагом.
Род молча смотрел ему вслед, качая головой и мысленно ругая себя.
- Ну и дурак же я, - пробормотал он себе под нос. - Я-то думал, что
он стоял за нее от того, что в нее влюблен. А, ладно, Векс, бывает,
ошибается...
Большая свеча в казарме догорела до огарка. Время в Грамарие
измерялось по огромным свечам в красно-белую полоску - шесть красных колец
и шесть белых. Одна свеча зажигалась на рассвете, другая - двенадцать
часов спустя.
Согласно этой свече, было три часа утра. Веки Рода внезапно сделались
очень тяжелыми. Они казались прямо-таки свинцовыми, когда он вспомнил, что
час в Грамарие равен приблизительно одному часу и двадцати минутам
галактического стандарта.
Он доплелся до своей койки и споткнулся. Предмет, о который он
споткнулся, издал приглушенный звук. Род совсем забыл, что Большой Том
спал в ногах его постели на полу.
Великан сел, зевнув и почесываясь, поднял голову и увидел Рода.
- А, добрый вечер, мастер. Который час?
- Девятый час ночи, - ответил Род. - Спи себе, Большой Том. Я не
хотел тебя будить.
- Да я здесь именно для того, мастер. - он потряс головой, сбрасывая
с себя остатки сна.
Что было несколько странно, поскольку глаза у него были вполне
бодрствующими. В мозгу у Рода сработал синапс, и он стал вполне
действенным и осторожным, словно подрывной элемент.
Поэтому, чтобы не возбуждать у Большого Тома подозрений, он попытался
даже казаться более сонным, чем был.
- Это была большая ночь, Большой Том, - сонно пробормотал он и упал
лицом на койку.
Он надеялся, что Большой Том оставит дело таким, как есть, и вернется
ко сну, но он услыхал вместо этого глухой теплый смешок с подножья
постели, и Большой Том принялся стаскивать с Рода сапоги.
- Немного покуролесил, а, мастер? - шепотом спросил он. - Да и
деваха-другая за поясом, ручаюсь.
- Разбуди меня при зажигании свечи, - пробубнил в подушку Род. - Я
должен ждать выхода королевы к завтраку.
- Да, мастер, - Большой Том стянул второй сапог и, посмеиваясь,
улегся.
Род ждал, пока он снова захрапел, затем приподнялся на локтях и
оглянулся через плечо. В общем, этот большой увалень казался вполне верным
и восхитительно глупым, но бывали времена, когда Род гадал...
Он дал голове плюхнуться обратно на подушку, закрыл глаза и приказал
себе уснуть.
К несчастью, сегодня ночью положение "дух выше материи" не
срабатывало. Все его чувства казались обостренными выше максимума. Он был
готов поклясться, что ощущает каждую нить в подушке под щекой, слышит
грызущую плинтус мышь, квакающую во рву лягушку, доносимый ветром веселый
смех.
Веки его распахнулись.
Веселый смех?
Он скатился с постели и подошел к высокой щели окна. Кто же, черт
побери, мог гулять в такое время?
Луна стояла за зубчатой северной башней, через ее поверхность
проносились силуэты, юные фигуры кружились в трехмерном танце, казалось,
они оседлали помело.
Ведьмы... и колдуны... в северной башне...
Род начал подниматься по истертым ступенькам винтовой лестницы башни.
Гранитные стены, казалось, становились все ближе и ближе, чем выше он
поднимался. Он напоминал себе, что, будучи, провозглашенным эльфами
чародеем - безмозглые негодники! - он подходил для членства в этом
обществе.
Но его желудок не принимал сообщения, он все еще требовал лекарства,
во рту у него совсем пересохло. Разумеется, эльфы его одобрили, но
уведомили ли они об этом колдунов и ведьм?
Снова вспыхнули все старые сказки его детства, свободно перемешанные
с обрывками сцен с ведьмами из "Макбета". Теперь, когда он поразмыслил над
этим, он что-то не мог вспомнить ни единого примера филантропствующей
ведьмы, кроме Доброй Глинды, волшебницы из страны Оз, а ее, собственно,
нельзя было назвать ведьмой.
В его пользу одно: эти колдуны и ведьмы казались достаточно
счастливыми. Музыка, плывшая по лестнице, была старой ирландской джигой и
была прослоена смехом - молодым и жизнерадостным.
Стена перед ним пылала от факельного света. Он повернул за последний
изгиб спирали и вошел в большую башенную комнату.
В разгаре был круговой, или скорее, шаровой танец, своего рода
трехмерный хоровод, сквозь тучи факельного дыма он мог разглядеть пары,
танцующие на стенах, на потолке, в воздухе и, при случае, на полу. Тут и
там были кучки щебечущих, хихикающих людей. Одежда их была яркой до
предела - ну, черт возьми, она была попросту крикливой. Большинство из них
держали кружки, наполняемые из большого бочонка рядом с лестницей.
Они все были молоды, чуть ли не подростки. Он не мог найти ни одного
лица, выглядевшего достаточно взросло, чтобы голосовать.
Он остановился на пороге, охваченный отчетливым ощущением, что ему
здесь не место. Он чувствовал себя, словно классная дама на выпускном балу
в средней школе - необходимым злом.
Юнец, починающий бочонок, увидел Рода и ухмыльнулся.
- Привет! - крикнул он. - Ты опоздал с приходом.
В руку Рода шлепнулась полная кружка.
- Я не знал, что приду, - смущенно пробормотал Род.
- Будь спокоен, зато мы знаем, - усмехнулся юноша. - Молли это
предвидела, но она сказала, что ты будешь здесь полчаса назад.
- Сожалею, - глаза Рода чуть остекленели. - Столкнулся с парой
препятствий.
- А, не думай об этом, то был ее неверный вызов, а не твой, из-за
вина, несомненно. И все же, мы ждали тебя с тех пор, как ты переступил
