чей по следам шла другая: ночью 14 июля загорелся их город и выгорел
весь; не осталось ни одного дерева, а каменные церкви распались, и стены
каменные попадали во многих местах; людей много погорело: по некоторым
известиям, 700 человек, по другим - гораздо больше, духовных и мирян,
потому что с одной стороны огонь, а с другой - боялись татар; казны и
всякого товара сгорело множество, ибо из разных городов собрались тогда
жители в Москву и сели в осаде. Великие княгини Софья и Марья с детьми и
боярами уехали в Ростов; по некоторым же известиям, великая княгиня
Софья отправилась было сначала в Тверь, но от реки Дубны была возвращена
назад Шемякою. Между тем в Москве после отъезда княгинь поднялось волне-
ние: те, которые могли бежать, хотели оставить Москву; но чернь, собрав-
шись, прежде всего начала строить городовые ворота, хотевших бежать хва-
тали, били, ковали и тем прекратили волнение: все вместе начали укреп-
лять город и готовить лес для постройки домов.
Между тем победители-татары подошли было к Владимиру, но не решились
на приступ и удалились сперва к Мурому, потом к Нижнему, откуда Улу-Мах-
мет со всею Ордою и пленным великим князем отступил к Курмышу, отправив-
ши посла своего Бегича к Шемяке, который мог теперь думать, что благоп-
риятная судьба внезапною развязкою дает ему желанное торжество. Он при-
нял посла с большою честию и отпустил его, по выражению летописца, "со
всем лихом на великого князя" и вместе с Бегичем отправил к хану своего
посла, дьяка Дубенского, хлопотать о том, чтоб Василию не выйти на вели-
кое княжение. Но хан хотел кончить дело как можно скорее, как можно ско-
рее получить выгоды от своей победы; думая, что посол его, долго не
возвращавшийся от Шемяки, убит последним, Махмет вступил в переговоры с
своим пленником и согласился отпустить его в Москву. Касательно условий
освобождения свидетельства разногласят: в большей части летописей сказа-
но: "Царь Улу-Махмет и сын его утвердили великого князя крестным целова-
нием, что дать ему с себя окуп, сколько может"; но в некоторых означена
огромная сумма - 200000 рублей, намекается также и на другие какие-то
условия: "А иное бог весть, и они между собою"; во всяком случае трудно
согласиться, чтоб окуп был умеренный. Летописи единогласно говорят, что
с великим князем выехали из Орды многие князья татарские со многими
людьми. И прежде Василий принимал татарских князей в службу и давал им
кормление - средство превосходное противопоставлять варварам варваров
же, средство, которое Россия должна была употреблять вследствие самого
своего географического положения; но современники думали не так: мы ви-
дели, как они роптали, когда при отце Василия давались литовским князьям
богатые кормления; еще более возбудили их негодование подобные поступки
с татарами, потому что в них не могла еще тогда погаснуть сильная нена-
висть к этому народу, и когда к тому еще были наложены тяжкие подати,
чтоб достать деньги для окупа, то неудовольствие обнаружилось в самых
стенах Москвы: им спешил воспользоваться Шемяка. Теперь больше чем ког-
да-либо Юрьевич должен был опасаться Василия, потому что посол его к ха-
ну был перехвачен, и великий князь знал об его замыслах; но, занятый де-
лами татарскими, он не мог еще думать о преследовании Димитрия. Послед-
ний спешил предупредить его и начал сноситься с князем Борисом тверским
и можайским князем Иваном Андреевичем, у которого хотя прежде и было не-
удовольствие с великим князем, однако потом заключен был мир: Василий
дал ему Козельск с волостями, и можайский князь вместе с братом, как мы
видели, находились в Суздальской битве. Шемяка сообщил князьям слух, ко-
торый носился тогда, об условиях Василия с ханом Махметом: шла молва,
будто великий князь обещал отдать хану все Московское княжество, а сам
удовольствовался Тверью. Князья тверской и можайский поверили или сочли
полезным для себя поверить и согласились действовать заодно с Шемякою и
московскими недовольными, в числе которых были бояре, гости и даже чер-
нецы, а главным двигателем был Иван Старков; из бояр Шемякиных главными
советниками летописец называет Константиновичей, из которых после на
видном месте является Никита Константинович.
В 1446 году московские недовольные дали знать союзным князьям, что
Василий поехал молиться в Троицкий монастырь; Шемяка и Можайский ночью
12 февраля овладели врасплох Москвою, схватили мать и жену великого кня-
зя, казну его разграбили, верных бояр перехватали и пограбили, пограбили
также многих граждан, и в ту же ночь Можайский отправился к Троице с
большою толпою своих и Шемякиных людей. Великий князь слушал обедню 13
числа, как вдруг вбегает в церковь рязанец Бунко и объявляет ему, что
Шемяка и Можайский идут на него ратию. Василий не поверил ему, потому
что Бунко незадолго перед тем отъехал от него к Шемяке. "Эти люди только
смущают нас, - сказал великий князь, - может ли быть, чтобы братья пошли
на меня, когда я с ними в крестном целовании?" - и велел выбить Бунка из
монастыря, поворотив его назад. Не поверивши Бунку, великий князь пос-
лал, однако, на всякий случай сторожей к Радонежу (на гору), но сторожа
просмотрели ратных людей Можайского, ибо те увидали их прежде и сказали
своему князю, который велел собрать много саней, иные с рогожами, другие
с полостями, и положить в них по два человека в доспехах, а третьему ве-
лел идти сзади, как будто за возом. Въехавши на гору, ратники выскочили
из возов и перехватали сторожей, которым нельзя было убежать, потому что
тогда снег лежал на девять пядей. Забравши сторожей, войско Можайского
пошло тотчас же к монастырю. Великий князь увидал неприятелей, как они
скакали с Радонежской горы к селу Клементьевскому, и бросился было на
конюшенный двор, но здесь не было ни одной готовой лошади, потому что
сам он прежде не распорядился, понадеявшись на крестное целование, а лю-
ди все оторопели от страха. Тогда Василий побежал в монастырь, к Троиц-
кой церкви, куда пономарь впустил его и запер за ним двери. Тотчас после
этого вскакали на монастырь и враги; прежде всех въехал боярин Шемякин
Никита Константинович, который разлетелся на коне даже на лестницу цер-
ковную, но, как стал слезать с лошади, споткнулся об камень, лежащий на
паперти, и упал: когда его подняли, то он едва очнулся, шатался точно
пьяный и побледнел как мертвец. Потом въехал на монастырь и сам князь
Иван и стал спрашивать, где князь великий. Василий, услыхав его голос,
закричал ему из церкви: "Братья! помилуйте меня! Позвольте мне остаться
здесь, смотреть на образ божий, пречистой богородицы, всех святых; я не
выйду из этого монастыря, постригусь здесь", - и, взявши икону с гроба
св. Сергия, пошел к южным дверям, сам отпер их и, встретив князя Ивана с
иконою в руках, сказал ему: "Брат! Целовали мы животворящий крест и эту
икону в этой самой церкви, у этого гроба чудотворцева, что не мыслить
нам друг на друга никакого лиха, а теперь не знаю, что надо мною делает-
ся?" Иван отвечал: "Государь! если мы захотим сделать тебе какое зло, то
пусть это зло будет над нами; а что теперь делаем, так это мы делаем для
христианства, для твоего окупа. Татары, которые с тобою пришли, когда
увидят это, облегчат окуп".
Василий, поставив икону на место, упал пред чудотворцевым гробом и
стал молиться с такими слезами, воплем и рыданием, что прослезил самих
врагов своих. Князь Иван, помолившись немного в церкви, вышел вон, ска-
завши Никите: "Возьми его". Великий князь, помолившись, встал и, огля-
нувшись кругом, спросил: "Где же брат, князь Иван?" Вместо ответа подо-
шел к нему Никита Константинович, схватил его за плеча и сказал: "Взят
ты великим князем Димитрием Юрьевичем". Василий сказал на это: "Да будет
воля божия!" Тогда Никита вывел его из церкви и из монастыря, после чего
посадили его на голые сани с чернецом напротив и повезли в Москву; бояр
великокняжеских также перехватали, но о сыновьях, Иване и Юрии, бывших
вместе с отцом в монастыре, даже и не спросили. Эти малолетные князья
днем спрятались вместе с некоторыми из слуг, а ночью убежали в Юрьев, к
князю Ивану Ряполовскому, в село его Боярово; Ряполовский, взявши их,
побежал вместе с братьями Семеном и Димитрием и со всеми людьми своими в
Муром и там заперся.
Между тем великого князя привезли в Москву на ночь 14 февраля и поса-
дили на дворе Шемякине; 16 числа на ночь ослепили и сослали в Углич
вместе с женою, а мать, великую княгиню Софью Витовтовну, отослали на
Чухлому. В некоторых летописях приведены причины, побудившие Шемяку ос-
лепить Василия: "Зачем привел татар на Русскую землю и города с волостя-
ми отдал им в кормление? Татар и речь их любишь сверх меры, а христиан
томишь без милости; золото, серебро и всякое имение отдаешь татарам, на-
конец, зачем ослепил князя Василия Юрьевича?" Услыхавши об ослеплении
великого князя, брат жены его, князь Василий Ярославич, вместе с князем
Семеном Ивановичем Оболенским убежали в Литву. Мы видели литовских кня-
зей в Москве, теперь видим явление обратное: и великие князья литовские
принимают московских выходцев точно так же, как московские принимали ли-
товско-русских, - с честию, дают им богатые кормления: так, Василию
Ярославичу дали Брянск, Гомель, Стародуб, Мстиславль и многие другие
места. Из бояр и слуг Васильевых одни присягнули Шемяке, другие убежали
в Тверь; всех отважнее поступил Федор Басенок, объявивший, что не хочет
служить Шемяке, который за это велел заковать его в железа; но Басенок
успел вырваться из них, убежал в Коломну, подговорил там многих людей,
разграбил с ними Коломенский уезд и ушел в Литву к князю Василию Яросла-
вичу, который отдал ему и князю Семену Оболенскому Брянск.
Шемяка видел, что не может быть покоен до тех пор, пока сыновья Васи-
лия находятся на свободе в Муроме с многочисленною дружиною, но не смел
послать против них войско, боясь всеобщего негодования против себя, и
придумал следующее средство: призвал к себе в Москву рязанского епископа
Иону и стал говорить ему: "Батюшка! поезжай в свою епископию, в Муром, и
возьми на свою епитрахиль детей великого князя Василия, а я с радостию
их пожалую, отца их выпущу и вотчину дам достаточную, чем будет им можно
жить". Владыка отправился в Муром и передал Ряполовским слова Шемяки. Те
начали думать: "Если мы теперь святителя не послушаем, не пойдем к князю
Димитрию с детьми великокняжескими, то он придет с войском и город
возьмет; тогда и дети, и отец их, и мы все будем в его воле". Решившись
исполнить требование Шемяки, они сказали Ионе: "Мы не отпустим с тобою
детей великокняжеских так просто, но пойдем в соборную церковь, и там
возьмешь их на свою епитрахиль". Иона согласился, пошел в церковь, отс-
лужил молебен богородице, взял детей с пелены от пречистой на свою епит-
рахиль и поехал с ними к Шемяке в Переяславль, куда прибыл 6 мая. Шемяка
принял малюток ласково, позвал на обед, одарил; но на третий день отос-
лал к отцу, в Углич, в заточение. Тогда Ряполовские, увидев, что Шемяка
не сдержал своего слова, стали думать, как бы освободить великого князя
из заточения. В этой думе были с ними вместе: князь Иван Васильевич
Стрига-Оболенский, Иван Ощера с братом Бобром, Юшка Драница, которого
прежде мы видели воеводою нижегородским, Семен Филимонов с детьми, Ру-
салка, Руно и многие другие дети боярские. Они сговорились сойтись к Уг-
личу в Петров день, в полдень. Семен Филимонов пришел ровно в срок, но
Ряполовские не могли этого сделать, потому что были задержаны отрядом
Шемяки, за ними посланным; они разбили этот отряд, но, зная, что уже
опоздали, двинулись назад по Новгородской области в Литву, где соедини-
лись с прежними выходцами, а Филимонов пошел опять к Москве.
Шемяка испугался этих движений в пользу пленного Василия, послал за
