Не покажется ли теперь читателю, что мы постепенненько взобрались на
вершину второго рога -- и, пожалуй, он повыше первого? и пожалуй, поострей?
Но мнения расходятся. Старые лагерники в одни голос признают Владимирский
ТОН 50-х годов [курортом]. Так нашел Владимир Борисович Зельдович,
присланный туда со станции Абезь, и Анна Петровна Скрипникова, попавшая туда
(1956 год) из кемеровских лагерей. Скрипникова особенно была поражена
регулярной отправкой заявлений каждые десять дней (она стала писать... в
ООН) и отличной библиотекой, включая иностранные языки: в камеру приносят
полный каталог и составляешь годовую заявку.
А еще же не забудьте и гибкость нашего Закона: приговорили тысячи женщин
("жен") к тюрзаку. Вдруг свистнули -- всем сменить на лагеря (на Колыме
золота недомыв!) И сменили. Без всякого суда.
Так [[есть]] ли еще тот тюрзак? Или это только лагерная прихожая?
И вот тут только -- только здесь! -- должна была начаться эта наша глава.
Она должна была рассмотреть тот мерцающий свет, который со временем, как
нимб святого, начинает испускать душа одиночного арестанта. Вырванный из
жизненной суеты до того абсолютно, что даже счет преходящих минут даёт
интимное общение со Вселенной, -- одиночный арестант должен очиститься от
всего несовершенного, что взмучивало его в прежней жизни, не давало ему
отстояться до прозрачности. Как благородно тянутся пальцы его рыхлить и
перебирать комки огородной земли (да, впрочем асфальт!..). Как голова его
сама запрокидывается к Вечному Небу (да, впрочем, запрещено!..). Сколько
умильного внимания вызывает в нём прыгающая на подоконнике птичка (да,
впрочем намордник, сетка и форточка на замке...). И какие ясные мысли, какие
поразительные иногда выводы он записывает на выданной ему бумаге (да,
впрочем только если достанешь из ларька, а после заполнения сдать навсегда в
тюремную канцелярию...).
Но что-то сбивают нас ворчливые наши оговорки. Трещит и ломается план
главы, и уже не знаем мы: в Тюрьме Нового Типа, в Тюрьме Особого (а какого?)
Назначения -- очищается ли душа человека? или гибнет окончательно?
Если каждое утро первое, что ты видишь -- глаза твоего обезумевшего
однокамерника, -- чем самому тебе спастись в наступающий день? Николай
Александрович Козырев, чья блестящая астрономическая стезя была прервана
арестом, спасался только мыслями о вечном и беспредельном: о мировом порядке
-- и Высшем духе его; о звездах; об их внутреннем состоянии; и о том -- что
же такое есть Время и ход Времени.
И так стала ему открываться новая область физики. Только этим он и выжил
в Дмитровской тюрьме. Но в своих рассуждениях он уперся в забытые циифры.
Дальше он строить не мог -- ему нужны были многие цифры. Откуда же взять их
в этой одиночке с ночной коптилкой, куда даже пптичка не может влететь? И
ученый взмолился: Господи! Я сделал все, что мог. Но помоги мне! Помоги мне
дальше.
В это время полагалась ему на 10 дней всего одна книга (он был уже в
камере один). В небогатой тюремной библиотеке было несколько изданий
"Красного концерта" Демьяна Бедного, и они повторно приходили и приходили в
камеру. Минуло полчаса после его молитвы -- пришли сменить ему книгу, и, как
всегда не спрашивая, швырнули -- "Курс астрофизики"! Откуда она взялась?
Представить было нельзя, что такая есть в библиотеке! Предчувствуя
недолгость этой встречи, Козырев накинулся и стал запоминать, запоминать
всё, что надо было сегодня и что могло понадобиться потом. Прошло всего два
дня, еще восемь дней было на книгу -- и вдруг обход начальника тюрьмы. Он
зорко заметил сразу. "Да ведь вы по специальности астроном?" -- "Да." --
"Отобрать эту книгу!" -- Но мистический приход её освободил пути для работы,
продолженной в норильском лагере.
Так вот, теперь мы должны начать главу о противостоянии души и решетки.
Но что это?.. Нагло гремит в двери надзирательский ключ. Мрачный
корпусной с длинным списком: "Фамилия? Имя-отчество? Год рождения? Статья?
Срок? Конец срока?.. Соберитесь с [вещами]! Быстро!"
Ну, братцы, этап! Этап!.. Куда-то едем! Господи, благослови! Соберем ли
косточки?..
А вот что: живы будем -- доскажем в другой раз. В Четвертой части. Если
будем живы...
1. ТЮРемное ЗАКлючение (официальный термин).
2. ТОН -- Тюрьма Особого Назначения.
3. "Запечатленный труд" В. Фигнер.
4. По подсчетам М. Новорусского с 1884 по 1906 в Шлиссельбурге трое
покончили с собой и пятеро сошли с ума.
5. П. А. Красиков (тот самый, который будет на смерть судить митрополита
Вениамина) читает в Петропавловской крепости "Капитал" (да только год один,
освобождают его).
6. Сборник "От тюрем..."
7. С 18-го года эсерок не стеснялись брать в тюрьму и беременными.
8. Как похоже на Эйхмана, а?..
9. В 1925 году камень перевернули и надписи схоронили. Кто там лазит по
Соловкам -- поищите, посмотрите!
10. Среди эсеров Савватьевского скита был Юрий Подбельский. Он собрал
медицинские документы о соловецком расстреле -- для опубликования
когда-нибудь. Но через год при обыске на Свердловской пересылке у него
обнаружили в чемодане двойное дно и выгребли тайник. Так спотыкается русская
История...
11. Гернет. "История царских тюрем", М., 1963, том V, гл. 8
12. Там же.
13. Напротив, от с-р и с-д всегда требовали себе поддержки. В
карагандо-колымском этапе 1936 г. они называли "предателями и провокаторами"
тех, кто отказывался подписать их телеграмму протеста Калинину --
"[[Авангарда революции]] (= их) на Колыму". (Рассказ Макотинского).
14. Не люблю я эти "лево" и "право": они условны, перепрокидываются и не
содержат сути.
15. Есть такое словечко!.. Небесно-болотный цвет.
[Конец первой части.]
Часть вторая. Вечное движение
Колёса тоже не стоят,
Колёса...
Вертятся, пляшут жернова,
Вертятся...
В. Мюллер
Глава 1. Корабли Архипелага
От Берингова пролива и почти до Босфорского разбросаны тысячи островов
заколдованного Архипелага. Они невидимы, но они -- есть, и с острова на
остров надо также невидимо, но постоянно перевозить невидимых невольников,
имеющих плоть, объем и вес.
Черезо что же возить их? На чём?
Есть для этого крупные порты -- пересыльные тюрьмы, и порты помельче --
лагерные пересыльные пункты. Есть для этого стальные закрытые корабли --
[вагон-заки]. А на рейдах вместо шлюпок и катеров их встречают такие же
стальные замкнутые оборотистые [воронки]. "Вагон-заки" ходят по расписанию.
А при нужде отправляют из порта в порт по диагоналям Архипелага еще целые
караваны -- эшелоны красных товарных телячьих вагонов.
Это всё налаженная система! Её создавали люди десятки лет -- и не в
спешке. Сытые, обмундированные, неторопливые люди создавали её. Кинешемскому
конвою по нечетным числам в 17.00 принимать на Северном вокзале Москвы этапы
из Бутырского, Пресненского и Таганского воронков. Ивановскому конвою по
четным числам к шести утра прибывать на вокзал, снимать и держать у себя
пересадочных на Нерехту, Бежецк, Бологое.
Это всё -- рядом с вами, впритирочку с вами, но -- не видимо вам (а можно
и глаза смежить). На больших вокзалах погрузка и выгрузка чумазых происходит
далеко от пассажирского перрона, её видят только стрелочники да путевые
обходчики. На станциях поменьше тоже облюбован глухой проулок между двумя
пакхаузами, куда воронок подают задом, ступеньки к ступенькам вагон-зака.
Арестанту некогда оглянуться на вокзал, посмотреть на вас и вдоль поезда, он
успевает только видеть ступеньки (иногда нижняя ему по пояс, и сил
карабкаться нет), а конвоиры, обставшие узкий переходик от воронка к вагону,
рычат, гудят: "Быстро! Быстро!.. Давай! Давай!..", а то и помахивают
штычками.
И вам, спешащим по перрону с детьми, чемоданами и авоськами, недосуг
приглядываться: зачем это подцепили к поезду второй багажный вагон? Ничего
на нём не написано, и очень похож он на багажный -- тоже косые прутья
решеток и темнота за ними. Только зачем-то едут в нём солдаты, защитники
отечества, и на остановках двое из них, посвистывая, ходят по обе стороны,
косятся под вагон.
Поезд тронется -- и сотня стиснутых арестантских судеб, измученных сердец
-- понесется по тем же змеистым рельсам, за тем же дымом, мимо тех же полей,
столбов и стогов, и даже на несколько секунд раньше вас -- но за вашими
стеклами в воздухе еще меньше останется следов от промелькнувшего горя, чем
от пальцев по воде. И в хорошо знакомом, всегда одинаковом поездном быте --
с разрезаемой пачкой белья для постели, с разносимым в подстаканниках чаем
-- вы разве можете вжиться, какой темный сдавленный ужас пронесся за три
секунды до вас через этот же объем эвклидова пространства? Вы, недовольные,
что в купе четверо и тесно, -- вы разве смогли бы поверить, вы разве над
этой строкою поверите, что в таком же купе перед вами только-что пронеслось
-- четырнадцать человек? А если -- двадцать пять? А если -- тридцать?..
[Вагон-зак] -- какое мерзкое сокращение! Как, впрочем, все сокращения,
сделанные палачами. Хотят сказать, что это -- вагон для заключённых. Но
нигде, кроме тюремных бумаг, слово это не удержалось. Усвоили арестанты
называть такой вагон [столыпинским] или просто [Столыпиным].
По мере того, как рельсовое передвижение внедрялось в наше отечество,
меняли свою форму и арестантские этапы. Еще до 90-х годов ХIХ века сибирские
этапы шли пешком и на лошадях. Уже Ленин в 1896 году ехал в сибирскую ссылку
в обыкновенном вагоне третьего класса (с вольными) и кричал на поездную
бригаду, что невыносимо тесно. Всем известная картина Ярошенко "Всюду жизнь"
показывает нам еще очень наивное переоборудование пассажирского вагона
четвертого класса под арестантский груз: всё оставлено, как есть, и
арестанты едут как просто люди, только поставлены на окнах двусторонние
решетки. Вагоны эти еще долго бегали по русским дорогам, некоторые помнят,
как их и в 1927 году этапировали в таких именно, только разделив мужчин и
женщин. С другой сторны эсер Трушин вспоминает, что он и при царе уже
этапировался в "столыпине", только ездило их, опять-таки по крыловским
временам, шесть человек в купе.
Вероятно, вагон этот действительно пошел по рельсам первый раз при
Столыпине, то есть, до 1911-го года -- и по общему кадетско-революционному
ожесточению прилепили к нему это название. Однако по-настоящему этот вагон
был излюблен лишь в 20-е годы, а нашел всеобщее и исключительное применение
-- с 1930-го года, когда все в нашей жизни становилось единообразным, и
поэтому справедливей бы было называть его не [Столыпиным], а [Сталиным]. Но
не будем спорить с языком.
Столыпин -- это обыкновенный купированный вагон, только из девяти купе
