2. Первый секретарь ростовского обкома Басов, чьё имя вместе с именем
Плиева, командующего Северо-Кавказским военным округом, будет же
когда-нибудь надписано над местом массового расстрела, за эти часы приезжал
в Новочеркасск, и уже бежал, напуганный (даже, говорят, с балкона 2-го этажа
спрыгнул), вернулся в Ростов. Сразу после новочеркасских событий он поехал
делегатом на героическую Кубу.
3. По этой версии солдаты, отказавшиеся стрелять в толпу, сосланы в
Якутию.
4. Известно тем, кто близко был, но тот или убит или изъят.
5. 47 убитых [[только разрывными]] пулями засвидетельствованы достоверно.
6. Несколько меньше, чем перед Зимним Дворцом, но ведь 9 января вся
разгневанная Россия ежегодно и отмечала, а 2 июня -- когда начнём отмечать?
7. Вот новочеркасская учительница (!) в 1968 г. авторитетно рассказывает
в поезде: "Военные не стреляли. Раз только выстрелили в воздух,
предупредить. А стреляли диверсанты, разрывными пулями. Откуда взяли? У
диверсантов что угодно есть. И в военных и в рабочих они стреляли... А
рабочие как обезумели, напали на солдат, били -- а те-то причём? Потом
Микоян ходил по улицам, заходил посмотреть, как люди живут. Его женщины
клубникой угощали..."
Вот [[это]] пока только и остаётся в истории.
8. Ну да из-за негров американских мы подписали, а то бы зачем она нам?!
9. Кстати сто лет назад процесс народников был "193-х". Шума-то, Боже,
переживаний! В учебники вошёл.
10. "Известия" -- 18.9.64.
11. "Известия" 23.6.64.
12. "Социалистическая законность" (орган Прокуратуры СССР), янв. 1962,
No. 1. Подписан к печати 27 дек. 1961 г. На стр. 73-74 -- статья Григорьева
(Грузда) -- "Фашистские палачи". В ней -- отчёт о судебном процессе
эстонских военных преступников в Тарту. Корреспондент описывает допрос
свидетелей; вещественные доказательства, лежащие на судейском столе; допрос
подсудимого ("цинично ответил убийца"), реакцию слушателей, речь прокурора.
И сообщает о смертном приговоре. И всё свершилось [[именно так]] -- [[но]]
лишь 16 января 1962 г. (см. "Правду" от 17 янв.), когда журнал [[уже был
напечатан и продавался]]. (Суд перенесли, а в журнал не сообщили. Журналист
получил год принудработ.)
Послесловие
Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям и
потом на редакционном совете, друг другу помогая, выправить всю.
Но время этому не пришло. И кому предлагал я взять отдельные главы -- не
взяли, а заменили рассказом, устным или письменным, в моё распоряжение.
Варламу Шаламову предлагал я всю книгу вместе писать -- отклонил и он.
А нужна была бы целая контора. Свои объявления в газетах, по радио
("откликнитесь!"), своя открытая переписка -- так, как было с Брестской
крепостью.
Но не только не мог я иметь всего того разворота, а и замысел свой, и
письма, и материалы я должен был таить, дробить и сделать всё в глубокой
тайне. И даже время работы над ней прикрывать работой будто бы над другими
вещами.
Уж я начинал эту книгу, я и бросал её. Никак я не мог понять: нужно или
нет, чтоб я один такую написал? И насколько я это выдюжу? Но когда вдобавок
к уже собранному скрестились на мне еще многие арестантские письма со всей
страны -- понял я, что раз дано это всё мне, значит я и должен.
Надо объяснить: ни одного разу вся эта книга, вместе все Части её не
лежали на одном столе! В самый разгар работы над "Архипелагом", в сентябре
1965 года, меня постиг разгром моего архива и арест романа. Тогда написанные
Части "Архипелага" и материалы для других Частей разлетелись в разные
стороны и больше не собирались вместе: я боялся рисковать, да еще при всех
собственных именах. Я всё выписывал для памяти, где что проверить, где что
убрать, и с этими листиками от одного места к другому ездил. Что ж, вот эта
самая судорожность и недоработанность -- верный признак нашей гонимой
литературы. Уж такой и примите книгу.
Не потому я прекратил работу, что счёл книгу оконченной, а потому, что не
осталось больше на неё жизни. Не только прошу я о снисхождении, но крикнуть
хочу: как наступит пора, возможность -- соберитесь, друзья уцелевшие, хорошо
знающие, да напишите рядом с этой еще комментарий: что надо -- исправьте,
где надо -- добавьте (только не громоздко, сходного не надо повторять). Вот
тогда книга и станет окончательной, помоги вам Бог.
Я удивляюсь, что я и такую-то кончил в сохранности, несколько раз уж
думал: не дадут.
Я кончаю её в знаменательный, дважды юбилейный год (и юбилеи-то
связанные): 50 лет революции, создавшей Архипелаг, и 100 лет от изобретения
колючей проволоки (1867).
Второй-то юбилей, небось, пропустят...
27.4.58--22.2.67
Рязань Укрывище
И еще после
Я спешил тогда, ожидая, что во взрыве своего письма писательскому съезду
если и не погибну, то потеряю свободу писать и доступ к своим рукописям. Но
так с письмом обернулось, что не только я не был схвачен, а как бы на
граните утвердился. И тогда я понял, что обязан и могу доделать и доправить
эту книгу.
Теперь прочли её немногие друзья. Они помогли мне увидеть важные
недостатки. Проверить на более широком круге я не смел, а если когда и
смогу, то будет для меня поздно.
За этот год что мог -- я сделал, дотянул. В неполноте пусть меня не
винят: конца дополнениям здесь нет, и каждый чуть-чуть касавшийся или
размышлявший, всегда добавит -- и даже нечто жемчужное. Но есть законы
размера. Размер уже на пределе, и еще толику этих зернинок сюда втолкать --
развалится вся скала.
А вот что выражался я неудачно, где-то повторился или рыхло связал -- за
это прошу простить. Ведь спокойный год всё равно не выдался, а последние
месяцы опять горела земля и стол. И даже при этой последней редакции я опять
ни разу не видел всю книгу вместе, не держал на одном столе.
Полный список тех, без кого б эта книга не написалась, не переделалась,
не сохранилась -- еще время не пришло доверить бумаге. Знают сами они.
Кланяюсь им.
Рождество-на-Истье
Май 1968
