открывают тухту с опозданием в месяцы или годы, когда и деньги за эту работу
давно упорхнули и остаётся только или под суд отдать кого-нибудь из вольных
или замять и [списать].
Трёх китов подвело под Архипелаг Руководство: котловку, бригаду и два
начальства. А четвёртого и главного кита -- [тухту], подвели туземцы и сама
жизнь.
Нужны для тухты напористые предприимчивые бригадиры, но еще нужней, еще
важней -- производственные начальники из заключённых. Десятников,
нормировщиков, плановиков, экономистов, их было немало, потому что в тех
дальних местах не настачишься вольных. Одни ээки на этих местах забывались,
жесточели хуже вольных, топтали своего брата-арестанта и по трупам шли к
собственной досрочке. Другие, напротив, сохраняли отчётливое сознание своей
родины -- Архипелага, и вносили разумную умеренность в управление
производством, разумную долю тухты в отчётность. Это был риск для них: не
риск получить новый [срок], потому что сроки и так были нахомучены добрые и
статья крепка, -- но риск потерять своё место, разгневать начальство,
попасть в худой этап -- и так незаметно погибнуть. Тем славней их стойкость
и ум, что они помогали выжить и своим братьям.
Таков был, например, Василий Григорьевич Власов, уже знакомый нам по
Кадыйскому процессу. Весь долгий срок свой (он просидел девятнадцать лет без
перерыва) он сберег ту же упрямую убежденность, с которой вел себя на суде,
с которой высмеял Калинина и его помило'вку. Он все эти годы, когда и от
голода сох, и тянул лямку общих работ, ощущал себя не козлом отпущения, а
истым политическим и даже "революционером", как говорил в задушевных
беседах. И когда благодаря своей природной острой хозяйственной хватке,
заменявшей ему неоконченное экономическое образование, он занимал посты
производственных придурков, -- Власов не просто видел в этом оттяжку своей
гибели, но и возможность всю телегу подправить так, чтоб ребятам тянуть было
легче.
В 40-е годы на одной из Усть-Вымьских лесных командировок (УстьВымьЛаг
отличался от общей схемы тем, что имел [одно] начальство: сам лагерь вел
лесоповал, учитывал и отвечал за план перед МинЛесом) Власов совмещал
должности нормировщика и плановика. Он был там голова всему, и зимой, чтобы
поддержать работяг-повальщиков, приписывал их бригадам лишние кубометры.
Одна зима была особенно суровой, от силы выполняли ребята на 60%, но
получали как за 125%, и на повышенных пайках перестояли зиму, и работы ни на
день не остановились. Однако, вывозка "поваленного" (на бумаге) леса сильно
отставала, до начальника лагеря дошли недобрые слухи. В марте он послал в
лес комиссию из десятников -- и те обнаружили недостачу восьми тысяч
кубометров леса! Разъяренный начальник вызвал Власова. Тот выслушал и
сказал: "Дай им, начальник, всем по [пять суток], они неряхи. Они поленились
по лесу походить, там снег глубокий. Составь новую комиссию, я --
председатель". Со своей толковой тройкой Власов, не выходя из кабинета,
составил акт и "нашел" весь недостающий лес. На время начальник успокоился,
но в мае схватился опять: леса-то вывозят мало, уже сверху спрашивают. Он
призвал Власова. Власов, маленький, но всегда с петушиным задором, теперь и
отпираться не стал: леса нет. "Так как же ты мог составить фальшивый акт,
трам-та-ра-рам?!" "А что ж лучше было бы вам самому в тюрьму садиться? Ведь
восемь тысяч кубов -- это для вольного [червонец], ну для чекиста -- пять."
Поматюгался начальник, но теперь уже поздно Власова наказывать: им держится.
"Что же делать?" "А вот пусть совсем дороги развезёт." Развезло все пути, ни
зимника, ни летника, и принес Власов начальнику подписывать и отправил
дальше в Управление техническую подробно-обоснованную записку. Там
докладывалось, что из-за весьма успешного повала леса минувшей зимой, восемь
тысяч кубометров не поспели вывезти по санному пути. По болотистому же лесу
вывезти их невозможно. Дальше приводился расчет стоимости лежневой дороги,
если её строить, и доказывалось, что вывозка этих восьм
будет сейчас стоить дороже их самих. А через год, пролежав лето и осень в
болоте, они будут уже некондиционные, заказчик примет их только на дрова.
Управление согласилось с грамотными доводами, которые не стыдно показать и
всякой иной комиссии, -- и списало восемь тысяч кубов.
Так стволы эти были свалены, [съедены], списаны -- и снова гордо стояли,
зеленея хвоей. Впрочем, недорого заплатило и государство за эти мертвые
кубометры: несколько сот лишних буханок черного, слипшегося, водою налитого
хлеба. Сохраненная тысяча стволов да сотня жизней в прибыль не шла -- этого
добра на Архипелаге никогда не считали.
Наверное, не один Власов догадывался так мухлевать, потому что с 1947-го
года на всех лесоповалах ввели новый порядок: комплексные звенья и
комплексные бригады. Теперь лесорубы объединялись с возчиками в одно звено,
и бригаде засчитывался не поваленный лес, а -- вывезенный на [катище], к
берегу сплавной реки, к месту весеннего сплава.
И что же? Теперь тухта лопнула? Нисколько! Даже расцвела! -- она
расширилась вынужденно, и расширился круг рабочих, которые от нее кормились.
Кому из читателей не скучно, давайте вникнем.
1. От катища по реке не могут сплавлять заключённые (кто ж их будет вдоль
реки конвоировать? бдительность!). Поэтому на катище от лагерного сдатчика
(от всех бригад) принимает лес представитель сплавной конторы, состоящей из
вольных. Ну, вот он-то и проявят строгость? Ничего подобного. Лагерный
сдатчик тухтит, сколько надо для лесоповальных бригад, и приёмщик
сплавконторы на всё согласен.
2. А вот почему. Своих-то, вольных, рабочих сплавконторе тоже надо
кормить, нормы тоже непосильны. Весь этот несуществующий приписанный лес
сплавконтора записывает также и себе как сплавленный.
3. При генеральной запони, где собирается сплавленный со всех повальных
участков лес, располагается [биржа] -- то есть, выкатка из воды на берег.
Этим опять занимаются заключённые, тот же УстьВымьЛаг (52 острова
УстьВымьЛага разбросаны по территории 250х250 километров, вот какой у нас
Архипелаг!) Сдатчик сплавконторы спокоен: лагерный приемщик теперь принимает
от него обратно всю тухту: во 2-х, чтобы не подвести своего лагеря, который
этот лес сдал на катище, а во 1-х, чтобы этой же тухтой накормить и [своих]
заключённых, работающих на выкатке! (у них-то тоже нормы фантастические, им
тоже [горбушка] нужна!). Тут уже приёмщику надо попотеть для общества: он
должен не просто лес принять в объеме, но и реальный и тухтяной расписать по
диаметрам бревен и длинам. Вот кто кормилец-то! (Власов и тут побывал.)
4. За биржею -- лесозавод, он обрабатывает бревна в пилопродукцию.
Рабочие -- опять зэки. Бригады кормятся от объема обработанного ими круглого
леса, и "лишний" тухтяной лес как нельзя кстати поднимает процент их
выработки.
5. Дальше склад готовой продукции, и по государственным нормам он должен
иметь 65% от принятого лесозаводом круглого леса. Так я 65% от тухты
невидимо поступает на склад (и мифическая пилопродукция тоже расписывается
по сортам: горбыля, деловой; толщина досок, обрезные, необрезные...)
Штабеляющие. рабочие тоже подкармливаются этой тухтой.
Но что же дальше? Тухта уперлась в склад. Склад охраняется ВОХРой,
бесконтрольных "потерь" быть не может. Кто и как теперь ответит за тухту?
Тут на помощь великому принципу тухты приходит другой великий принцип
Архипелага: принцип [резины], то есть всевозможных оттяжек. Так и числится
тухта, так и переписывается из года в год. При инвентаризациях в этой дикой
архипелажной глуши -- все ведь свои, все понимают. Каждую досочку из-за
счёта тоже руками не перебросишь. К счастью, сколько-то тухты каждый год
"гибнет" от хранения, её списывают. Ну снимут одного-другого завскладом,
перебросят работать нормировщиком. Так зато сколько же народу покормилось!
Стараются вот еще: грузя доски в вагоны для потребителей (а приёмщика
нет, вагоны потом будут разбрасывать по разнарядкам) -- грузить и тухту, то
есть приписывать избыток (при этом кормятся и погрузочные бригады,
отметим!). Железная дорога ставит пломбу, ей дела нет. Через сколько-то
времени где-нибудь в Армавире или в Кривом Роге вскроют вагон и оприходуют
фактическое получение. Если недогруз будет умеренный, то все эти разности
объёмов соберутся в какую-то графу, и объяснять их будет уже Госплан. Если
недогруз будет хамский -- получатель пошлет УстьВымьЛагу рекламацию, -- но
рекламации эти движутся в миллионах других бумажек, где-то подшиваются, а со
временем гаснут -- они не могут противостоять людскому напору жить. (А
послать вагон леса назад никакой Армавир не решится: хватай, что дают -- на
юге леса нет.)
Отметим, что и государство, МинЛес, серьёзно использует в своих
народно-хозяйственных сводках эти тухтяные цифры поваленного и обработанного
леса. Министерству они тоже приходятся кстати. *(7)
Но, пожалуй, самое удивительное здесь вот что: казалось бы, из-за тухты
на каждом этапе передвижки леса его должно [не хватать]. Однако, приёмщик
биржи за летний сезон успевает столько приписать тухты на выкатке, что к
осени у сплавконторы образуются в запонях [избытки!] -- до них руки не
дошли. На зиму же их так оставить нельзя, чтоб не пришлось весной звать
самолёт на бомбёжку. И поэтому этот [лишний], уже никому не нужный лес,
поздней осенью [спускают в Белое море!]
Чудо? диво? Но это не в одном месте так. Вот и в Унжлаге на лесоскладах
всегда оставался ЛИШНИЙ лес, так и не попавший в вагоны, и уже не числился
он нигде!.. И после полного закрытия очередного склада на него еще много лет
потом ездили с соседних ОЛПов за бесхозными сухими дровами и жгли в печах
окорённую рудстойку, на которую столько страданий положено было при
заготовке.
И всё это -- затея как [прожить], а вовсе не нажиться, а вовсе не --
ограбить государство.
Нельзя государству быть таким слишком лютым -- и толкать подданных на
обман.
Так и принято говорить у заключённых: [без тухты и аммонала не построили
б канала].
Вот на всём том и стоит Архипелаг.
1. Вышинский -- Предисловие к книге Авербаха "От преступления к труду",
стр. VI.
2. Вышинский -- Предисловие к книге Авербаха "От преступления к труду,
стр. VII.
3. Говорят так еще о колхозниках и чернорабочих, но мы, пожалуй, дальше
не пойдём.
4. "Письма старому товарищу", академическое издание, т. XX, стр.
5. По всем столетиям есть такие свидетельства. В XVII-м пишет Юрий
Крижанич, что крестьяне и ремесленники Московии живут обильнее западных, что
самые бедные жители на Руси едят хороший хлеб, рыбу, мясо. Даже в Смутное
время "давные житницы не истощены, и поля скирд стояху, гумны же
пренаполиены одоней, и копен, и зародов до четырёх-на десять лет" (Авраамий
Палицын). В XVIII веке Фон-Визин, сравнивая обеспеченность русских крестьян
и крестьян Лангедока, Прованса, пишет: "нахожу, беспристрастно судя,
состояние наших несравненно счастливейшим". В XIX-м веке о крепостной
деревне Пушкин написал: "Везде следы [[довольства]] и труда".
6. Проявилось это и в больших разнорабочих бригадах, но только в
каторжных лагерях и при особых условиях. Об этом -- в Части V.
7. Так и тухта, как многие из проблем Архипелага, не помещается в нём, а
имеет значение общегосударственное.
Глава 6. Фашистов привезли!
-- Фашистов привезли! Фашистов привезли! -- возбужденно кричали, бегая по
лагерю, молодые зэки -- парни и девки, когда два наших грузовика, каждый
