подсыпал [котловку].
Известно было заклинание, сколько раз его повторяли: "В новом
общественном строе не может быть места ни дисциплине палки, на которую
опиралось крепостничество, ни дисциплине голода, на которой держится
капитализм".
Так вот Архипелаг сумел чудесно совместить и то, и другое.
И всего-то приёмов для этого понадобилось: 1. [Котловка], 2. [Бригада],
3. [Два начальства]. (Но третье не обязательно: на Воркуте, например, всегда
было одно начальство, а дела шли.)
Так вот на этих трёх китах стоит Архипелаг. А если считать их [приводными
ремнями], -- от них крутится.
О котловке уже сказано. Это -- такое перераспределение хлеба и крупы,
чтобы за средний паёк заключённого, который в паразитических обществах
выдаётся арестанту бездействующему, наш зэк еще бы поколотился и [погорбил].
Чтобы свою законную пайку он добрал добавочными кусочками по сто граммов и
считался бы при этом ударником. Проценты выработки сверх ста давали право и
на дополнительные (у тебя же перед тем отнятые) ложки каши. Беспощадное
знание человеческой природы! Ни эти кусочки хлеба, ни эти крупяные бабки не
шли в сравнение с тем расходом сил, которые тратились на их зарабатывание.
Но по своей извечной бедственной черте человек не умеет соразмерить вещь и
цену за неё. Как солдат на чужой войне дешевым стаканом водки поднимается в
атаку и в ней отдаёт жизнь, так и зэк за эти нищенские подачки, скользнув с
бревна, купается в паводке северной реки или в ледяной воде месит глину для
саманов голыми ногами, которым уже не понадобится земля [воли].
Однако, не всесильна и сатанинская котловка. Не все на неё клюют. Как
крепостные когда-то усвоили: "хоть хвойку глодать, да не пенья ломать", так
и зэки поняли: в лагере не маленькая пайка губит, а большая. Ленивые! тупые!
бесчувственные полуживотные! они не хотят этого дополнительного! они не
хотят кусочка этого питательного хлеба, смешанного с картошкой, викой и
водой! они уже и досрочки не хотят! они и на доску почёта не хотят! они не
хотят подняться до интересов стройки и страны, не хотят выполнять пятилеток,
хотя пятилетки в интересах трудящихся! Они разбредаются по закоулкам шахт,
по этажам строительства, они рады в тёмной дыре перепрятаться от дождя,
только бы не работать.
Не часто же можно устроить такие массовые работы, как гравийный карьер
под Ярославлем: видимые простому глазу надзора, сотни заключённых там
скучены на небольшом пространстве, и едва лишь кто перестаёт двигаться --
сразу он заметен. Это -- идеальные условия: никто не смеет замедлиться,
спину разогнуть, пота обтереть, пока на холме не упадёт флаг -- условный
знак перекура. А как же быть в других случаях?
Было думано. И придумана была -- [бригада]. Да и как бы нам не
додуматься? У нас и народники в социализм идти хотели через [общину], и
марксисты через [коллектив]. Как и поныне наши газеты пишут? -- ["Главное
для человека -- это труд и обязательно труд в коллективе"!]
Так в лагере ничего кроме труда и нет, и только в коллективе! Значит, ИТЛ
-- и есть высшая цель человечества? [главное]-то -- достигнуто?
Как бригада служит [психологическому обогащению] своих членов, понуканию,
слежке и [повышению чувства достоинства] -- мы уже имели повод объяснить
(глава 3). Соответственно целям бригады подбираются достойные задачи и
[бригадиры] (по-лагерному -- бугры). Прогоняя заключённых через палку и
пайку, бригадир должен справиться с бригадой в отсутствии начальства,
надзора и конвоя. Шаламов приводит примеры, когда за один промывочный сезон
на Колыме несколько раз вымирал состав бригады, а бригадир всё оставался тот
же. В КемерЛаге такой был бригадир Переломов -- языком он не пользовался,
только дрыном. Список этих фамилий занял бы много у нас страниц, но я его не
готовил. Интересно, что чаще всего такие бригадиры получаются из блатных, то
бишь люмпен-пролетариев.
Однако, к чему не приспосабливаются люди? Было бы грубо с нашей стороны
не досмотреть, как бригада становилась иногда и естественной ячейкой
туземного общества -- как на воле бывает семья. Я сам такие бригады знал --
и не одну. Правда, это не были бригады общих работ -- там, где кто-то должен
умереть, иначе не выжить остальным. Это были обычно бригады специальные:
электриков, слесарей-токарей, плотников, маляров. Чем эти бригады были
малочисленнее (по 10-12 человек), тем явнее проступало в них начало
взаимозащиты и взаимоподдержки. *(6)
Для такой бригады и для такой роли должен быть и бригадир подходящий: в
меру жестокий; хорошо знающий все нравственные (безнравственные) законы
ГУЛага; проницательный и справедливый в бригаде; со своей отработанной
хваткой против начальства -- кто хриплым лаем, кто исподтишка; страшноватый
для всех придурков, не пропускающий случая вырвать для бригады лишнюю
стограммовку, ватные брюки, пару ботинок. Но и со связями среди придурков
влиятельных, откуда узнаёт все лагерные новости и предстоящие перемены, это
всё нужно ему для правильного руководства. Хорошо знающий работы и участки
выгодные и невыгодные (и на невыгодные умеющий спихнуть соседнюю бригаду,
если такая есть). С острым взглядом на [тухту] -- где её легче в эту
пятидневку вырвать: в нормах или в объёмах. И неколебимо отстаивающий тухту
перед прорабом, когда тот уже заносит брызжущую ручку "резать" наряды. И
[лапу] умеющий дать нормировщику. И знающий, кто у него в бригаде стукач (и
если не очень умный и вредный -- пусть и будет, а то худшего подставят). А в
бригаде он всегда знает, кого взглядом подбодрить, кого отматерить, а кому
дать сегодня работу полегче. И такая бригада с таким бригадиром сурово
сживается и выживает сурово. Нежностей нет, но никто и не падает. Работал я
у таких бригадиров -- у Синебрюхова, у Павла Боронюка. Если этот список
подбирать -- и на него страниц пошло бы много. И по многим рассказам
совпадает, что чаще всего такие хозяйственные разумные бригадиры -- из
"кулацких" сыновей.
А что же делать? Если бригаду неотклонимо навязывают, как форму
существования -- то что же делать? Приспособиться как-то надо? От работы
гибнем, но и не погибнуть можем только через работу. (Конечно, философия
спорная. Верней бы ответить: не учи меня гибнуть как ты хочешь, дай мне
погибнуть как я хочу. Да ведь всё равно не дадут, вот что...)
Неважный выбор бывает и бригадиру: не выполнит лесоповальная бригада
дневного задания в 55 "кубиков" -- и в карцер идёт бригадир. А не хочешь в
карцер -- загоняй в смерть бригадников. Кто кого смога', тот того и в рога.
А [два начальства] удобны лагерям так же, как клещам нужен и левый и
правый захват, оба. Два начальства -- это молот и наковальня, и куют они из
зэка то, что нужно государству, а рассыпался -- смахивают в мусор. Хотя
содержание отдельного [зонного] начальства и сильно увеличивает расходы
государства, хотя по тупости, капризности и бдительности оно часто
затрудняет, усложняет рабочий процесс, а всё-таки ставят его, и значит тут
не промах. Два начальства -- это два терзателя вместо одного, да посменно, и
поставлены они в положение соревнования: кто из арестанта больше выжмет и
меньше ему даст.
В руках одного начальства находится производство, материалы, инструмент,
транспорт, и только малости нет -- рабочей силы. Эту рабочую силу каждое
утро конвой приводит из лагеря и каждый вечер уводит в лагерь (или по
сменам). Те десять или двенадцать часов, на которые зэки попадают в руки
производственного начальства, нет надобности их воспитывать или исправлять,
и даже если в течение рабочего дня они издохнут -- это не может огорчить ни
то, ни другое начальство: мертвецы легче списываются, чем сожженные доски
или раскраденная олифа. Производственному начальству важно принудить
заключённых за день сделать побольше, а в наряды записать им поменьше, ибо
надо же как-то покрыть губительные расходы и недостачи производства: ведь
воруют и тресты, и СМУ, и прорабы, и десятники, и завхозы, и шофера, и
меньше всех зэки, да и то не для себя (им уносить некуда), а для своего
лагерного начальства и конвоя. А еще больше гибнет от беспечного и
непредусмотрительного хозяйствования, и еще от того, что зэки ничего не
берегут тоже, -- и покрыть все эти недостачи один путь: недоплатить за
рабочую силу.
В руках лагерного начальства -- только [рабсила] (язык знает, как
сокращать!). Но это -- решающее. Лагерные начальники так и говорят: мы можем
на них (производственников) нажимать, они нигде не найдут других рабочих. (В
тайге и пустыне -- где ж их найдешь?) И потому они стараются вырвать за свою
рабсилу побольше денег, которые и сдают в казну, а часть идёт на содержание
самого лагерного руководства за то, что оно зэков охраняет (от свободы),
поит, кормит, одевает и морально допекает.
Как всегда при нашем продуманном социальном устройстве, здесь
сталкиваются лбами два [плана]: план производства иметь по зарплате самые
низкие расходы и план МВД приносить с производства в лагерь самые большие
заработки. Стороннему наблюдателю странно: зачем приводить в столкновение
собственные планы? О, тут большой смысл! Столкновение-то планов и сплющивает
человечка. Это -- принцип, выходящий за колючую проволоку Архипелага.
А что еще важно: что два начальства эти совсем друг другу не враждебны,
как можно думать по их постоянным стычкам и взаимным обманам. Там где нужно
плотнее сплющить, они примыкают друг к другу очень тесно. Хотя начальник
лагеря -- отец родной для своих зэков, но всегда охотно признает и подпишет
акт, что в увечье виноват сам заключённый, а не производство; не будет очень
уж настаивать, что заключённым нужна спецодежда или в каком-то цеху
вентиляции нет (нет, так нет, что ж поделаешь, временные трудности, а ка'к в
ленинградскую блокаду?...) Никогда не откажет лагерное начальство
производственному посадить в карцер бригадира за грубость или рабочего,
утерявшего лопату, или инженера, не так выполнившего приказ. В глухих
посёлках не оба ли эти начальства и составляют высшее общество --
таёжно-индустриальных помещиков? Не их ли жены друг ко другу ходят в гости?
И если всё-таки тухту в нарядах непрерывно [дуют], если записывается
копка и засыпка траншей, никогда не зиявших в земле; ремонт отопления или
станка, не выходившего из строя; смена столбов целёхоньких, которые еще
десять лет перестоят, -- то делается это даже не по наущению лагерного
начальства, спокойного, что деньги в лагерь так или иначе притекут, -- а
самими заключёнными (бригадирами, нормировщиками, десятниками), потому что
таковы все государственные нормы: они рассчитаны не для земной реальной
жизни, а для какого-то лунного идеала. Человек самоотверженный, здоровый,
сытый и бодрый -- выполнить этих норм не может! Что же спрашивать с
измученного, слабого, голодного и угнетённого арестанта? Государственное
нормирование описывает производство таким, каким оно не может быть на земле
-- и этим напоминает социалистический реализм в беллетристике. Но если
непроданные книги потом просто рубятся, -- закрывать промышленную тухту
сложней. Однако не невозможно!
В постоянной круговертной спешке директор и прораб проглядывали, не
успевали обнаружить тухту. А десятники из вольных были неграмотны или пьяны,
или добросердечны к зэкам (с расчётом, что и бригадир их выручит в тяжелую
минуту). А там -- "процентовка съедена", хлеб из брюха не вытащишь.
Бухгалтерские же ревизии и учёт известны своей неповоротливостью, они
