тем, что по несколько сот человек посылали в никак не подготовленные
необитаемые места.
Но, кажется, первые годы Соловков и рабочий гон и заданье надрывных
[уроков] вспыхивали порывами, в переходящей злости, они еще не стали
стискивающей [системой], на них еще не оперлась экономика страны, не
утвердились пятилетки. Первые годы у СЛОНа, видимо, не было твёрдого
внешнего хозяйственного плана, да и не очень учитывалось, как много
человеко-дней уходит на работы по самому лагерю. Потому с такой лёгкостью
вдруг могли сменить осмысленные хозяйственные работы на наказания:
переливать воду из проруби в прорубь, перетаскивать брёвна с одного места на
другое и назад. В этом была жестокость, да, но и патриархальность. Когда же
рабочий гон становится продуманной [системой], тогда обливание водой на
морозе и выставление на пеньки под комаров оказывается уже избыточным,
лишней тратой палаческих сил.
Есть такая официальная цифра: до 1929 года по РСФСР было "охвачено"
трудом лишь от 34 до 41% всех заключённых *(21) (да иначе и не могло быть
при безработице в стране). Непонятно, входит ли сюда также и хозяйственный
труд по обслуживанию самого лагеря или это только "внешний" труд. Но для
оставшихся 60-65% заключённых не хватит и хозяйственного. Соотношение это не
могло не проявиться также и на Соловках. Определенно, что все 20-е годы там
было немало заключённых, не получивших никакой постоянной работы (отчасти
из-за раздетости) или занявших весьма условную должность.
Тот первый год той первой пятилетки, тряхнувший всю страну, тряхнул и
Соловки. Новый (к 1930 году) начальник УСЛОНа Ногтев (тот самый начальник
Савватиевского скита, который расстреливал социалистов) под "шепот удивления
в изумлённом зале" докладывал [вольняшкам] города Кеми такие цифры: "не
считая собственных лесоразработок УСЛОНа, растущих совершенно
исключительными темпами", УСЛОН только по "внешним" заказам ЖелЛеса и
КарелЛеса заготовлял: в 1926 г. -- на 63 тыс. рублей, в 1929-м -- на 2 млн
355 тыс (в 37 раз!), в 1930-м еще втрое. Дорожное строительство по
Карело-Мурманскому краю в 1926 г. выполнено на 105 тыс. руб., в 1930 г. --
на 6 млн. -- в 57 раз больше! *(22)
Так оканчивались прежние глухие Соловки, где не знали, как извести
заключённых. [Труд-чародей] приходил на помощь!
Через Кемперпункт Соловки создались, через Кемперпункт же они, пройдя
созревание, стали с конца 20-х годов распространяться назад, на материк. И
самое тяжелое, что могло выпасть теперь заключённому, были эти материковые
командировки. Раньше Соловки имели на материке только Сороку да Сумский
посад -- прибрежные монастырские владения. Теперь раздувшийся СЛОН забыл
монастырские границы.
От Кеми на запад по болотам заключённые стали прокладывать грунтовый
Кемь-Ухтинский тракт, "считавшийся когда-то почти неосуществимым". *(23)
Летом тонули, зимой коченели. Этого тракта соловчане боялись панически, и
долго рокотала над кремлевским двором угроза: "Что?? [На Ухту] захотел?"
Второй подобный тракт повели Парандовский (от Медвежегорска). На этой
прокладке чекист Гашидзе приказывал закладывать в скалу взрывчатку, на скалу
посылал [каэров] и в бинокль смотрел, как они взрываются.
Рассказывают, что в декабре 1928 на Красной Горке (Карелия) заключённых в
наказание (невыполнен урок) оставили ночевать в лесу -- и 150 человек
замёрзло насмерть. Это -- обычный соловецкий приём, тут не усумнишься.
Труднее поверить другому рассказу: что на Кемь-Ухтинском тракте близ
местечка Кут в феврале 1929 г. роту заключённых около ста человек ЗА
НЕВЫПОЛНЕНИЕ НОРМЫ ЗАГНАЛИ НА КОСТЫР -- И ОНИ СГОРЕЛИ!
Об этом мне рассказал всего один только человек, близко бывший: профессор
Д. П. Каллистов, старый соловчанин, умерший недавно. Да, пересекающихся
показаний я об этом не собрал (как, может, и никто уже не соберет -- и о
многом не соберут, даже и по одному показанию). Но те, кто морозят людей и
взрывают людей -- почему не могут их сжечь? Потому, что здесь труднее
техника?
Предпочитающие верить не людям живым, а типографским буквам, пусть
прочтут о прокладке дороги тем же УСЛОНом, такими же зэками в том же году,
только на Кольском полуострове:
"С большими трудностями провели грунтовую дорогу по долине р. Белой по
берегу озера Вудъярв до горы Кукисвумчорр (Аппатиты) на протяжении 27 км,
устилая болота... -- чем, вы думаете, [устилая?] так и просится само на
язык, правда? но не на бумагу... -- ...брёвнами и песчаными насыпями,
выравнивая капризные рельефы осыпающихся склонов каменистых гор." Затем
УСЛОН построил там и железную дорогу -- "11 километров за один зимний
месяц... -- (а почему за месяц? а почему до лета нельзя было отложить?) --
... Задание казалось невыполнимым. 300.000 кубов земляных работ -- (за
Полярным Кругом! зимой! -- то разве земля? то хуже всякого гранита!) --
должны были быть выполнены исключительно ручной силой -- киркой, ломом и
лопатой. -- (А рукавицы хоть были?..) -- Многочисленные мосты задерживали
развитие работ. Круглые сутки в три смены, прорезая полярную ночь светом
керосиново-калильных фонарей, прорубая просеки в ельниках, выкорчёвывая пни,
в мятели, заносящие дорогу снегом выше человеческого роста..." *(24)
Перечитайте. Теперь зажмурьтесь. Теперь представьте: вы, беспомощный
горожанин, воздыхатель по Чехову -- в этот ад ледяной! вы, туркмен в
тюбетейке -- в эту ночную мятель! И корчуйте пни!
Это было в лучшие светлые двадцатые годы, еще до всякого "культа
личности", когда белая, желтая, чёрная и коричневая расы Земли смотрели на
нашу страну как на светоч свободы. *(25) Это было в те годы, когда с эстрад
напевали забавные песенки о Соловках.
Так незаметно -- рабочими заданиями -- распался прежний замысел
замкнутого на островах лагеря Особого Назначения. Архипелаг, родившийся и
созревший на Соловках, начал своё злокачественное движение по стране.
Возникала проблема: расстелить перед ним территорию этой страны -- и не
дать её завоевать, не дать увлечь, усвоить, уподобить себе. Каждый островок
и каждую релку Архипелага окружить враждебностью советского волнобоя. Дано
было мирам переслоиться -- не дано смешаться!
И этот ногтевский доклад под "шепот удивления" -- он ведь для резолюции
выговаривался, для резолюции трудящихся Кеми (а там -- в газетки! а там по
посёлкам развешивать):
"...усиливающаяся классовая борьба внутри СССР... и возросшая как никогда
опасность войны *(26) ... требует от органов ОГПУ и УСЛОН еще большей
сплочённости с трудящимися, бдительности...
...Путём организации общественного мнения... повести борьбу с... якшанием
вольных с заключёнными, укрывательством беглецов, покупкой краденых и
казенных вещей от заключённых... и со всевозможными злостными слухами,
распространяемыми про УСЛОН классовыми врагами".
И какие ж это "злостные слухи"? Что [в лагере -- люди] сидят и [ни за
что!]
Еще потом пункт: "...долг каждого своевременно ставить в известность..."
*(27)
Мерзкие вольняшки! Они дружат с ээками, они укрывают беглецов. Это --
страшная опасность. Если этого не пресечь -- не будет никакого Архипелага. И
страна пропала. И революция пропала.
И распускаются против "злостных" слухов -- честные прогрессивные слухи:
что в лагерях -- убийцы и насильники! что каждый беглец -- опасный бандит!
Запирайтесь, бойтесь, спасайте своих детей! Ловите, доносите, помогите
работе ОГПУ! А кто не помог -- о том [ставьте в известность!]
Теперь, с расползанием Архипелага, побеги множились: обречённость лесных
и дорожных командировок -- и всё же цельный материк под ногами беглеца,
всё-таки надежда. Однако, бегляцкая мысль будоражила соловчан и тогда, когда
СЛОН еще был замкнутым островом. Легковерные ждали конца своего трехлетнего
срока, провидчивые уже понимали, что ни через три, ни через двадцать три
года не видать им свободы. И значит свобода -- только в побеге.
Но как убежать с Соловков? Полгода море подо льдом -- да не цельным,
местами промоины, и метут мятели, грызут морозы, висят туманы и тьма. А
весной и большую часть лета -- белые ночи, далеко видно дежурным катерам.
Только с удлинением ночей, поздним летом и осенью, наступает удобное время.
Не в Кремле конечно, а на командировках, кто имел и передвижение и время,
где-нибудь в лесу близ берега строили лодку или плот и отваливали ночью (а
то и просто на бревне верхом) -- наугад, больше всего надеясь встретить
иностранный пароход. По суете охранников, по отплытию катеров о побеге
узнавалось на острове -- и радостная тревога охватывала соловчан, будто они
сами бежали. Шепотом спрашивали: еще не поймали? еще не нашли?.. Должно
быть, тонули многие, никуда не добравшись. Кто-то, может быть, достиг
карельского берега -- так тот скрывался глуше мёртвого.
А знаменитый побег в Англию произошел из Кеми. Этот смельчак (его фамилия
нам не известна, вот кругозор!) знал английский язык и скрывал это. Ему
удалось попасть на погрузку лесовоза в Кеми -- и он объяснился с
англичанами. Конвоиры обнаружили нехватку, задержали пароход почти на
неделю, несколько раз обыскивали его -- а беглеца не нашли. (Оказывается:
при всяком обыске, идущем с берега, его по другому борту спускали якорной
цепью под воду с дыхательной трубкой в зубах.) Платилась огромная неустойка
за задержку парохода -- и решили на авось, что арестант утонул, отпустили
пароход.
И вышла в Англии книга, даже, кажется, не одно издание. (Очевидно "На
адском острове" С. А. Малзагова). *(28)
Эта книга изумила Европу (и, вероятно, автора-беглеца упрекнули в
преувеличениях, да просто должны были друзья Нового Общества не поверить
этой клеветнической книге!), потому что она противоречила уже известному:
как описывала рай на Соловках "Роте-Фане" (надеемся, что её корреспондент
потом побывал на Архипелаге) и тем альбомам о Соловках, которые
распространяли советские полпредства в Европе: отличная бумага, достоверные
снимки уютных келий. (Надежда Суровцева, наша коммунистка в Австрии,
получила такой альбом от венского полпредства и с возмущением опровергала
ходящую в Европе клевету. В это время сестра её будущего мужа как раз сидела
на Соловках, а самой ей предстояло через два года гулять "гуськом" в
Ярославском изоляторе.)
Клевета-то клеветой, но досадный получился прорыв! И комиссия ВЦИК под
председательством "совести партии" товарища Сольца поехала узнать, что' там
делается, на этих Соловках (они же ничего не знали!..). Но впрочем, проехала
та комиссия только по Мурманской ж-д, да и там ничего особого не управила. А
на остров сочтено было благом послать -- нет, просить поехать! -- как раз
недавно вернувшегося в пролетарское отечество великого пролетарского
писателя Максима Горького. Уж его-то свидетельство будет лучшим
опровержением той гнусной зарубежной фальшивки!
Опережающий слух донесся до Соловков -- заколотились арестантские сердца,
засуетились охранники. Надо знать заключённых, чтобы представить их
ожидание! В гнездо бесправия, произвола и молчания прорывается сокол и
буревестник! первый русский писатель! вот он им пропишет! вот он им покажет!
вот, батюшка, защитит! Ожидали Горького почти как всеобщую амнистию!
Волновалось и начальство: как могло, прятало уродство и лощило показуху.
Из Кремля на дальние командировки отправляли этапы, чтобы здесь оставалось
поменьше; из санчасти списали многих больных и навели чистоту. И натыкали
"бульвар" из ёлок без корней (несколько дней они должны были не засохнуть)
