французских газетах, что даже строфа "Интернационала" не воспроизводила
истинный французский текст, а - через двойной, вернее тройной, перевод.)
В немецком переводе, где работали две разных переводчицы, я и сам вижу, как
повторены все нелепости и промахи американского, - значит, переводили тоже
не с оригинала, а с английского. (Непонятно, почему Карлайлы вовремя не
давали европейским издательствам исходного русского текста?)
Так Карлайл швырнула мой "Круг" на растопт, изгаженье и презрение, и
считает, что оказала величайшую помощь утверждению моего имени. И что он был
всё-таки разгляжен черезо всё осквернение (а во Франции даже удостоен премии
лучшей книги года), "Круг" обязан, очевидно, только своей конструкции, не
уничтожимой ни в каком переводе, и тугой спирали сюжета. Удивляться надо,
как через муть этих кромешных переводов пробивались события и лица.
Сидя у нас там, в СССР, под прессом, - что такое подобное можно было
вообразить? Мы ставим головы против всемогущего КГБ, а уж наши доверенные
друзья на Западе и вообще все свободные люди - конечно крепко держат наше
рукопожатие, они-то сочувствуют нам! Одновременный в пяти странах выход
моего "Круга" тотчас же за разрозненным появлением "Корпуса" - казался
грозным залпом! Но, болезненно для меня, ни языка моего, ни местами смысла,
ни самого автора представить было нельзя.
А весной 1968, ничего того ещё не ведая, мы как раз кончали "Архипелаг". И
под Троицу 1968 - удалось отправить его, в те же руки, Карлайлам, - и
отправка эта, и сами эти Троицыны дни казались нам святым зенитом жизни:
по-шёл, по-шёл и "Архипелаг" за "Кругом"! В путь добрый!
Я просил Карлайлов организовать перевод "Архипелага" года за два, в полной
тайне, оплачивая перевод из моих гонораров "Круга" и поэтому не нуждаясь ни
к какому издателю обращаться и открываться. (По западной практике, аванс и
деньги в срок, - такой независимый от издательства перевод вообще был бы
невозможен, не будь уже авторских гонораров от напечатанного "Круга". Но
деньги же были в безраздельном ведении Карлайлов, они оплачивали и свою
"комиссию", и своего адвоката, и свои шаги, и своё бездействие, - но что ж
никаких сведений о ходе перевода?)
И вдруг весной 1969 доходит до нас страничка из журнала "Тайм" - и в нём
читаем открыто название "Архипелаг ГУЛаг"!!! - о, ужас! - и будто манускрипт
ушёл на Запад без ведома автора, и за ним жадно охотятся западные
издательства! Какой кошмар! Откуда эти сведения? Мы-то знаем верно, что ни
один экземпляр больше никогда никуда от нас не ушёл, - и не могли же наши
благородные друзья нас так предать?
Опять - ощущение подтопорной беззащитности. И - раздетости. И - осквернения.
Ева ищет связь, оказию, гоним тревожный запрос: откуда это? Если от вас - то
остановите же, не смейте! должна быть глубокая тайна!
Ответ не менее возмущённый: от нас ничего не могло просочиться, это - от
вас.
Но мы-то знаем, что не от нас. Но и ГБ - всемогуще! Долгая тревога на
сердце. (Много позже, уже на Западе, выяснилось: Карлайлы прямо назвали
"Архипелаг" в издательстве и, может быть, похвастали каким-то друзьям, среди
них узнала Патриция Блейк, и она-то и написала в "Тайме", чтобы блеснуть
своею журналистской осведомлённостью. А был момент - и сами Карлайлы
порывались публично объявить, чтобы пресечь воображаемых ими соперников!)
А между тем шли месяц за месяцем и, по сведениям Евы, перевод "Архипелага"
всё не начинался. Да как же можно?! - книгу о страданиях наших миллионов,
книгу, которую мы дорабатывали, почти не имея времени на дыхание, на еду, не
оглядывясь на лес берёзовый подле нас, - и эту книгу не начинать переводить,
не торопиться? Ева фыркала смейно мне в ответ: "Ну, дайте же людям полежать
на флоридском пляже!" О, если б только на пляже! о, если б только этот год
один! Карлайлы отдали Уитни первый том, затем второй. По своему сочувствию к
делу и трудолюбию он опять бесплатно взялся, сделал начерно оба тома к июню
1970, принялся и за третий. Карлайлы (по его теперь словам) какое-то время
поработали на "шлифовке" первого тома, потом покинули эту работу (да и к
лучшему, чем наводить их "глянец"). Как и раньше с "Кругом", их и с
"Архипелагом", приходится думать, интересовала не многотрудная работа над
текстом и не будущий ход книги сквозь западные умы - а взлётный предстоящий
момент продажи "Харперу" мировых прав на "Архипелаг". Но от меня не
поступало разрешения на продажу таких прав.
Как-то приезжал в Москву брат Ольги Саша Андреев, сам и отправлявший плёнку
"Архипелага" в 1968 через границу. Мы встретились с ним на кухне Надежды
Яковлевны Мандельштам, которую ему естественно было посетить (так и Н. Я.
включается в наши "невидимки"). И он передал настойчивую просьбу сестры
написать ей письменное разрешение на копирайт (и притом мировой)
"Архипелага"! Опять то же самое: чтоб через границу повезли такую бумажку: я
сам отдаю "Архипелаг" для западного печатания! Нет, двум таким мирам нельзя
было друг друга понять! Я отказал, конечно. А Карлайлы - теряли интерес к
продвижению "Архипелага", раз нет письменной гарантии, из чего им хлопотать?
Между тем все эти годы, после 1968, половина моей твёрдости была - что
"Архипелаг" отправлен, что он в надёжных руках друзей, ну и, конечно же,
переводится (и, по простору времени, наверно отлично). И - грянет!! и ударит
по нашим злодеям, как только я скомандую!
Иногда приезжали старики Андреевы (в свой отпуск - в СССР как советские
граждане), и с ними тайно встречались то я, то Аля, дважды, помню, опять на
квартире Н. Я. Мандельштам, где "потолки" опасные, - и мы не говорили, а
писали многими получасами, мало продвигаясь в обмене сообщениями. И я долго
не вник, не способен был понять, чтбо же именно происходит с моими книгами.
Добрые старики и сами точно не знали: "переводится", "будет несколько позже"
(мой загаданный срок был - Рождество, январь 1971 года). Набирались ещё
вопросы-ответы: то - в какие сроки какие вещи пускать в ход из
первоначальной плёнки, увезённой Андреевыми; то - как поступать, если меня
прикончат? то - не надо ли пока благотворительности какой устроить на
Западе, всякие тамошние детские сады? (я сказал - нет: если что от всех
оплат и трат останется - всё оберну на нужды русские). Но из деликатности не
дошло до лобового вопроса: а как же? как же они справляются с переводом?
Сказал я старикам, смягчая, что перевод "Круга" далеко не удовлетворяет
меня, - тут Ева на меня зацыкала, что я судить не смею, и старики уверяли,
что "по-английски звучит безупречно". Однако отзыв мой они передали дочери,
и Карлайлы оскорбились смертельно. Если до того они и собирались
"поработать" над "Архипелагом" - то уж впредь охота отпала (оно и к лучшему;
мы никогда ни строчки их труда по "Архипелагу" не видели, хотя О. Карлайл
ещё много лет уверяла, что "была сделана огромная работа").
Тем временем подходила пора начинать и другие переводы "Архипелага" на
иностранные языки, не только же на английский. Однако единственный текст за
рубежом был в руках Карлайлов. Надо было получить от них копию. Летом 1970
Бетта ездила в Женеву к В. Л. Андрееву и самым мягким образом выразила
просьбу получить текст для немецкого перевода. В. Л. принял чрезвычайно
болезненно, что это поведёт к разгласке, растеканию, - он ведь оставался
советским гражданином, тем более всего опасался. Только и дал Бетте почитать
фотоотпечатки без выноса. И Бетта отступила, не настаивая больше. Просить же
у Ольги она не бралась, уже тогда находя её невыносимой. Дала знать нам, что
- отказ. У нас в Москве создалось впечатление, что это был твёрдый отказ
самой Ольги. Мы с Алей приняли такой отказ как чудовищный. Мне, автору, они
отказывают в моём тексте? значит, они уже числят за собой те мировые права
на "Архипелаг", которые я им не передавал? Так что ж, нет выхода, неизбежно
нам вторично предпринять ту же страшную эпопею: заново переснимать
"Архипелаг" и заново искать путей отправить на Запад? Топор над теми, кто
назван в тексте, - и топор над теми, кто будет готовить и отправлять плёнку?
(За три года, что прошли от первой отправки, обстановка вокруг меня резко
обострилась, слежка за квартирой была круглосуточная, и за каждым шагом
моим, семьи и друзей.) Несколько человек рисковали свободой и жизнью: надо
было снова доставать три тома из дальнего хранения (А. А. Угримов) -
фотографировать (Валерий Курдюмов) - где-то близко хранить скрутки плёнок -
затем передавать их цепочкой до французского посольства, когда Анастасия
Дурова найдёт путь отправить их в Париж, а там ещё чтобы курьеры не
проминули Никиту Струве.
Так свелась ни к чему вся наша Троицына отправка, вокруг которой столько
было тревог, смятения и надежд. Все прежние риски ушли в тупик и в ничто. Не
с теми людьми связались. Надо - безошибочно выбирать, кому доверяешь. А это
- труднее всего.
Второй пересыл "Архипелага" оказался куда мучительнее первого: подтверждения
о благополучном исходе мы в неизвестности и напряжении ждали - 3 месяца! -
до мая 1971. Но теперь уже и мы, соответственно, не сообщали о нём
Андреевым-Карлайлам, а начали сосредоточенно, молча переводить на немецкий,
затем французский и шведский. Мы хоть получили свободу выбирать переводчиков
и вести работы.
А ещё в конце 1969 у меня завёлся на Западе адвокат, доктор Хееб. Узнав о
том, Карлайлы встревожились ужаленно: ещё какой-то новый доверенный? с
кем-то делить права? Тут ещё и Бетта, чья прямота и чёткость пришлись Ольге
как ножом. (Пишет теперь в книге: "Солженицын энергично устанавливал на
Западе свою личную бюрократию роскошным византийским образом".) Через Еву
раздалось к нам от Ольги острое раздражение и уведомление, что они считают
мой шаг рискованным, новому адвокату не доверяют и во всяком случае
сотрудничать с ним не хотят. И ещё, и ещё раз передавали, что не хотят ни с
кем "делить ответственность". И старики Андреевы в очередной приезд резче
обычного выразили неодобрение и недоверие Хеебу, и даже передали нам такой
слух, что Хееб: коммунист? (Ну, быть не может! ну вот бы влипли!)
Так между двумя нашими действующими на Западе силами в 1970-71 создались
натянутые отношения. Искры и треск разрядов доносились к нам с обеих сторон.
И - вдруг? - в начале 1972 Карлайлы неожиданно признали: да, конечно, мы
понимаем, адвокат необходим, защищать всю широту интересов. И даже - ласково
о Хеебе (только к Бетте не смягчились).
Мы и порадовались, ничего не поняв. Вот, меж добрых людей всё решено
отлично.
Адвокат на Западе! Как это ново придумано! Как это дерзко звучит против
советских властей! Мы долго радовались и гордились таким приобретением.
Столкновение Востока и Запада, двух разных типов жизни, отлично проглядывает
в сцене: как мы этого адвоката брали. (Почему - адвоката, а не литературного
агента? - а мы просто не знали о такой ещё специальности.) На квартиру Али
на Васильевской улице Бетта привезла стандартный швейцарский типографский
бланк на немецком языке с перечнем всех разнообразных доверяемых видов
деятельности, их была там юридическая полусотня, трудно представить, какой
бы вид не охватывался. Оставалось проставить фамилию адвоката, мою подпись и
дату. Только стали мы с Беттой вчитываться в этот густой перечень (всё же
мужицкая оглядка тревожно предупреждала меня, что нельзя уж так безмерно всё
доверять, слишком много написано, - но и новый же не составишь, а какие
случаи действительно понадобятся моему будущему защитнику, как предугадать?)
- вдруг стук в наружную дверь. Аля пошла открыть - водопроводчик, но не
обычный жэковский, хорошо известный, а какой-то совсем новый. Говорит: ему
надо в ванной краны проверить. Что? почему? не жаловались, не вызывали. А
уже дверь входная открыта, как-то и не запретишь. Аля пустила его (а дверь
нашей комнаты плотно притворена, и мы затаились) - он прошёл в ванную,
покрутил какую-то безделицу, ничего не сделал и ушёл. Очень подозрительно.
Так и поняли, что это - ГБ, хотели засечь иностранку в нашей квартире. Мы-то
