просит у неё русского текста). А за Карлайлами остаётся, как и было, лишь
американское издание "Архипелага", однако договор с "Харпером" от моего
имени будет заключать Хееб.
Карлайл сразу и с негодованием отказалась от такого распределения ролей:
тогда они перестанут сотрудничать с нами! Как? мировой контроль упущен?
"Архипелаг" не будет принадлежать им всецело, как раньше "Круг"?! И какую
дальше славу или выгоду сулит издание уитневского перевода у "Харпера", под
чужим контролем? Добыча была в руках и уплыла. А тут же и какой удар
самолюбию! Выясняется постепенно нам, что Ольга уже нахвастала "Харперу",
что передаст им мировые права на "Архипелаг", - и вот?.. В ту осень опять
приезжали в Москву старики Андреевы, передавали резкое недовольство дочери,
- да ещё ж от нас стояла угроза проверки качества английского перевода
"Архипелага" (ожегшись на "Круге"), - а "Харпер", напротив, налакомясь на
"Круге", требовал себе и по "Архипелагу" льготных, если не подавляющих,
финансовых условий. (И всё ж это пишется на бумажках, "под потолками", потом
бумажки сжигать, а в окно выглядывать, нет ли топтунов, всегда такая
сдавленность, и в ней надо принимать решения.) Для сохранения добрых
отношений я и тут уступил Карлайлам все англоязычные страны, старики увезли
такую уступку, - нет!!! Карлайлы были возмущены каким бы то ни было
ограничением их мировых прав.
А если так - зачем им дальше вся эта история, не лучше ли действительно
разорвать? (После того, как Хееб утвердил им предыдущие "расходы", у них и
за прошлое руки свободны.)
Нигде, как здесь, наглядно обнажается полная холодность О. Карлайл к русской
литературной традиции, к которой она будто бы принадлежит и по рождению и по
духу, о чём не раз декларировала. В апреле 1973, сидя под чёрными тучами, я
по левой, с двухмесячным опозданием, получил поразившее меня февральское
письмо О. Карлайл, бравирующее дерзостью. Она сообщает как о "необратимо
решённом", что они не могут выполнять роль "партнёров": "при разделении
ответственности" они "теряют возможность достичь качества мировой
публикации, какое было получено в случае "Круга"" (когда бросили роман на
разрыв и глумление над текстом). И ещё, оказывается, "риск оглашения нашей
прошлой и настоящей деятельности становится неприемлемо высоким", - для них?
нет, собою они жертвуют, но "по отношению к вам и к другим замешанным в это
дело друзьям". Да почему же в качестве участников отдельного скрытного
перевода, во всех внешних сношениях заслонённые моим адвокатом, они будут
обнаружены и разглашены, - а сами бы, ведя мировую операцию и все отношения,
не будут? Так и не смогли упрятать, что рвут они лишь оттого, что не
получили мирового копирайта "Архипелага". Итак, "с чувством грусти, но и
гордости, что они содействовали мировому успеху моего творчества" (вывели
меня в люди), они совершают "полный уход" от этого высокоценимого ими
"Архипелага", они более не могут участвовать в переводе (не осталось
вещественных доказательств, чтоб они в нём и участвовали за 5 лет), сам же
перевод "в форме первого наброска" и все на него права - за Томасом Уитни, к
которому и следует обращаться. "Первый набросок" перевода - через 5 лет:
Эта тяжкая наша весна 1973. И ГБ послало предупреждение (через
Синявскую-Розанову, она с ними интенсивно общалась, обговаривая скорый
отъезд своей семьи во Францию), что если я добровольно не уеду из Союза -
меня посадят и отправят умирать на Колыму. Нераздираемые нарастающие наши
бремена, ощущение надвигаемых ударов ГБ. И - такое письмо! Как
оскорбительно, стыдно читать его в нашем подпольи. Значит, вся пятилетняя
надежда, что "Архипелаг" спасён, переводится и грянет, - рухнула. Чтбо за
доводы на хилых ножках, мелочная обида, - и ещё привязывают нас юридическими
петлями к переводу, не сдвинутому за 5 лет!
Если б мы знали, какой верный добрый Уитни и его истинное соотношение с
Карлайлами в работе, - так мы б не так горевали, баба с возу - кобыле легче.
Но вот нас юридически связывают с неоконченным переводом, ни страницы
переведенного не дав, ни даже русского текста, - и ничего уже не обещая. То
есть даже запрещают начать английский перевод заново.
Я ответил горячо. Не могу предположить, что, имея 5 лет дело с
"Архипелагом", они остались равнодушны к духу его. Он - не литературный
товар, а звено русской истории. Однако ваше письмо пренебрегает именно этим
духом. Издательства получат от книги небольшой доход, таковы будут мои
условия, книги не должны продаваться по безумным западным ценам. И - снова я
просил их передумать и остаться на переводе. (Да может старики пристыдят
её.) А если нет, я вижу один путь (никто не возьмётся исправлять чужой сырой
материал; не вижу, как спасать работу в хаотическом состоянии): оплатить
весь перевод, сделанный по сей день, - и предать огню в присутствии доктора
Хееба. Перевод по-английски мы начнём заново (все права на перевод - у
Томаса Уитни:).
И уже не требовал от них русского текста, того моленного, первого, - а его
тоже сжечь!
Горечь в горле стояла ужасная. Ощущение провала в излелеянном деле.
Это моё "левое" письмо долетело до Карлайл быстро - и тотчас же слала она
мне гневный ответ: они действовали только из любви к России и при таком
бескорыстии заподозрены в коммерческих интересах! да будь это прежние
времена, она прибегла бы к защите её отца, чтоб он вызвал меня на дуэль за
оскорбление чести дочери. ("Дуэль" - когда я из-под обстрела не вылезаю.) А
между тем - она меня "сделала известным на Западе и помогла получить
Нобелевскую премию", вот как!.. Теперь она указывала и ещё одну причину
разрыва: что я недоволен их переводом "Круга". Но об этом она знала от
родителей уже три года назад, а ссылалась, будто впервые узнаёт через Бетту
(и опять - чтобы скрыть заядлую причину: утерю надежды на мировой копирайт).
Весьма дурным русским словом хотелось её назвать.
Успел я предупредить Хееба: ни в коем случае не ехать, как он собирался, за
океан к Карлайлам, не надо кланяться. Он получил моё письмо вовремя и всё
равно упрямо поехал в июне в Нью-Йорк, с женой (страсть путешествовать).
Уронил мою позицию - и решительно ничего не продвинул. Нежно и пусто провёл
время в гостях у Карлайлов. (Она теперь пишет в книге: он и не спрашивал у
неё английского перевода "Архипелага", - тогда и вовсе зачем ездил? А Хееб
говорит: они отказались дать, перевод не готов. Так оно потом и оказалось:
не готов.) Не сделал и попытки познакомиться с Уитни (или не свели их). И
вернулся в Европу с пустыми руками.
А к концу лета - был схвачен "Архипелаг" гебистами, погибла Воронянская, - и
я отчаянно дёрнул дальний взрывной шнур "Архипелага". А взорваться было -
только тому, чтбо расстарались мы в последнее время: немецкому да шведскому
изданию. Главное же, англо-американское, решающее весь ход мирового
общественного мнения, - вот, не оказалось готово. Только тут Карлайлы
вернули Уитни перевод (который и содержался не у него, оказывается), и он
кинулся работать. Только в октябре 1973 приехал Курто из Штатов, привёз
Хеебу лишь 1-й том "Архипелага", неготовый перевод Уитни, над которым ещё
предстояло поработать вместе с экспертами. А перевод последующих томов Уитни
ещё продолжал.
Вот так мы передали плёнку "Архипелага" в "чистые руки", ещё и наследнице
русской литературной семьи. Как саранча налетела и поела плод доверчивой
дружбы старших поколений, и память замученных.
И вдруг, чего нельзя было ожидать, я оказался на Западе. Энергичная дама,
очевидно, забеспокоилась. Она была безупречна за подписью Хееба и пока я
сидел в восточной клетке - а что теперь? Она не стала бездейственно ждать,
но кинулась навстречу ожидаемой опасности: поехала в Европу искать встречи
со мной.
А я первые несколько недель после высылки ведь не сознавал всего отчётливо,
да многого пока и не знал. Ещё семья в Москве. Ещё висит судьба архива -
удастся ли вывезти его? Да может трёх дней в Цюрихе не прошло, как Хееб
повлёк меня в английский консулат, давать показания о пиратстве Флегона. Ещё
надо изрядно потолкаться на Западе, чтобы получить отвращение к судам. И я
еду как в тумане. Дурную штуку сыграли со мной, втравивши неосмысленно в
этот суд, - но и с другой же стороны: если не пресечь Флегона, значит
признать, что у меня нет авторских прав на "Архипелаг", даже когда я за
границей?
И вот - на второй же день в Цюрихе - телеграмма из Вашингтона: теплейшие
поздравления и молится за прибытие моей семьи; знает, что даже в изгнании я
осуществлю свою миссию; посетит родителей в Женеве в марте и надеется
увидеть меня, Ольга Карлайл.
Не помню, когда я эту телеграмму увидел в ворохе и дошла ли до моего
сознания, но следом письмо из Женевы: я уже у родителей, очень хочу с вами
встретиться, могу приехать в Цюрих на несколько часов; и везу вам
приглашение на годовой съезд американского Пен-клуба; и очень беспокоимся о
Наталье Ивановне (Еве); и - ото всего сердца обнимаю вас, и мой муж и мои
родители передают вам самый дружеский привет. И от отца её письмо:
очень-очень просит, чтоб я принял дочь.
И я - забыл недавнее жжение? весь разрыв, их вероломное уклонение, затяжку
"Архипелага", как они крылья нам подрезали? Да, всё забыл. Уже год прошёл -
грозный, сожигающий год, не тем я был занят, я забыл свою обиду, утерял даже
в памяти или не сознавал ясно, что они заморозили "Архипелаг" из-за мирового
копирайта. Да, казалось мне: взорвись американский "Архипелаг" в январе
1974, в двух миллионах экземпляров, как позже было, - да дрогнули бы
большевики меня и выслать. Но сейчас уж что, всё равно ощущение победителя -
и что тут считаться? все мы - близкие тайные сотрудники, всё можно
по-хорошему, и отчего бы им сейчас не двинуть перевод "Архипелага" быстро,
всем вместе? И написал: приезжайте.
Приехала. С остро-нащупывающей улыбкой. А я - уже запросто. Всё прошло как
прошло, я не корил её прошлогодним письмом. Я попросил, чтоб она передала
мне их редактуру 2-го и 3-го тома, - она извивистым выражением растянула,
что - нет. Не дадут. (Так мы никогда и не увидели той их редактуры.) Я
спросил: достаточно ли оплачены их с мужем труды? (У Хееба ещё не успел
узнать, а сам он мне ничего не докладывал.) Она в колебании потянула: "Да-а,
даже чуть больше". Ну хорошо, значит, в расчёте. (А она - выясняла, в
разведке и был, очевидно, весь смысл её приезда: как я отношусь к её сделке
с Хеебом, не начну ли трясти. Уже 5 недель, как я общался с Хеебом, и какой
же западный человек может вообразить, что я у него не потребовал финансовых
отчётов? А мы с ним - и ещё вперед 5 месяцев не заговорим, не разберёмся.) И
- ничего больше в той встрече не было, пустой час за чайным столом, я был
как в сером тумане, не домысливая. Но всю эту встречу она потом ядовито
изукрасила для своей книги моими якобы пророческими вещаниями, командным
голосом, - урок мне, и всем: что никогда не надо лишних встреч с
сомнительными людьми, давать им повод лжесвидетельствовать. Как вообще не
надо было встречаться с Ольгой Карлайл никогда. Если бы заботы о "Круге" я
поручил первому встречному в Москве западному туристу - вероятно, результат
был бы не намного хуже.
В последующие месяцы ни к какому допереводу "Архипелага" Карлайлы,
разумеется, не присоединились.
А в октябре того года мы с Алей были в Женеве и встретились со стариками
Андреевыми - впервые не под советским оком, не надо исписывать молча листы,
можно говорить обо всём под потолками. А - не поговорилось что-то. Печальная
старость в полунищете, малая пенсия от ООН, где Вадим Леонидович раньше
служил. Положение В. Л. как советского гражданина отрывало его от эмиграции,
ему тут не доверяли, одиночество. Какими всесильными они казались мне десять
лет назад в комнатке Евы, когда зависело от них взять или не взять плёнку,
вся моя судьба. Какими беспомощными и покинутыми - теперь. И сегодня
говорить им о проделках их дочери, выяснять - только растравлять. Да
Вадим-то Леонидович когда-то любовно готовился набирать "Архипелаг" сам
по-русски, и шрифты покупал, и составлял словарик блатных выражений. И
