У выхода меня задержал Прищепа.
- Ты приказал секретарю не соединять тебя ни с кем?
- К тебе это не относится, Павел. Для тебя я всегда открыт.
- Я говорю не о себе. После появления на экране тебе уже не надо
таиться от тех, кому нужно с тобой встретиться.
- Буду и дальше таиться, Павел. Военная обстановка не дает
отвлекаться на иные дела. За кого ты ходатайствуешь?
- Твоя жена бесконечно счастлива, что не было никакой измены и казни,
что ты жив и здоров и снова ведешь государственные дела. Она должна
высказать тебе свою радость, но секретари отказывают ей в свидании. Она
мучается, Андрей!
Я ответил не сразу. Павла нельзя было резко отстранять от моих личных
дел. Когда-то он казался влюбленным в Елену, но она предпочла меня, а не
его. Он не показывал, глубока ли рана у него в сердце либо ее вовсе нет.
Он был ровен с нами - истинный друг. Не заведя себе подруги, он часто
подшучивал, что не создан для семейной жизни. Впрочем, не созданными для
семьи были и сам Гамов, и Пеано с Гонсалесом, Павел не составлял в нашем
кругу исключения. Исключением был я, меня связывало с Еленой не только то,
что она скоро двенадцать лет моя жена, с женами часто расстаются, к женам
охладевают, - тут была связь крепче супружеской.
- Нет, Павел, - сказал я. - Не могу сейчас встречаться с Еленой. Ты
не знаешь, какой у нас был разговор в камере.
- Елена мне рассказала после твоей казни, что произошло в камере
смертников. И она уже тогда раскаивалась в своей резкости.
- А ты не объяснил ей, что реально происходит совсем не то, что ей...
- Разве я имел право выдавать такие тайны? Ее горе от твоей гибели,
негодование на твою измену были рассчитанными элементами нашей игры. Но
можешь быть уверен: если бы мне предложили отдать год жизни...
- То ты отдал бы год жизни, даже пять, чтобы иметь возможность
сказать ей правду. Но сейчас она знает правду, ей стало легче. Павел,
пойми меня, я не могу, не хочу, не должен сейчас с ней встречаться!
Поговори с Еленой. Успокой ее. Можешь говорить все, что захочешь, заранее
одобряю каждое твое слово.
Он долго не отрывал от меня хмурого взгляда.
- Ты очень переменился, Андрей.
Я пытался закончить разговор шуткой:
- Переменишься, если повесят... Считай, что я возродился ко второй
жизни несколько ушибленным или покореженным... Все же побыл на том свете,
без последствий это не обходится.
Он не поддержал шутки.
Я немного поработал в своем кабинете, потом пошел к Пеано.
Он сидел на своем обычном месте под аппаратами связи и экраном. Его
вызывали коменданты захваченных во вражеском тылу городов. Я не всегда
отчетливо слышал, что они докладывают и чего просят. Но его ответную на
все просьбы категорическую команду: "Закольцуйтесь! Немедленно
закольцуйтесь! Самым крепким, самым надежным способом - закольцуйтесь!" и
сейчас отчетливо слышу, как будто она долго продолжается. А на экране
сменялись однообразные картины. К захваченным городам по всем дорогам
двигались освобожденные пленные, уже в новой форме, с оружием в руках и
боеприпасами в ящиках на спине. Их обгоняли тяжелые водоходы с
электроорудиями и стационарными вибраторами, снарядами и взрывчаткой,
мешками с мукой, ящиками с консервами, тушами быков и свиней - со всем
тем, что нельзя таскать на плечах и держать в руках. На площадях
опускались водолеты, из них выпрыгивали наши солдаты, переброшенные через
фронт, выгружались механизмы переносных метеогенераторов. На глазах,
буквально на глазах мирные тыловые городки ламаров и родеров превращались
в оснащенные крепости.
- Этот долговязый голубоглазый Троншке непременно разобьет свою
белокурую голову о ваши заслоны, Пеано, - сказал я.
Пеано вздохнул и осветился радостной улыбкой, Это новое сочетание
было забавным - унылый вздох и сияющая улыбка одновременно.
- Надеюсь на это. Но он слишком быстро движется, проклятый Троншке.
Он может приблизиться раньше, чем мы закончим оборону.
- Он не только быстро движется, но и далеко отходит от фронта. Надо
наказать его за такую оперативность. Этим займусь я.
У себя я вызвал Готлиба Бара. Отступление наших войск на фронте было
прекращено, на огромной линии, прорезавшей всю страну с юга на север,
установилось спокойствие.
- Готлиб, будешь теперь показывать, чего реально стоишь. В смысле,
соответствуешь ли своему высокому посту, - приветствовал я старого друга.
В отсутствие Гамова с Готлибом, как и с Павлом, я не соблюдал предписанной
чинности.
- Вполне соответствую и стою не меньше, чем заплатил за тебя
одураченный Аментола, - весело отпарировал Готлиб. Он узнал об игре с
Войтюком только из речи Гамова по стерео и не переставал удивляться, что
хитрая операция прошла в тайне от него. Не меньше он удивлялся и тому, что
я не был казнен, очень уж правдоподобно выглядела сцена повешения. И
сказал мне об этом при первой же встрече на Ядре не только с радостью, но
и с некоторой завистью - министра организации восхитила блестящая
организация спектакля казни. Готлиб положил передо мной схемы, чертежи с
колонками цифр. - Можешь сам убедиться в моей реальной цене.
Он, конечно, был на своем месте и стоил даже больше того, во что сам
оценил себя. На душе у меня становилось легче. Все, что мы предварительно
намечали, планируя поворот от отступления к атаке, было выполнено с
превышением. Я боялся, что, форсируя производство сгущенной воды для
большого метеонаступления и флота, Бар ослабит производство на других
военных заводах - возможности его небеспредельны. К тому же пришли к концу
запасы, созданные Маруцзяном. И хотя золотая валюта выдавалась, валютные
магазины уже не соблазняли роскошью редких товаров. Готлиб Бар справился с
затруднениями. Документы показывали, что поток снаряжения не только не
ослабел с началом воздушной войны, но даже усилился.
- Через неделю развернем наступление, - сказал я.
Он с нарочитым сокрушением пожал плечами.
- Удивляюсь вам, великие военачальники. Внутри ваших смелых ударов
всегда затаенная трусость. Наступление можно начинать уже завтра - людей и
боеприпасов хватит. Нет, вы все колеблетесь.
Он был превосходным организатором промышленности, но в стратегии не
разбирался.
- Можем ударить и завтра, ты прав. Но глупо, Готлиб. Генерал Троншке
разделил армию на две части. Если мы начнем завтра, он успеет воротить
ушедшие войска и будет отбиваться сосредоточенной массой - зачем нам это?
Пусть он ввяжется в бой с нашей новой армией в своем тылу, а мы тогда
грянем на фронте.
Март Троншке в несколько дней достиг первого из наших тыловых "колец"
и ударил по нему с такой силой, что сразу овладел всеми наружными
укреплениями. Но в городе его натиск ослаб - завяз в уличных схватках,
распылился в боях за дома. Вероятно, ни в одной из прежних битв не было
такой концентрации людей и оружия на малой площади, как в сражении у этого
первого из шести "колец". И если бы мы не обладали абсолютным
превосходством в воздухе, Троншке выбил бы нас из города - и вторичный
плен для тех, кто остался в живых, стал бы неизбежен. Но десанты с
водолетов снова захватывали укрепления, оставляемые нами, - битва для
каждого отряда Троншке шла впереди и позади, справа и слева, боевые уставы
кортезов и родеров таких хаотических сражений не предусматривали, воины им
не обучались: Пеано мастерски использовал затруднения противника. И это
дало возможность подготовить большое наступление.
Теперь всем известно, что разведка кортезов не смогла даже
приблизительно оценить реальную мощь наших сил. Уже в первый день фронт
противника был прорван в двух местах, а потом весь покатился на запад.
Территория, с таким трудом завоеванная Вакселем за год войны, возвращалась
за дни. Март Троншке срочно снял осаду "колец" и погнал войска назад, на
поддержку рушащемуся фронту. И тут ему пришлось до дна выпить горькую
чашу, приготовленную для него Альбертом Пеано: все шесть "колец"
одновременно раскрылись, из каждого выступили заново оснащенные дивизии
бывших пленных, усиленные по воздуху пополнениями. Дивизии на марше
соединялись в корпуса - новая армия, стремящаяся к отмщению за пережитые
унижения и страдания, яростно бросилась на повернувшие на восток вражеские
войска. О том, чтобы выдержать битву с повернутым фронтом, не могло быть и
речи. Лучше всех это понимал сам Троншке. Прищепа перехватил его отчаянную
радиограмму Аментоле. Президент Кортезии вновь возник из небытия -
подхалимы уже славили Аментолу за очень предусмотрительное, очень удачное
бегство от хищных вражеских рук, - так вот, Аментола, к чести его скажу,
понимал, что поражение Троншке равнозначно катастрофе. Он потребовал от
Клура и Корины, еще не участвовавших в сражениях, срочного выступления.
Оба союзных государства отреагировали - Корина собрала небольшую армию и
перебросила ее на материк, Клур вторгся несколькими дивизиями в Родер и
преследовал наши войска, оставившие свои "кольца". Я смотрел на карту и
пожимал плечами, так невероятна была картина. Дивизии Клура наступали на
восток, навязывая битву нашим отступающим "кольцевикам", дивизии Троншке,
отбиваясь от наших главных сил, отступали на запад, навстречу своим же
дивизиям, сражавшимся с "кольцевиками".
Финал мог быть только один, и он закономерно совершался. Разрозненные
дивизии Троншке соединялись, но теперь сами были в жестком кольце. Клуров,
уставших от маршброска через весь Родер и добрую половину Ламарии, легко
отбросили назад. Пеано послал Троншке ультиматум. Заранее оговариваюсь,
что к тексту ультиматума я руки не приложил, его сочинил сам Гамов.
Вот точный текст:
"Генералу Марту Троншке, командующему соединенными армиями Кортезии,
Родера, Ламарии и Патины.
Ваше положение безнадежно. Вы окружены и отрезаны от баз снабжения.
Три четверти боеприпасов вами израсходовано, число раненых и больных почти
равно числу еще боеспособных. Ни один водолет не может прорваться к вам,
наше господство в воздухе абсолютно. Дальнейшее сопротивление
самоистребительно.
Наши предложения:
1. Вы отдаете приказ своим армиям сложить оружие и сдаться в плен.
Срок - 24 часа с момента объявления настоящего ультиматума.
В случае капитуляции все пленные солдаты и офицеры поселяются в
специальных лагерях, где им обеспечат благоприятный быт, не идущий ни в
какое сравнение с трагическими условиями жизни военнопленных в ваших
лагерях.
2. В случае продолжения войны все военнопленные, захваченные в ходе
последующих битв, будут содержаться в лагерях карательного режима,
ухудшенного даже по сравнению с вашими лагерями для военнопленных.
3. Если какие-то соединения ваших армий, отчетливо сознавая свое
безнадежное положение, будут исступленно сражаться ради накопления трупов
и лживых традиций "воинской доблести", офицеры и солдаты, виновные в таком
преступлении, по захвате их будут предаваться суду Священного Террора для
выполнения унизительно-позорной их казни, без права апелляции к суду
Милосердия.
Командующий армией Латании
Альберт Пеано"
Разведчикам Прищепы удалось раздобыть стереозапись кортезов,
изображавшую, как в штабе Троншке отнеслись к ультиматуму Пеано. Я впервые
- и в последний раз - увидел живого Троншке, нервно шагающего по комнате,
нервно разговаривающего со своими генералами - голос то повышался до
